Три года назад, когда мы с Денисом переехали к его отцу, я думала — это временно. Максимум полгода, пока встанем на ноги после свадьбы. У нас были планы: снять квартиру, обустроить семейное гнездышко, может быть, завести ребенка. Денис тогда работал менеджером в строительной фирме, зарплата была неплохая, перспективы — радужные.
Николай Петрович встретил нас с пониманием. Его жена ушла от него, когда Денису было четырнадцать — нашла "настоящую любовь", как она выразилась при разводе. С тех пор он растил сына один, работая на заводе в две смены. Мужчина немногословный, крепкий, с натруженными руками и спокойными серыми глазами.
— Живите, — сказал он тогда, показывая нам комнату. — Дом большой, места всем хватит.
И мы зажили. Я старалась быть идеальной невесткой — готовила, убирала, стирала не только за нами с Денисом, но и за свекром. Покупала ему лекарства, когда температурил, покупала обновки в магазине одежды. Николай Петрович принимал мою заботу молча, с благодарностью, но без лишних эмоций.
Первые трещины в наших планах появились через полгода. Дениса сократили — фирма разорилась, как потом выяснилось, из-за махинаций директора. Месяц он искал работу, нервничал, а я подбадривала:
— Найдешь что-то еще лучше, увидишь.
Нашел. Правда, зарплата была меньше, а требований больше. Денис начал приходить домой мрачный, жаловался на начальника-самодура, на клиентов-идиотов, на коллег-подлизов. Я выслушивала, кивала, массировала ему плечи после трудного дня.
— Потерпи немного, — говорила я. — Зарекомендуешь себя — и повысят.
Но не повысили. Через восемь месяцев его снова уволили — на этот раз за опоздания и "неподходящее отношение к работе". Денис был в ярости:
— Там одни приду... работают! Нормального человека не ценят!
Третье место работы продержалось четыре месяца. Четвертое — два. К концу второго года нашей совместной жизни я поняла, что схема всегда одинаковая: сначала Денис полон энтузиазма, рассказывает, как все наладит и покажет себя. Потом начинаются жалобы на несправедливость. Затем — конфликты. И в финале — увольнение с громким хлопком дверью.
— Может, стоит пересмотреть подход? — осторожно предложила я однажды. — Иногда лучше промолчать, чем спорить с начальством...
— Ты за кого меня держишь? — взорвался Денис. — За подхалима? Я не умею лизать зад!
А я не умела бросать. Когда денег становилось совсем туго, я брала подработки — подрабатывала няней у знакомых. Николай Петрович наблюдал за всем этим молча. Иногда, когда Денис особенно громко возмущался очередной несправедливостью, я замечала на лице свекра какое-то странное выражение. Не раздражение — что-то другое. Разочарование? Стыд?
В тот день, когда состоялся наш разговор, произошло очередное "событие". Денис пришел домой в пять часов дня — его снова уволили. На этот раз из рекламного агентства, где он проработал всего три недели.
— Там сплошные бараны! — бушевал он, расхаживая по кухне. — Они от меня хотели "мыслить нестандартно"! Да я им такие идеи подавал — они просто не поняли ещё их гениальности!
Я слушала и чувствовала, как что-то во мне медленно умирает. Те же слова, те же интонации, та же уверенность в том, что виноваты все, кроме него.
— Денис, может, стоит...
— Что стоит? — Он развернулся ко мне, в глазах мелькнула злость. — Может, стоит согласиться работать за копейки с прид..? Или ты тоже думаешь, что я неудачник?
— Я так не думаю. Просто...
— Просто что? Говори прямо!
Я посмотрела на мужа — растрепанного, красноглазого, с дрожащими от возмущения руками — и поняла, что не знаю, что сказать. Раньше у меня всегда находились слова утешения. А сейчас — пустота.
— Ничего, — тихо ответила я. — Отдохни. А завтра снова будешь искать. У тебя всё получится.
Денис кивнул, успокоился. Поужинал, посмотрел телевизор и лег спать в девять вечера. Как ребенок, которого выругали, а потом пожалели.
Николай Петрович весь вечер молчал. Ужинал, читал газету, чинил какую-то деталь. Но я чувствовала его взгляд на себе — внимательный, оценивающий. Когда Денис заснул, свекор подошел ко мне на кухню, где я мыла посуду.
— Марина, — сказал он тихо. — Нам надо поговорить.
Сейчас, вспоминая тот вечер, я понимаю — он готовился к этому разговору заранее. Слишком уж все было продумано: и время (когда Денис крепко спал), и место (кухня с толстыми стенами), и даже антураж.
Николай Петрович достал из шкафа заварочный чайник — тот самый, синий в белый горошек, который доставался только по большим праздникам. Насыпал заварку неторопливо, аккуратно. Залил кипятком, накрыл полотенцем. Эти ритуальные движения действовали гипнотически — я сидела как зачарованная и наблюдала.
— Чай будешь?
— Да, спасибо.
Мы молчали, пока чай настаивался. За окном шумел ветер, где-то вдалеке лаяла собака. В доме стояла та особенная тишина, которая бывает поздно вечером, когда весь мир словно замирает.
Николай Петрович налил чай в две кружки — мне в мою любимую, с ромашками, себе в простую, белую. Подвинул сахарницу, поставил рядом вазочку с вареньем.
— Марин, — начал он наконец. — Ты хорошая женщина.
Я кивнула, не понимая, к чему он ведет.
— Три года я наблюдаю за вами. За тобой. За сыном. И вижу — ты стараешься. Очень стараешься.
— Стараюсь что?
— Жить за двоих. — Он отпил глоток чая, поставил кружку на блюдце. — Работаешь с утра до вечера, потом домой приходишь — готовишь, стираешь, убираешь. Его подбадриваешь, когда у него неприятности. Деньги в дом приносишь, когда у него не получается. Даже сейчас, когда он в очередной раз остался без работы, ты уже думаешь, где подработать, чтобы концы с концами свести.
Слова были правильные, но что-то в интонации насторожило меня. Не осуждение — хуже. Жалость?
— А он что? — продолжал Николай Петрович. — А он все глубже в яму загоняется. Каждое увольнение — как оправдание: "Меня не понимают, меня не ценят, кругом одни муд...". И каждый раз ты ему поддакиваешь, успокаиваешь, говоришь: "Ничего, найдешь что-то лучше".
— А что я должна делать? Добивать его, когда ему и так плохо?
— Марин, — голос его стал мягче, почти ласковый. — Ты умная женщина. Неужели не видишь, что происходит?
— Что именно?
— Ты его душишь.
Эти слова он произнес тихо, почти шепотом, но они прозвучали как удар грома. Я закашлялась.
— Что?
— Ты его душишь своей... правильностью. Своей силой. Своей готовностью все решить, все исправить, всех спасти. Рядом с тобой он чувствует себя слабаком. И становится слабаком.
— Николай Петрович, вы не можете это говорить серьезно...
— Могу. — Он наклонился вперед, посмотрел мне прямо в глаза. — Марин, посмотри правде в глаза. Денис сдался. Окончательно сдался. Он больше не пытается справиться сам — он просто ждет, когда ты все уладишь. Найдешь ему работу, решишь проблемы, оплатишь долги.
— Но я его жена! Я должна поддерживать!
— Поддерживать — да. Но не тащить за уши через всю жизнь. Марин, ты когда-нибудь думала — а что будет, если ты его отпустишь?
Вопрос повис в воздухе. Я смотрела на Николая Петровича — на его спокойное, серьезное лицо, на внимательные серые глаза — и чувствовала, как внутри что-то переворачивается.
— Как это — отпустить?
— Просто. Перестать решать за него. Перестать спасать каждый раз, когда он попадает в неприятности. Дать ему возможность самому выбирать — тонуть или плыть.
— А если утонет?
Николай Петрович пожал плечами.
— Значит, не было смысла его спасать. Марин, мужчина должен быть опорой для женщины, а не наоборот. А у вас получается наоборот.
Я попыталась встать, но он жестом остановил меня.
— Подожди. Выслушай до конца.
И я осталась. Почему — до сих пор не понимаю. Может быть, потому что в его словах была доля истины, которую я не хотела признавать.
— Ты молодая, красивая, умная женщина. Тебе всего тридцать один год. Вся жизнь впереди. И ты ее тратишь на то, чтобы тащить на себе взрослого мужика, который не хочет взрослеть.
— Он мой муж.
— Был мужем. А сейчас он... обуза. Признайся себе честно — когда ты в последний раз была счастлива с ним? Когда он в последний раз заставил тебя гордиться собой?
Вопросы попадали точно в цель. Я искала в памяти и не могла найти ответа.
— А теперь представь, — продолжал Николай Петрович, и в его голосе появились новые нотки, — представь, какой могла бы быть твоя жизнь. С мужчиной, который тебя ценит. Который не ноет и не жалуется, а делает. Который может быть опорой, а не висеть на шее.
Я поняла, к чему он клонит, за секунду до того, как он это сказал. И это понимание было как ледяной душ.
— Марин, мы с тобой — одного поля ягоды. Мы понимаем, что такое ответственность. Что такое — держать семью, держать дом. Мы не жалуемся — мы делаем. Нам не нужно объяснять друг другу, что такое долг, что такое верность, что такое забота.
Он говорил это спокойно, размеренно. А я сидела как парализованная и не могла поверить в реальность происходящего.
— Николай Петрович... — Голос дрожал. — Что вы предлагаете?
— То, что должно было случиться давно. Ты отпустишь его. А мы... мы дадим друг другу шанс на настоящую жизнь.
— Но он ваш сын!
— И именно поэтому я знаю его лучше всех. Марин, он слабый. Он был слабым в детстве, остался слабым сейчас. Я пытался его закалить, научить стоять на ногах — не получилось. Может быть, если его не на чем будет виснуть, он наконец-то повзрослеет.
— А если нет?
Николай Петрович пожал плечами.
— Тогда хотя бы ты не загубишь свою жизнь. Марин, ты заслуживаешь большего. Гораздо большего, чем вечно утешать неудачника и решать его проблемы.
Он встал, подошел ко мне, положил руку на плечо. Тяжелую, теплую руку.
— Подумай. Я не тороплю тебя с ответом. Просто подумай — хочешь ли ты еще десять лет жить так, как живешь сейчас?
Я выскочила из кухни как ошпаренная и заперлась в ванной. Сидела на краю ванны и дрожала всем телом. Не от холода — от ужаса.
От того, что только что услышала. И от того, что часть меня — небольшая, но настоящая часть — поняла логику Николая Петровича.
Да, я устала. Страшно устала тащить на себе мужчину, который не хотел идти сам. Устала оправдывать его неудачи, подбадривать после каждого провала, искать деньги на жизнь, пока он "ищет себя".
Но неужели выход только один? Неужели любовь можно так легко заменить на "совместимость характеров" и "общее понимание ответственности"?
Я просидела в ванной больше часа. Потом тихо прошла в спальню. Денис спал, раскинув руки, слегка приоткрыв рот. Мой муж. Человек, с которым я когда-то мечтала о совместном будущем. Которому обещала быть рядом "в горе и в радости".
Но какой была наша последняя радость? Когда мы в последний раз смеялись вместе, планировали что-то, мечтали?
Я легла рядом с ним и всю ночь смотрела в потолок. А утром, когда Денис проснулся и как ни в чем не бывало спросил, есть ли кофе, я поняла — что-то во мне сломалось окончательно.
Николай Петрович за завтраком был обычным. Попросил передать масло, поинтересовался, не нужно ли что-то купить в магазине, посоветовал Денису не затягивать с поиском работы. Идеальный отец и свекор.
Но теперь я знала, кто скрывается за этой маской. И понимала, что жить с этим знанием невозможно.
В тот же день, пока Денис "составлял план поисков новой работы" (то есть просматривал вакансии в интернете), я пошла к подруге Тамаре. Рассказала все — от первого слова до последнего.
— Мужик совсем съехал с катушек, — покачала головой Тамара. — Сына на тебя променять готов.
— Том, а что если он прав? Насчет того, что я Дениса душу?
Тамара посмотрела на меня внимательно.
— Марин, ты хочешь услышать правду?
Я кивнула.
— Ты действительно его душишь. Но не заботой — жалостью. Ты жалеешь его, как больного котенка. А он этим пользуется. И будет пользоваться, пока ты ему позволяешь.
— Но я его люблю...
— Любишь? Или привыкла жалеть?
Вопрос попал точно в цель. Я попыталась ответить и поняла — не знаю. Где заканчивается любовь и начинается привычка к роли спасительницы?
— Но предложение свекра — это же изв...ращение какое-то!
— Конечно. Но это не значит, что ты должна терпеть теперешнюю ситуацию. Марин, у тебя есть третий вариант — уйти от обоих.
Третий вариант. Почему-то я о нем не думала.
Еще неделю я жила как в тумане. Николай Петрович ничем не выдавал, что между нами что-то изменилось, но я чувствовала его взгляд. Выжидающий, уверенный. Он был спокоен — время работало на него.
Денис тем временем "активно искал работу". То есть рассылал резюме и жаловался, что работодатели не ценят его опыт. Когда через три дня ему предложили вакансию менеджера по продажам, он отказался:
— Там зарплата меньше, чем я стою. И коллектив подозрительный — слишком молодые все.
В тот вечер я приняла решение.
— Денис, мне нужно тебе кое-что сказать.
— Говори. — Он не отрывался от телевизора.
— Я ухожу.
— Куда? — Он даже не повернул головы.
— От тебя. Насовсем.
Тогда он оглянулся.
— Что за бред?
— Это не бред. Я нашла съемную квартиру. Завтра перевожу вещи.
— Марин, ты что, совсем того? Из-за чего?
Я посмотрела на мужа — растерянного, не понимающего, что происходит — и поняла, что объяснить ему невозможно. Он искренне не понимал, в чем проблема.
— Из-за того, что мы оба несчастны. Ты — потому что я душу тебя своей опекой. Я — потому что устала опекать взрослого мужчину.
— Но я же ищу работу!
— Денис, за три года ты сменил семь мест. Каждый раз проблема была не в тебе, а в окружающих. Тебя не понимают, не ценят, не дают проявить себя. И каждый раз я тебе поддакиваю, вместо того чтобы сказать правду.
— Какую правду?
— Что проблема не в работодателях. Проблема в том, что ты не умеешь работать в коллективе. Не умеешь подчиняться. Не умеешь нести ответственность.
Он смотрел на меня как на сумасшедшую.
— Откуда это все? Кто тебе голову забил?
Вот тут я поняла — он никогда не поймет. Для него я навсегда останусь "женой, которой кто-то голову забил". Он не способен предположить, что я могу самостоятельно принимать решения.
— Никто не забивал. Я просто открыла глаза.
— Марин, ну подожди... Давай обсудим... Если тебе что-то не нравится, мы можем изменить...
— Поздно, Денис. Слишком поздно.
В дверях появился Николай Петрович. На лице — удивление, но в глазах — удовлетворение.
— Что здесь происходит?
— Марина съезжает, — растерянно сообщил Денис. — Говорит, что я не умею работать в коллективе.
Николай Петрович посмотрел на меня внимательно.
— Марин, может, не стоит торопиться? Все можно обсудить, найти компромисс...
В его голосе я услышала фальшь. Он изображал заботливого свекра, но я-то знала, что он думает на самом деле. Знала, что мой уход — это первый шаг к осуществлению его плана.
— Спасибо, Николай Петрович. Но я все решила.
— Тогда удачи тебе. — Он протянул мне руку. — Если что — звони. Поможем, чем сможем.
Я не стала пожимать ему руку.
— Спасибо. Не понадобится.
Съемная квартира оказалась маленькой, но светлой. Однокомнатная, на третьем этаже старого дома. Из окна был виден двор с детской площадкой и старыми липами.
Первые дни были тяжелыми. Я просыпалась и не понимала, где нахожусь. Автоматически шла на кухню варить завтрак на троих, а потом вспоминала — теперь я одна.
Денис звонил каждый день. Сначала уговаривал вернуться:
— Марин, ну что за ерунда? Мы же семья! Из-за каких-то проблем с работой разрушать все?
Потом злился:
— Ты эгоистка! Бросила меня в трудную минуту! А еще жена называется!
Затем жалился:
— Мне тяжело одному... Папа постоянно читает мораль... Вернись, пожалуйста...
Я слушала и понимала — он так ничего и не понял. Для него моя "истерика" — временное помешательство, которое пройдет, если достаточно поныть и попросить.
Николай Петрович звонил реже, но разговоры были тяжелее.
— Марин, как дела? Как устроилась?
— Нормально, спасибо.
— Если нужна помощь — обращайся. Ты же знаешь...
Да, я знала. Знала, что он ждет. Что рано или поздно одиночество и бытовые проблемы заставят меня пересмотреть его предложение.
Но этого не случилось.
Прошло полгода. Я привыкла к одиночеству. Более того — полюбила его. Никто не требовал от меня ежедневного подтверждения того, что "все будет хорошо". Никто не жаловался на несправедливость мира. Никто не ждал, что я решу за него все проблемы.
Денис нашел работу — правда, не ту, которая "соответствовала бы его уровню", а обычную, за небольшие деньги. Он до сих пор не понимает, почему я ушла, но уже не звонит каждый день с просьбами вернуться.
Николай Петрович тоже перестал звонить. Видимо, понял — план провалился.
А я поняла одну важную вещь. Самый тяжелый разговор в жизни — это не тот, где кричат и обвиняют. Самый тяжелый — тот, который заставляет увидеть правду. Даже если она больно бьет по самолюбию. Даже если после этой правды жизнь приходится собирать заново.
Но зато — честно. С открытыми глазами. И с пониманием того, что ты стоишь большего, чем роль спасательницы для взрослого мужчины, который не хочет взрослеть.
Согласны с поступком героини? А свёкр-то хорош - как бы вы поступили, окажись на месте героини? НАПИШИТЕ ВАШЕ МНЕНИЕ
ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ