Валя сама не заметила, как наступил вечер и город зажег фонари. Она не плакала. Просто сидела на краю кровати в скромной съемной квартирке на окраине Москвы и смотрела в одну точку. Саквояж с проклятым наследством стоял в углу, словно излучая темную энергию. Казалось, тень Александра Полянского нависла над всем их маленьким миром, отравляя воздух.
— Он прав, — прошептала она, не глядя на Максима, который молча готовил на крохотной кухне чай. — Проклятие реально. Оно съело и его, и моих сестер, и оно доберется до меня. Все эти попытки что-то исправить… это просто смешно. Как будто я могу чем-то помочь, принеся ему эти дурацкие побрякушки.
Максим поставил перед ней кружку с парящим чаем и сел напротив, на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне.
— Слушай меня, — сказал он тихо, но очень твердо. — Этот человек… твой брат… он сам выбрал свою дорогу – дорогу ненависти. Он закопал себя в ней с головой, как в дорогом коконе. Ему так удобно, безопасно… наверное. Он боится выпустить эту ненависть наружу, потому что тогда ему придется встретиться с собственной болью, поэтому он предпочитает жить как есть.
Макс взял ее холодные руки в свои.
— Но ты-то здесь при чем? Ты пыталась сделать все правильно. Ты принесла ему то, что принадлежало ему по праву, а он отказался. Его право. Значит, это наследство теперь твое. Полностью. И ты можешь распорядиться им как хочешь.
— Как хочешь? — она горько усмехнулась. — Выбросить? Пусть пылится, как напоминание о том, что весь наш род проклят, а впереди у меня только одиночество?
— Нет! — Максим почти встряхнул ее за руки. — Отдать на добро! Слушай, вот смотри… Если он не хочет брать то, что по праву должно было быть его, значит, эти вещи не несут в себе ничего хорошего для вашей семьи. Они как раз и есть тот самый камень на шее. Так давай используем их для чего-то светлого! Создадим фонд, например, помощи талантливым уральским детям, чтобы они могли учиться здесь, в Москве, и им не пришлось бы делать такой выбор, как твоей матери или моей… Или отдадим все в тот самый Дом ветеранов сцены! Чтобы другие артисты в старости не жили в такой тоске и одиночестве. Мы можем разорвать эту цепь, Валя! Не принятием проклятия, а его преображением! Мы превратим эти деньги и картины — в стипендии, в лекарства, в заботу! Разве это не лучшее покаяние? Разве это не снимет проклятие?
Он говорил горячо, с искренней верой в голосе. Его глаза горели. Идея, родившаяся как отчаянная попытка утешить, вдруг обрела плоть и кровь, показалась ему гениальной и единственно верной.
Валя смотрела на Максима, и постепенно лед в ее глазах начал таять. Слезы, наконец, выступили наружу, но это были уже не слезы отчаяния, а слезы облегчения.
— Фонд… — прошептала она. — Помощи детям… Это же прекрасно. Папа бы одобрил. Он ведь в дневнике писал, что хотел бы что-то исправить…
— Вот видишь! — обрадовался Максим. — Это знак! Мы сделаем это вместе. Я тебе помогу.
Молодые люди проговорили всю ночь, строя планы. Решили остаться в Москве. Максим, с его руками и смекалкой, быстро нашел работу в автосервисе. Валя же с головой окунулась в новую для себя роль — ей предстояло разобраться с наследством, оценить его, понять юридические стороны создания фонда.
На следующее утро она с новыми силами принялась за старый саквояж. Она аккуратно разбирала драгоценности, составляла опись, внимательно изучала картины своей бабушки-художницы. Среди бумаг, в старой папке с документами, она наткнулась на несколько листов, которые от времени склеились между собой. Осторожно, чтобы не порвать, она стала их разделять.
И между страниц дневника отца выпала старая, пожелтевшая фотография.
Она была маленькой, квадратной, потускневшей от времени. На ней были запечатлены двое молодых парней в рабочей одежде, стоящие у знакомого Вале по старым фотографиям входа в шахту «Глубокая» на Урале. Это были ее отец, Владимир, и его брат, Аркадий. Они были так молоды, но на их лицах не было ни юношеского задора, ни братской любви.
Они смотрели не в объектив. Они смотрели друг на друга. И взгляды их были полны такой немой, леденящей душу ненависти, что Валя инстинктивно отдернула руку.
Сердце заколотилось чаще. Она перевернула фотографию. На обороте, убористым, нервным почерком ее отца, была надпись:
«Шахта «Глубокая». 29.08.1981 год. День великой трагедии, разделившей жизнь на “до” и после”. Я знаю всё. Придет конец».
Валя сидела, не дыша, вцепившись в фотографию. Комната вдруг поплыла перед глазами. Все, что она знала до этого момента, — про наследство, про драгоценности, про обиду и проклятие — вдруг показалось детской сказкой. Верхушкой айсберга.
«Я знаю всё». Кто? Аркадий? Что знал отец? О чём именно?
«Придет конец».Чему? Их братским отношениям? Или чему-то большему?
Дата. 1981 год. За несколько лет до смерти бабушки и дедушки и до той самой истории с наследством.
Что-то случилось в той шахте. Что-то страшное. Что-то, что навсегда превратило братьев из союзников в лютых врагов. И все последующие события — с наследством, с арестом, с нищетой — были лишь следствием. Отсроченной расплатой.
Валя подняла глаза на саквояж. Драгоценности и картины вдруг показались ей не просто ценностями, а вещественными доказательствами какой-то давней, замятой трагедии.
Она услышала поворот ключа в замке — возвращался Максим с работы. Она не двинулась с места, когда он вошел, весело напевая.
— Валя? Что случилось? — его улыбка мгновенно исчезла, когда он увидел ее лицо.
Молча, дрожащей рукой, она протянула ему фотографию.
Максим взял её, посмотрел, свистнул.
— Господи… Да они готовы друг друга съесть. Что это было?
— Я не знаю, — прошептала Валя. — Отец не писал ничего конкретного, но я знаю, что история с наследством… это было уже потом. Это была месть. Или попытка замять что-то. Или… я не знаю. Но это началось там. В шахте «Глубокая». В 1981 году.
Валентина посмотрела на Максима, и в ее глазах горел новый, незнакомый ему огонь — не отчаяние, а решимость.
— Макс, я не могу просто так основать фонд и забыть. Я должна узнать правду. Что там произошло. Я должна докопаться до конца. Это может быть… опасно, но я должна.
Максим смотрел на нее, на эту хрупкую девушку, которая вдруг обнаружила в себе стальной стержень. Он видел в ее глазах то же упрямство, что и на фотографии у её отца, но направленное не на разрушение, а на правду.
Парень тяжело вздохнул и положил руку Вале на плечо.
— Ну что ж, Полянская, значит, будем копать. В прямом и переносном смысле. Но только вместе. Договорились?
Он улыбнулся, и его улыбка была полна обреченной храбрости и безграничной нежности. Их путь к прощению неожиданно свернул на темную, неизведанную тропу, ведущую вглубь уральской земли и вглубь человеческих душ. И они решили идти по ней вместе.
Возвращение на Урал было похоже на прыжок в прошлое. Не в свое, тёплое и домашнее, а в чужое, холодное и таинственное. За окном поезда мелькали уже не подмосковные березки, а знакомые до боли силуэты уральских елей и скал, суровых и молчаливых, словно хранящих секреты.
Поселок «Шахтинская Долина» встретил их тишиной. Дом отца Вали, двухэтажный, бревенчатый, с резными наличниками, стоял на окраине, у самого леса. Он пустовал несколько лет и как будто бы даже постарел от своего одиночества.
— Ну, вот и ваш штаб, — сказал Максим, с усилием открывая заевшую дверь. — Добро пожаловать.
Они занесли чемоданы в прихожую. В доме было холодно и пусто. Мебель стояла под белыми простынями, словно призраки замерли в ожидании. Валя провела рукой по пыльной поверхности комода, на котором все еще стояла рамка с фотографией её отца. Он смотрел на нее с усталой улыбкой.
— Знаешь, странно, — тихо сказала она. — Я здесь почти не бывала. Отец перевез нас с мамой в город, когда я была маленькой. Этот дом всегда был для меня каким-то мифическим местом. Местом, где жила его первая семья, его прошлая жизнь… А теперь мы здесь.
Максим подошел к ней, обнял за плечи.
—Теперь это место, где мы с тобой ищем правду, чтобы все прошлые жизни наконец обрели покой.
Первые дни ушли на то, чтобы привести дом в порядок. Они сняли простыни, выбили пыль из ковров, растопили печь. Дом оживал, наполняясь теплом, запахом вареной картошки и их тихими разговорами. По вечерам они сидели на кухне за большим деревянным столом, пили чай и строили планы.
Их отношения за время этого странного путешествия перешли какую-то невидимую грань. Они уже не были просто попутчиками по несчастью. Они стали опорой, железной поддержкой друг для друга. Максим то и дело ловил взгляд Валентины, просто чтобы убедиться, что она рядом. Валя засыпала под мерный стук его сердца, чувствуя себя в безопасности, как никогда прежде. Но говорить о своих чувствах они боялись. Слишком хрупким и ценным было то, что между ними возникло. Слишком много боли было вокруг, чтобы рисковать и своим маленьким счастьем.
Как только дом стал обитаемым, они начали свои расследования. Первым делом — местный архив и краеведческий музей.
Архивариус в очках, разбирающая подшивки старых газет, лишь недоуменно пожала плечами на вопрос о шахте «Глубокая» и 1981 годе.
— Милок, да что там могло быть? Обычная работа. План выполняли, перевыполняли. Аварии? Да мелкие, бытовые, ничего серьезного. В 81-м? Не припоминаю…
В краеведческом музее молодой экскурсовод, увлеченный в основном древними артефактами, и вовсе посоветовал им «не копаться в старом хламе».
— Шахта давно затоплена, заброшена. Какая разница, что там было сорок пять лет назад? Живите настоящим!
Они ходили по поселку, заговаривали со старожилами, сидевшими на лавочках у своих домов. Но стоило лишь произнести «Глубокая» и «1981 год», как в глазах людей появлялась настороженность, а то и откровенный страх.
— Не помню я ничего, — отрезал один дед, ранее охотно рассказывающий о жизни поселка. — Старый я уже, память не та.
— Уходите, не надо тут, — сердито сказала другая бабка и захлопнула калитку.
После пятого такого отказа они молча шли по улице, и холодок недоумения и тревоги полз по коже.
— Макс, они что, все сговорились? — наконец не выдержала Валя. — Они же что-то знают! Но боятся говорить!
— Похоже на то, — хмуро ответил Максим. — Кто-то их очень хорошо попросил молчать или напугал.
Ощущение, что за ними наблюдают, появилось на третий день. То им казалось, что за ними медленно едет темная «Волга», то в супермаркете какой-то мужчина в спортивной куртке слишком пристально рассматривал банки с тушенкой, пока они выбирали продукты.
— Паранойя? — спросила Валя, сжимая руку Максима.
— Не думаю, — ответил он. — Слишком много совпадений.
А в одну из ночей кто-то проник в дом. Молодые люди спали, прижавшись друг к другу на старой широкой кровати на втором этаже. Максима разбудил тихий, но отчетливый скрежет внизу.
Он замер, прислушался. Сердце заколотилось. Скрипнула ступенька лестницы. Кто-то был в доме. Осторожно, стараясь не разбудить Валю, парень поднялся с кровати и, нащупав на тумбочке тяжелый подсвечник, подкрался к двери. Из-за нее доносилось шуршание, звук открываемых ящиков.
Максим резко распахнул дверь и крикнул:
— Кто здесь?
Внизу, в кабинете отца Вали, мелькнула тень. Послышались быстрые шаги, хлопнула входная дверь. Максим слетел вниз, распахнул ее. На улице было темно и пусто. Только на влажной земле у крыльца отчетливо виднелись следы крупных мужских ботинок.
Макс вернулся в дом. Валя уже стояла на лестнице, бледная, закутанная в плед.
— Что случилось? Кто это был?
— Не знаю. Но он явно что-то искал.
Кабинет был перевернут. Ящики письменного стола выдвинуты, содержимое разбросано. Книги с полок сброшены на пол. Валя, дрожа, включила свет и огляделась.
— Смотри, — указала она на старый, массивный сейф в углу. — Его пытались вскрыть.
На дверце сейфа виднелись свежие царапины вокруг замка.
— Они искали что-то конкретное, — прошептала Валя. — Что-то, что может быть здесь. Дневник? Фотографии? Но зачем? Что такого страшного может быть в истории сорокапятилетней давности?
Максим подошел к окну, отодвинул занавеску. Улица была пуста, но ему почудилось, что в кустах напротив шевельнулась тень.
— Это не просто история, Валя, — тихо сказал он. — Это кому-то очень мешает. Настолько, что готов на кражи и угрозы.
— Мне страшно, Макс. Может, мы зря все это затеяли? Может, лучше бросить?
Молодой человек повернулся, взял ее лицо в свои ладони. Его руки были теплыми и твердыми.
— Нет. Теперь уже точно не бросим. Они показали, что боятся. Значит, мы на правильном пути. Значит, правда того стоит.
Он обнял девушку, и они стояли так посреди разгромленного кабинета, среди обломков прошлого, слушая, как за окном шумит ночной лес — старый и молчаливый свидетель всех тайн.
Утром Максим и Валя снова осмотрели кабинет. Сейф уцелел. Валя вспомнила, что отец никогда не держал его запертым. «Зачем? — говорил он. — Самое ценное — в голове, а не в железной коробке».
Она повернула круглую ручку, и тяжелая дверь со скрипом поддалась….
«Секретики» канала.
Рекомендую прочесть
Интересно Ваше мнение, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка ;)