Варьку Сашкина мама раскусила с первого раза — хитрованка та еще! Морда намазюкана, нагловатая, хамоватая. Только-только устроилась на работу, а уже хвостом помела… помело! То с одним, то с другим. И ведь не скажешь, что без разбору. Разбор у Варьки как раз был тот еще — поближе к начальству. К карьерной лестнице, так сказать. Свалялась с прорабом, а через прораба к генеральному лыжи навострила. В сауну напросилась с любовником. Ну, прораб, лапоть, и взял.
Из сауны Варвара выходила генеральшей. И не в машину прораба садилась, а в тачку генерального. Королева, ага. Думала, с генеральным шуры-муры покрутит, а там и до владельца фирмы доберется. Дура. Сидела бы с прорабом тогда уж, коли так красивой жизни без образования хотелось. Переоценила себя. Генеральный, женатый подагрик, дураком не был — отправил Варюху в далекое плаванье, предупредив, мол, будет выступать и шантажом заниматься — уволит к чертям без выходного пособия. А то и покруче: сделает так, что Варьку никто и никогда не найдет.
Та испугалась. Присмирела. Затихла. А через пять месяцев забегала. Проворонила беременность свою (какая-то особенность в организме была, что проворонила), аборт никто не делает. Даже в частных клиниках отказались. А «экстрасексы», да всякие там знахарки липовые испугались грех на душу брать. Никто бы их за это не искал даже, однако — Бог отвел, не стали.
Варька к прорабу — женись, мол, твой ребенок! Прораб руками развел. Он что, терпила, за Варькины выкрутасы отвечать? К генеральному сунулась — тот ей дулю в нос сунул.
— Выкуси! Я тебя предупреждал. Не поняла? Так лучше сразу удавись, ясно?
Варька в панику. Сбежать бы в деревню. Так там батя, который «тоже предупреждал». Тут остаться — лучше сразу удавиться. Из съемной квартиры пузатую Варьку хозяйка прогнала. С работы уже уволили, несмотря на беременность. В суд обращаться — страшно. Кругом край. Она и придумала — подобраться к этому лаптю, к Сашке, да и женить на себе. Если в деревню ехать, так с мужем. Дальше… Дальше как-нибудь все разрулится.
Впервые Саша маму родную не послушал. Счастливый был, на крыльях летал. Ребенка Варькиного, чужого, не рожденного еще — полюбил всем сердцем. Потому что — Варькин ребенок. Все! Он сказал! Мать Сашке не указ.
В деревню Варюха приехала с мужем. Там все ахали, охали, но никуда не делись. На грозный отцовский вопрос, почему не сообщили о бракосочетании, Варя отделалась какой-то тарабарщиной.
— Папа, ну что ты привязываешься? Саша меня любит. А я сомневалась до последнего. Но Сашина любовь победила. Он надежный. Сам посмотри!
Папа хмыкнул: сомневалась она, ага. До последнего. Гадюка блудливая.
Но Сашка ему понравился. Простой и работящий. С таким жить — не тужить. Правда, не Варьке. Та еще покажет небо в алмазах.
Три года Варвара жила с мужем в деревне. Сидела тише воды, ниже травы. Не жена, а подарок судьбы. Саша вроде вола использовался. Тесть уж засомневался: стоит ли ему новый трактор покупать, когда зять вместо хорошего трактора пашет. Бесплатно. За кашу. Прелесть, а не зять. Где бы еще пару-тройку таких дураков достать, а?
Кроме Варьки, у тестя был любимый сын, Володя. По характеру от дочери мало чем отличался. Лентяй и враль. Да еще и пьянь. Но почему-то ему внимания больше уделялось. Наследник. Продолжатель рода и все такое. Папа ему лично невесту подобрал, Иринку. Хорошая. Внука Димку дедушке родила. А Варька — побоку. Только и разговоров: Володя, Володя, Володя. Володя — то. Володя — сё. Ирку тоже всяко разно чествовали. Ирка — доченька, Ирочка — трудяга.
Володя к Сашке относился, как к идиоту. Ира к Сашке относилась очень хорошо. Часто, особенно в утреннюю пору, когда Саша поднимался засветло, чтобы идти на покос, Ирина встречала его на просторной кухне, доставала из печи пышные булочки-сотовики, наливала в чашку горячий чай и ставила рядом банку, полную холодных сливок.
Саша ужасно стеснялся. Ему казалось, что Ирино поведение не совсем правильное — вдруг Володя приревнует. Или Варя не то подумает. Ира красавицей не была, неказистая, серенькая такая. Но если улыбнется — будто солнышко в дом зашло. И вообще — мягкая, добрая, спокойная. Как теплый хлеб. Как молоко. Как вода в роднике. Благодатная. Светлая…
Варюха плакала от злости и тайком втыкала иголки в косяк двери Иркиной с Володькой комнаты. В глаза улыбалась, а наедине с мужем изливалась потоками брани. И даже маленького Димку ненавидела. Так ненавидела, что от злости разродилась раньше времени.
Хорошо, что все обошлось. Девочка родилась здоровенькой.
Дочку Варя назвала диковинно, Натэллой. И где она такое имя выкопала? Хорошо, что не Анжелиной. Были у нее и такие думки. А Натэллу все быстренько в Натаху переделали с легкой подачи Саши. Тот Натаху любил, прям до дрожи, до умопомрачения. Сам к ней по ночам вскакивал, сам пеленки менял. Сам, стыдно сказать, стирал. Потом хозяин стиральную машинку купил, избавил зятя от унижения. Такая новейшая стиралка-автомат, писк. Сашка часами возле нее готов был сидеть. Вместе с маленькой Наташкой. В обнимку. Дурачок, что с него взять.
Варька, стерва, мужа к себе не подпускала:
— Это мы для родителей муж и жена. А так — просто друзья. Если ты меня любишь — поймешь.
И Сашка понимал. Безропотно. Другой бы такую жену и слушать не стал: или развод или супружеский долг. А этот… лапоть. Она же «звязда», на нее только молиться…
Екатерина Львовна категорически в деревню ездить отказывалась. Семейку невестки она так и не приняла. К Наташке, правда, относилась тепло. Ребенок ни в чем не виноват. Сашка иногда приезжал в город вместе с дочуркой. Родственники, понимая, что в городе квартирка имеется, и для Наташи в будущем очень даже подойдет, не препятствовали общению «бабушки» и «внучки».
А потом, когда Натэлле стукнуло три годика, ейная мамаша сорвалась с цепи и сбежала. Вообще. Варькин отец устало сказал:
— Пускай катится, стерва блудная, не горюй, Александр. Ты нам лучше родного сына.
Ирина, растерянная, бледная, пыталась окружить Сашку вниманием. Даже заискивала, будто не Варька, а она во всем виновата.
Но Саша, убитый горем, не находил себе места. Ну не мог он тут жить. Мама в городе одна. А как уехать — Наташенька, кровинушка… Родственники отцу ребенка не отдавали, убив двух зайцев сразу: и работника не теряли, и внучка на глазах.
Екатерина Львовна, плюнув на гордость, приехала в деревню, объяснила, что и как. Слезно упросила отдать девочку Саше. Мол, квартиру на внучку перепишет, хорошую квартиру, в центре, сталинку о двух комнатах, покойным отцом еще полученную.
Родственники, подумав, согласились. Бабушка приличная, порядочная. Дите воспитает. Опять же, городская школа, садик, фигурное катание, музей, школа, культура. Отец, хоть и дурачок, но мужик правильный, любящий, хороший. Над дочерью дрожит и все ей отдать готов. Ну а на лето девочку можно в деревню отправлять. Всем хорошо и удобно. А если Варька, лахудра такая, явится?
Ну… это еще бабка надвое сказала. Явится ли?
Так и жила Наташа с папой и бабушкой Катей. Не шиковали, но из деревни бабушка и дедушка регулярно присылали все, что в продуктовых магазинах стоило запредельных денег. И потому Наташа могла посещать разные кружки и секции, развиваться гармонично и красиво. Все для нее. Все ей! Со временем деревенские родственники как-то отдалились от Наташи. Не со зла, конечно. У самих проблем выше крыши. Володька, хороший-расхороший, совсем стыд потерял — спиваться начал. Ирку поколачивал. Димка на все это смотрел и впитывал. Культ Володи в доме. Папин культ. А папу Димка очень любил.
Потом, осенью как-то, Володька с друзьяками на рыбалку поехал. Димку с собой прихватил. Так вот, вечером, хорошо поддав, сели друзья в лодку — браконьерить, сети ставить. Димка все ныл, просил папу взять его с собой. Не взяли. Хоть один разумный поступок в жизни совершен был. Вода, она пьяных не любит. А эти, три пьяных борова, забрались в лодку, и — вперед, к омутам. Димка на берегу. Один. Плачет. И видит — лодка — кувырк. Мужики — кувырк. Только руками машут, в своей же сети запутались. Бутылку с собой взять догадались, а ножи — нет. И потянуло их под воду. Быстро все произошло. От озера до деревни — десять километров. Ночь. Лес густой, буреломный вокруг. Дима бежал один.
После похорон с ним что-то случилось нехорошее. Молчал полгода. Не спал. Мать к себе не подпускал. Ирка с ума сходила. Лет пять по врачам сына таскала. Дед с бабкой все сбережения, все накопления спустили. Врачи ведь разные попадались, и шарлатанов хватало.
В общем, не до Наташки было. Про нее голова не болела — в надежных руках. Слава богу, в любви росла.
Хорошая девочка. Ничего не скажешь. Непонятно, кто у кого больше учился — Наташа у папы или папа у Наташи. От Наташи Александр перенял любовь и жалость к животным. Господи, кого у них в доме только не было: и птички, и жуки майские, и рыбки, и кошки, и собаки. Дворняга Геракл, Герка, прожил двадцать лет. Умер четыре года назад. Наташка, уже замужняя, уже мама, специально приезжала к отцу — хоронить собаку. На бабкины похороны не приезжала, а вот на Геркины — приехала. Плакала.
Саша не обижался. Так бывает. Бывает. Он тоже не очень-то и помнил свою собственную бабушку. И сейчас не очень-то и поминает ее, когда к матери на кладбище приходит. Наташка уехала в столицу учиться давно. Варька ее сманила — объявилась в городе лет десять назад. Вся при всем. Добилась своего — нашла какого-то папика, то ли начальника рыночной палатки, то ли владельца сети ларьков… Саша дал ей развод. Пусть будет счастлива. Неволить восемнадцатилетнюю Натаху тоже не стал. Все помощь, может и уладится. Мать все-таки — плохого дочери не сделает.
Автор: Анна Лебедева