Найти в Дзене
Брусникины рассказы

Дом у реки (часть 26 )

Даша кивнула в ответ головой. — Как нога? — Побаливает, но уже получше. — Метёт? — задала она вопрос, хоть и так было ясно, что буран не утихает. — Метёт, и когда закончится неизвестно. Тебе в больницу надо, а тут такое светопреставление. Теперь пока трактором дорогу не пробьют, не выбраться. Ласточка по таким сугробам не потянет, а на лыжи тебя не поставишь. Александр нахмурился и присел на край кровати. — Как там Семён Семёнович добрался? — с беспокойством проговорила Даша. — С ним всё нормально, по рации связывался, дома он, не переживай. — Господи, меня же крёстная искать начнёт, и на работе тоже, — всплеснула руками девушка. — Через час у нас связь с диспетчером, я всё о тебе сообщу. Так что крёстную твою предупредят. Кому сказать надо о тебе в Приречном? — Варваре Фёдоровне Тяжловой. — Лежи, — Александр поправил край одеяла, — а я пойду кашу варить, пшённую с тыквой. Сенька любит завтракать тыквенной кашей. Он ушёл, а Даша отвернулась к стене и укрылась почти с головой одеялом. Ч

Даша кивнула в ответ головой.

— Как нога?

— Побаливает, но уже получше.

— Метёт? — задала она вопрос, хоть и так было ясно, что буран не утихает.

— Метёт, и когда закончится неизвестно. Тебе в больницу надо, а тут такое светопреставление. Теперь пока трактором дорогу не пробьют, не выбраться. Ласточка по таким сугробам не потянет, а на лыжи тебя не поставишь.

Александр нахмурился и присел на край кровати.

— Как там Семён Семёнович добрался? — с беспокойством проговорила Даша.

— С ним всё нормально, по рации связывался, дома он, не переживай.

— Господи, меня же крёстная искать начнёт, и на работе тоже, — всплеснула руками девушка.

— Через час у нас связь с диспетчером, я всё о тебе сообщу. Так что крёстную твою предупредят. Кому сказать надо о тебе в Приречном?

— Варваре Фёдоровне Тяжловой.

— Лежи, — Александр поправил край одеяла, — а я пойду кашу варить, пшённую с тыквой. Сенька любит завтракать тыквенной кашей.

Он ушёл, а Даша отвернулась к стене и укрылась почти с головой одеялом.

Через час он подошёл к кровати с дымящейся миской каши и ложкой.

— Ешь, — сказал он, протягивая ей миску, — с маслом.

Даша послушно взяла ложку и начала есть. Каша была простой, но очень вкусной, и она почувствовала, как сильно проголодалась.

После завтрака Александр помог ей доковылять до окна. За окном бушевала стихия. Ветер гнул деревья, снег валил белой пеленой. Даша с тоской подумала о том, как там у неё дома. Печка давно погасла, изба выстыла, и бедная кошка Мотька лежит, свернувшись клубочком голодная на лежанке. А ещё куры в сараюшке, им она хоть корма побольше догадалась насыпать. Авось хватит, пока крёстной сообщат что её дома нет.

Проснулся Сенька, умылся и позавтракал, а потом подошёл к Даше и тоже стал смотреть в окно, на то, как во дворе бушевала метель.

Александр уселся напротив них, за старенький, видавший виды стол, и принялся что-то записывать в толстую тетрадь.

— Что пишешь? — не удержалась от любопытства Даша. Она и сама не заметила, как стала обращаться к нему на ты.

— Отчёт для начальства, — нехотя ответил он, не отрываясь от писанины.

День тянулся медленно. Связаться с диспетчером лесничества удалось только к вечеру. Александр сообщил о Даше и передал просьбу связаться с Варварой Фёдоровной. А ветер всё не стихал, и снег продолжал валить. Надежда на скорое возвращение Даши домой таяла с каждой минутой. Вечером Александр принёс ей ужин. Картошку с тушёнкой и чай с травами., а перед сном дал обезболивающее, и Даша, провалилась в беспокойный сон, полный тревожных образов и завывания ветра. Пошёл второй день её затворничества на кордоне, а метель всё не утихала. Даша чувствовала, что Александра тяготит её присутствие, но поделать с этим ничего не могла. Некуда ей было отсюда деться, даже если бы метель стихла, уйти самостоятельно у неё не получится. Вечером, когда Сенька вдоволь наигравшись уснул, и они остались в доме вдвоём, подсев к печке и закурив, он неожиданно спросил её.

— А ты как вообще попала в Приречное? По виду больше на городскую походишь, чем на деревенскую.

— Я родом отсюда, долго правда жила в другом месте, а вот летом решила вернуться.

Ей вдруг захотелось выговориться, рассказать ему всё про свою жизнь. Она начала говорить тихо, глядя на горящие поленья в печи. О том, как после школы уехала учиться в город. Как была полна надежд, строила планы. И как всё это рухнуло, после той злополучной встречи с Владимиром. Рассказывала, как ей казалось, что небо над головой померкло. Не хотелось жить, не хотелось никого видеть. Бросила всё, уехала, хотела забыть и забыться. Как долгие одиннадцать лет, моталась по стране. Говоря себе, пускай ещё немного пройдёт времени, и тогда я вернусь домой. А когда вернулась, было уже поздно, дом пустой, а вместо долгожданной встречи с родными, их могилки за кладбищенской оградой.

Александр слушал ее молча, не перебивая, лишь изредка кивал головой. Внимательно смотрел на нее, изучающе. Казалось, он впитывал каждое ее слово, каждое движение. Когда она закончила свой рассказ, он помолчал немного, а потом тихо сказал.

— Я всегда знал, что вы бабы дуры.

Его слова просто огорошили Дашу, казалось, он вылил ушат холодной воды на голову, а не произнёс их.

Почему? — только и смогла спросить она.

— Потому что из-за какого-то мужика, родных бросила. Думала, время лечит? А оно только раны гноит. Бежать проще всего, а жить – сложнее.

Даша вспыхнула от обиды и возмущения. Как он смеет вот так легко говорить о ней?

— Легко ты рассудил мою жизнь, — огрызнулась она, чувствуя, как к глазам подступают слёзы.

— А с чего ты решила, что мне легко? — Александр усмехнулся, — ты хоть знаешь, почему я здесь?

Он замолчал, глядя в огонь. Даша тоже молчала. В доме повисла тишина, нарушаемая только треском поленьев в печи.

— Откуда мне знать, ты ведь ничего не рассказывал.

— Не рассказывал, потому что больно всё это. Но уж раз пошёл у нас такой разговор, то, как говориться, откровенность за откровенность. Слушай.

Александр закурил, немного помолчал, а потом стал говорить.

Жену свою, я встретил, когда, отслужив в армии приехал в Воронеж и устроился работать на завод. Она в заводской бухгалтерии работала. Влюбился, словами не передать, словно шальной ходил. А она такая гордая, неприступная красавица. Добивался её долго, больше года, наверное. Всё подарки таскал, на свидания звал. А она только нос воротила. А потом, как-то вдруг, неожиданно согласилась. Сыграли свадьбу, а через семь месяцев, Сенька родился. Крепенький такой мужичок. Мне как-то удивительно это было, ведь до свадьбы мы с ней не жили. Томка сказала, что семимесячный он, недоношенный. Я, конечно, поверил, от счастья земли под собой не чуял, пылинки с них сдувал. В лепёшку готов был расшибиться, только бы у Томки моей и сынишки, всё самое лучшее было. А она, со мной словно ледышка, только и знает, что требовать. То ей кольцо захотелось, то серёжки, то шмотку какую. Куплю, принесу, вроде подобреет, как принцесса к телу своему допустит. Так мы года два прожили. А потом стал замечать, мужики на заводе как-то косо на меня посматривают, бабы за спиной шушукаются. И тут как гром среди ясного неба. Иду я как-то по заводу, и меня мужик один, с нашего цеха, отзывает. Саня, пойдем, разговор есть. Вывел меня за угол и говорит: «Ты, Саня, мужик хороший, жалко тебя. Только на своего пацана повнимательнее присмотрись. Шибко он на начальника нашего цеха похож, Николая Петровича. Томка твоя, до того, как за тебя замуж выйти шуры-муры с ним крутила. Их даже жена его как-то застукала, скандал устроила. Вот после этого она замуж за тебя и побежала".

Я тогда ночью не спал, все думал, как быть. Решил, поговорить с Томкой. Утром, как на работу собралась, я её и спросил. Том, скажи честно, Сенька от кого? Она сначала в слезы, мол, как ты мог такое подумать. А потом созналась, что да, от Николая Петровича. Говорит, бес попутал, с кем не бывает. Я тогда чуть не убил её. Схватил за руки, тряс, кричал. А она только плачет и прощения просит. Я, конечно, простил, потому что любил, дурак. А Сенька, ну и что, что не мой, всё равно роднее родного, мой это сын, и точка. Она после того, как всё открылось, присмирела, тихо себя вела. Прямо идеальная жена стала, ни капризов, ни требований. Только недолго всё это продлилось. Прихожу однажды с работы, а на столе записка. «Жить с тобой не могу, потому что не люблю. Не ищи меня. Я уехала с Вадимом. Сенька пускай пока поживёт с тобой, как устроюсь заберу». Вот так вот. А знаешь, что самое смешное?

— Что?

— Вадим моим лучшим другом был.

— Рассчитался я с завода, Арсения в охапку, и уехал куда глаза глядят. Подальше от всего этого позора. Вот так вот здесь и очутился.

— А жена как?

— Не знаю, она нам за три годи и строчки не написала. Как-то знакомого встретил, говорил, что обратно в Воронеж вернулась, живёт с каким-то очередным хахалем. Ну чёрт с ней, пускай живёт, лишь бы нас с Сенькой не трогала.

Александр замолчал, а потом добавил.

— А ты говоришь, легко я твою жизнь рассудил. У каждого своя ноша, своя боль.

— Ну и чем ты лучше меня, — усмехнулась Даша, — тоже ведь сбежал от проблем. Да ещё и пьёшь.

— Ты права, — неожиданно согласился с ней Звонарёв, — ничем не лучше. Такой же идиот. Выходит, что мужики, тоже не особо умные.

Он затушил очередной окурок в пепельнице. В комнате снова повисла тишина. Даша смотрела на него, поражённая услышанным. Она и представить себе не могла, какие страсти могут кипеть в душе у этого угрюмого человека.

Вдруг Александр резко повернулся к ней.

— Ладно, чего киснуть? Пошли лучше чай пить, с вареньем малиновым. А завтра посмотрим, что делать с тобой, может пурга утихнет.

(Продолжение следует)