Пророк Дарвина с кистью в руке
В XIX веке, когда научный мир еще не остыл от революции, устроенной Чарльзом Дарвином, Германии был нужен свой пророк, который понес бы новое учение в массы. И такой человек нашелся. Его звали Эрнст Геккель — биолог, философ, художник и, пожалуй, самый страстный и харизматичный апостол дарвинизма на континенте. Это был не просто ученый в тиши кабинета. Геккель был настоящей рок-звездой от науки: блестящий оратор, чьи лекции собирали толпы, плодовитый писатель, чьи книги расходились тысячными тиражами, и талантливый художник, чьи детальные иллюстрации морских созданий до сих пор поражают своей красотой и точностью. Он был человеком Ренессанса, одинаково уверенно владевшим и микроскопом, и кистью. Именно он придумал такие привычные нам сегодня слова, как «экология», «филогенез» и «стволовая клетка». Для многих немцев именно Геккель, а не бородатый отшельник из Дауна, был главным лицом эволюции. Он горел новой идеей и обладал редким даром зажигать этим огнем других.
Дарвиновское «Происхождение видов» было текстом сложным, академическим, полным скрупулезных наблюдений, но лишенным ярких, бьющих в глаза образов. Геккель же понимал, что для победы в войне за умы одного текста мало. Нужны были иконы, наглядные символы, которые могли бы убедить не только коллег-ученых, но и простого бюргера, студента, гимназиста. Ему нужна была простая, элегантная и визуально безупречная демонстрация правоты Дарвина. И он, будучи не только ученым, но и художником, решил ее нарисовать. Геккель был убежден, что самое мощное доказательство эволюции скрыто не в ископаемых костях, а в таинстве развития новой жизни, в эмбрионе. Он верил, что каждый из нас в своем внутриутробном развитии, словно в ускоренной перемотке, проходит весь великий путь своих предков — от одноклеточного существа до человека. Эта идея была не только красивой, но и невероятно соблазнительной. Она превращала каждого еще не рожденного младенца в живую летопись эволюции. Оставалось только задокументировать этот процесс, показать его миру. И Геккель, вооружившись тушью и пером, взялся за работу. Он еще не знал, что эта страстная убежденность, это желание во что бы то ни стало доказать свою правоту заведут его на территорию, где заканчивается строгая наука и начинается искусство, а порой — и откровенный подлог. Он собирался создать шедевр, который станет знаменем эволюционной теории. И этот шедевр действительно вошел в историю, но не как триумф науки, а как одна из самых долгоживущих и скандальных фальсификаций.
Эволюция в картинках: великий закон рекапитуляции
В 1866 году Эрнст Геккель сформулировал свой знаменитый «биогенетический закон», который в сжатом виде звучал как стих: «Онтогенез есть краткое повторение филогенеза». В переводе с научного на человеческий это означало, что индивидуальное развитие организма (онтогенез) повторяет историю развития его вида (филогенез). Проще говоря, человеческий эмбрион, прежде чем стать человеком, успевает побывать и рыбой с жаберными щелями, и земноводным, и примитивным млекопитающим. Эта идея, получившая название теории рекапитуляции, была неимоверно элегантной. Она превращала хаотичный, на первый взгляд, набор фактов из сравнительной анатомии и эмбриологии в стройную и логичную систему. Эволюция переставала быть абстрактной теорией и становилась видимым, наблюдаемым процессом.
Чтобы сделать свой закон абсолютно неотразимым, Геккель создал серию литографий, ставших впоследствии визитной карточкой его теории. Самая знаменитая из них изображала эмбрионы восьми разных позвоночных — рыбы, саламандры, черепахи, курицы, свиньи, коровы, кролика и человека — на трех ранних стадиях развития. Иллюстрация производила ошеломляющий эффект. На самой ранней стадии все восемь зародышей выглядели практически идентичными. Маленькие существа с большим глазом, изогнутым телом и рудиментарным хвостом — кто мог отличить будущего человека от будущей курицы? На второй стадии начинали появляться различия, а на третьей каждый эмбрион уже обретал узнаваемые черты своего вида. Посыл был ясен и понятен даже ребенку: все мы начинали одинаково, все мы — ветви одного могучего древа жизни. Эти рисунки были гениальным ходом. Они стали мощнейшим оружием в руках дарвинистов, визуальным аргументом, против которого трудно было что-либо возразить.
Изображения разлетелись по миру. Их перепечатывали в учебниках, научных трактатах, популярных журналах. На протяжении десятилетий целые поколения школьников и студентов изучали эволюцию по этим картинкам. Они стали таким же символом теории Дарвина, как галапагосские вьюрки или ископаемый археоптерикс. Геккель достиг своей цели: он дал эволюции лицо, вернее, восемь почти одинаковых лиц на ранней стадии развития. Он превратил сложную научную концепцию в простой и убедительный комикс. Проблема была лишь в одном: чтобы добиться такой идеальной схожести, автору пришлось пойти на некоторые «художественные допущения». Он не просто рисовал то, что видел в микроскоп. Он рисовал то, что хотела видеть его теория. И это тонкое различие между научной иллюстрацией и идеологическим плакатом очень скоро стало предметом ожесточенных споров, которые не утихают и по сей день.
Дьявол в деталях: анатомия научного подлога
Триумф Геккеля был недолог. Практически сразу после публикации его знаменитых таблиц в научном сообществе раздались голоса сомневающихся. Одним из первых и самых яростных критиков стал профессор анатомии из Лейпцига Вильгельм Гис, один из отцов современной эмбриологии. В отличие от Геккеля, который был скорее натуралистом широкого профиля, Гис был скрупулезным исследователем, проводившим дни и ночи за микроскопом. И он прекрасно знал, как на самом деле выглядят эмбрионы. В 1874 году он выступил с разгромной статьей, в которой обвинил Геккеля не просто в неточностях, а в сознательном подлоге. Он назвал это «академическим грехом» и заявил, что знаменитый профессор злоупотребил своим авторитетом, чтобы ввести в заблуждение доверчивую публику.
В чем же конкретно состояла фальсификация? Гис и другие критики, такие как швейцарский анатом Людвиг Рютимейер, шаг за шагом разбирали рисунки Геккеля, сравнивая их с реальными препаратами. Картина вырисовывалась неприглядная. Во-первых, Геккель беззастенчиво преувеличивал сходство. Он просто брал один рисунок эмбриона (например, собаки) и, слегка его видоизменив, выдавал за эмбрион человека или кролика. В некоторых случаях он даже не утруждал себя изменениями и использовал одну и ту же печатную форму для изображения зародышей разных классов животных. Во-вторых, он произвольно менял пропорции и размеры. Чтобы эмбрионы выглядели одинаково, он где-то удлинял конечности, где-то укорачивал хвост, где-то увеличивал или уменьшал голову. В-третьих, он просто удалял «неудобные» детали. Например, на его рисунках у человеческого эмбриона отсутствовал желточный мешок, который делал бы его непохожим на зародыш курицы. Он подгонял реальность под свою схему, отсекая все, что в нее не вписывалось.
Он не просто «схематизировал» изображения, как он позже пытался оправдываться. Он сознательно искажал факты. Он добавлял несуществующие позвонки и убирал существующие, выпрямлял изгибы тела, которые отличали один вид от другого, и изображал глаза на той стадии, когда они еще не сформировались. Это была не наука, а искусство ретуши. Геккель создавал идеальный мир, в котором эволюция шла гладко и по прямой, а все живые существа на заре своей жизни были братьями-близнецами. На самом же деле, как показывали работы его оппонентов, эмбрионы даже на самых ранних стадиях имеют четкие видовые различия. Да, они похожи, и это сходство — важное доказательство их общего происхождения. Но они никогда не бывают идентичны, как это изобразил Геккель. Его страстное желание сделать эволюцию простой и понятной для всех привело его к тому, что он пожертвовал научной истиной ради красивой картинки. И эта красивая картинка оказалась ложью.
Суд чести и упрямство гения
Обвинения, выдвинутые против Геккеля, были слишком серьезны, чтобы их можно было игнорировать. Скандал разрастался, и дело дошло до разбирательства в Йенском университете, где Геккель был профессором. Это не был формальный суд в современном понимании, скорее, комиссия профессоров, своего рода суд чести, который должен был оценить действия своего коллеги. Геккель оказался в незавидном положении. Его уличили в подлоге, и доказательства были неопровержимы. Однако он и не думал сдаваться. Его линия защиты была столь же дерзкой, сколь и его рисунки.
Он частично признал свою вину, но с такой оговоркой, которая превращала обвинение в фарс. Да, признавал он, он допустил «неосторожность», создавая схематические изображения. Но, заявлял Геккель, это общепринятая практика! «После этого компрометирующего признания, — писал он, — я должен считать себя осужденным и уничтоженным, если бы не имел утешения в том, что разделяю свою участь с сотнями лучших наблюдателей и уважаемых биологов, которые виновны в точно таких же фальсификациях». По его логике, все авторы учебников по анатомии и зоологии — такие же «мошенники», потому что никто не рисует природу с фотографической точностью, все так или иначе ее упрощают и схематизируют. Он пытался представить свой подлог как невинное художественное преувеличение, педагогический прием, призванный сделать сложный материал более доступным.
Эта тактика оказалась на удивление успешной. Университетская комиссия не стала выносить сурового вердикта. Геккеля пожурили, но никаких серьезных санкций не последовало. Почему? Причин было несколько. Во-первых, он был научной величиной, человеком с огромным авторитетом, и многие просто не хотели верить, что такой ученый способен на сознательный обман. Во-вторых, на кону стояло нечто большее, чем репутация одного профессора. Геккель был знаменем дарвинизма в Германии, а дарвинизм в те годы вел ожесточенную идеологическую войну с церковью и консервативными кругами. Атака на Геккеля воспринималась многими как атака на саму идею эволюции. Его сторонники предпочитали закрыть глаза на «незначительные» неточности в рисунках, лишь бы не давать козырей в руки врагам прогресса и науки. Геккель умело играл на этом, представляя своих критиков-эмбриологов как отсталых клерикалов, хотя на самом деле они были такими же убежденными эволюционистами, как и он сам, просто более щепетильными в вопросах научной добросовестности. В итоге скандал удалось замять. Геккель сохранил свою кафедру и продолжил свою бурную деятельность, а его эмбрионы, несмотря на разоблачение, начали свое триумфальное шествие по страницам учебников по всему миру.
Призраки в учебниках: бессмертие фальшивки
Самое поразительное в истории с эмбрионами Геккеля — это их невероятная живучесть. Казалось бы, подлог был разоблачен еще в 1870-е годы. Ведущие эмбриологи мира признали рисунки грубой фальсификацией. Но, вопреки всякой логике, эти изображения продолжали жить своей жизнью. Их перепечатывали снова и снова, из одного учебника в другой, из одного десятилетия в следующее. Они пережили самого Геккеля, пережили две мировые войны и благополучно дожили до эпохи интернета. Даже в конце XX века их можно было встретить на страницах школьных и университетских пособий по биологии. Как такое могло произойти? Почему разоблаченная фальшивка оказалась бессмертной?
Причина кроется в силе визуального образа. Картинки Геккеля были слишком простыми, слишком наглядными и слишком убедительными, чтобы от них можно было так легко отказаться. Они давали студентам и школьникам ясную и легко запоминающуюся схему, которая, пусть и в искаженном виде, отражала реальное сходство зародышей. Настоящие фотографии эмбрионов, с их сложными деталями, различиями в размерах и формах, выглядели куда менее убедительно. Простая и красивая ложь оказалась привлекательнее сложной и не такой однозначной правды. Кроме того, сказалась и инерция издательского дела: редакторы и авторы учебников просто копировали иллюстрации из старых изданий, не вдаваясь в историю их происхождения.
Окончательный гвоздь в крышку гроба геккелевских эмбрионов был забит лишь в 1997 году. Группа британских эмбриологов во главе с Майклом Ричардсоном опубликовала в научном журнале статью, в которой рисунки Геккеля сравнивались с реальными фотографиями эмбрионов тех же видов на тех же стадиях развития. Разница была разительной. Статья наделала много шума и заставила наконец многих издателей убрать скандальные иллюстрации из своих книг. Сегодня научный консенсус таков: биогенетический закон Геккеля является грубым и неверным упрощением. Эмбрионы родственных видов действительно имеют много общего, что является мощным свидетельством в пользу эволюции и общего происхождения. Но их развитие — это не линейное повторение истории вида. Каждый зародыш с самой ранней стадии развивается по своей уникальной программе.
Ирония судьбы заключается в том, что фальшивые рисунки Геккеля, созданные для защиты дарвинизма, сегодня стали одним из главных орудий в руках его противников — креационистов. Они с удовольствием демонстрируют эти иллюстрации как доказательство того, что вся теория эволюции построена на лжи и подтасовках. История с эмбрионами Геккеля — это напоминание о том, как опасен путь, когда страстное желание доказать свою правоту заставляет ученого жертвовать научной добросовестностью. И как долго потом приходится науке избавляться от призраков, рожденных гением, который слишком сильно хотел быть правым.
Понравилось - поставь лайк! Это поможет продвижению статьи!
Подписывайся на премиум и читай статьи без цензуры Дзена!
Тематические подборки статей - ищи интересные тебе темы!
Поддержать автора и посодействовать покупке нового компьютера