- Когда я вырасту большая. Глава 40.
Семёна Ивановича очень раздражала весна. Эти бестолковые неугомонные птицы, которые заводили свою радостную песню с рассветом. Солнечные лучи не давали спать, шевеля зелёную резную листву на берёзе, от чего окно, казалось, трепыхалось без остановки.. Они шевелились беспорядочно, задевая друг друга и приводя в движение листочек по соседству. Жена больше не закрывала ставни на ночь, и утро мужчины начиналось с раздражения. Так проходили его дни, один за другим.
Проснувшись, он хотел потянуться, размять бесчувственные ноги. Старик представлял себе, как сейчас встанет, присядет раз пяток. Размахнётся руками, похлопает себя по похудевшим ляжкам. Семён Иванович закрывал глаза, блаженно улыбаясь. И в эту секунду у него не болела спина, не затекала шея, не отнимались бока.
По странному стечению обстоятельств именно в это время подходила жена с уткой в руках, проверить, не опоздала ли она ещё. После этого кормила его, подбирая с бороды кашу и засовывая ему обратно в рот. Он кривился, отворачивался, каша была то несладкая, несолёная. Просыпался Савелий, сладко потягивался, громко шлёпая здоровыми босыми ногами шёл к умывальнику.
Отец снова вспоминал время, когда сыновья были послушными мальчишками, а жена - покладистой молодухой. Не видя своего отражения в зеркале, для себя он оставался молодым, не изменяясь. В жене же примечал каждую новую морщинку, каждый длинный волос, так портивший её некогда округлый подбородок. На щеках Анны Никаноровны появились вертикальные чёрточки рядом со скукожившимся, будто ссохшихся, ртом.
Особенно эти изменения были видны в обед, когда беспощадный солнечный свет озарял все чёрточки стареющей женщины. В эти мгновения Семён Иванович выглядел почти счастливым, видя эту некрасивость.
Засыпал он тяжело. Немного помогали таблетки, прописанные врачом. Без них он спать совсем не мог. Савелий больше не выносил его на крыльцо, потому что на улице стало тепло. Дома распахивали окна, и Семён Иванович чувствовал, как ветер, дурачась над его несчастьем, шевелил волоски на его голове. Он зло потрясывал головой, но ничего не помогало, и волосы снова то падали на лоб, то щекотали уши.
Анна Никаноровна совсем перестала бояться мужа. Ходила мимо него взад-вперёд по дому, не переставая бубнить себе под нос, вспоминая о нём, как ему казалось, только перед завтраком, обедом и ужином.
Старик не понял, в какой из дней наступило лето. Жара пришла ещё в мае, перед страшной грозой, повалившей несколько деревьев и уронившей пару заборов. Весь день он не ел, не было аппетита. Жена объясняла это жарой, кому охота в такую погоду пузо набивать? Не хотел Семён Иванович ни холодной колодезной воды, ни молока, ни квасу. Это показалось Анне Никаноровне странным, но, как говорится, была бы честь предложена. Он даже не мычал, не возмущался, и смотрел куда-то мимо жены слезящимися глазами.
Ночь прошла для Анны Никаноровны спокойно. Муж, как ей казалось, ни разу не просыпался. Жара спала, из открытого кухонного окна приятно тянуло сквознячком и запахом влажной травы. Она села, накинула на плечи халат и повязала платок. Ещё на несколько секунд застыла, сложив морщинистые руки на коленях и глядя в окно. Анна Никаноровна уже знала, как к вечеру заноют ноги и спина. Представила, как ляжет она, усталая, вечером и провалится в сон. Вздохнув, женщина встала и завязала халат. Подошла к кровати мужа, стараясь ступать неслышно. Семён Иванович лежал неподвижно, уставившись открытыми глазами в потолок. На его лице лежало глубокое разочарование, будто за всю свою жизнь от не узнал самое главное. Что-то важное не смог, не сделал, не сказал. Жена закрыла его глаза, проведя ладонью по лицу. В груди ничего не шевельнулось, будто не осталось в ней живого места. Она хотела разбудить сына, но, посмотрев на часы, передумала. Пусть ещё поспит. Старик уже умер, ему всё равно.
На похоронах Анна Никаноровна плакала, но не навзрыд, как плачут некоторые вдовы на похоронах. Первой, как положено, кинула горсть жирной сытой земли. Этот звук был сильным и глухим, будто Семён Иванович, усмехаясь, стоит за её спиной, усмехаясь. Будто гроб на самом деле пуст, а муж сейчас один сидит за поминальным столом, дожидаясь гостей. Слёзы продолжали катиться по лицу женщины, оплакивая её несбывшиеся надежды, смывая все грубые слова, сказанные самым близким человеком. Очищая обиды и гнев, оставляя в памяти вместо плохого и тяжёлого сегодняшний день, когда на гроб мужа долго и громко сыпалась земля.
На похоронах говорили много добрых слов, которых Семёну Ивановичу никто не осмелился бы сказать в лицо при жизни. Да, суровый. Да, строгий. Но зато какой хозяйственный! Деловой, и порядок во всём любил. Кто-то вспомнил, что покойный старшему сыну вон какой дом успел справить, и все за столом закивали головами. Все, кроме Данилы и его жены.
Ночью после похорон Анна Никаноровна не спала. Всё чудилось ей, что муж сидит рядом. Что хочет взять её за руку, и она прятала ладонь на груди под одеялом, боясь этого ледяного прикосновения. Хотелось пить, но встать с постели до первых петухов женщина так и не решилась.
***
Савелий жил от вечера до вечера, когда снова увидит Варю. Не было ничего важнее в его жизни, только те часы, когда он видел её глаза и держал её руку. Девушка становилась всё грустнее с каждым днём, всё задумчивее.
- Варя, что случилось? - он закурил, отвернувшись. Помахав спичкой в воздухе, бросил её в траву.
- Это лето пролетит быстро. Осенью в техникум поступлю. Как мы будем?
Савелий улыбнулся, выпустив длинную серую струйку.
- Как все. Будешь приезжать на выходные. На праздники. Ничего, Варь, как-нибудь справимся. Может, я смогу тебя навещать.
- Как-нибудь, - повторила девушка. - Почти три года, Савушка.
- Два с половиной же, Варь! Ну чего ты, не вешай нос! Другие девчонки парней по два года из армии ждут. А у нас мне тебя ждать придётся. Да ещё два с половиной. Пожалела бы меня лучше. Ты там учёбой будешь занята. Город... Народу полно... - Савелий снова отвернулся, будто разговор этот причинял ему физическую боль.
- Ты ревнуешь? - тихо спросила Варя.
- А ты нет? - посмотрел ей в глаза Савелий. Сама-то не ревнуешь? Хотя, стар я для тебя, Варюшка. Женатый был, жена от меня сбежала. Дома нет своего. Приведу тебя к старой матери жить. После вашей чистоты, небось, совсем у нас не сможешь? - он пытливо смотрел в Варины глаза.
- Не о том ты думаешь, Савушка, - они шли по тропинке мимо домов, палисадников, заборов. Деревня погружалась в тишину, готовясь ко сну. - Мать сказала, никогда за тебя не отдаст.
Сава горько усмехнулся:
- Неужели спрашивать у неё будем?
- Она мать мне. Она меня вырастила. Я без её согласия не смогу, - девушка шла медленно, будто боясь приблизить минуту расставания.
- Варь, ну не восемнадцатый век! - возмутился Савелий. - Давай тогда оба в город уедем. Поженимся и будем жить.