- Когда я вырасту большая. Глава 41.
Настало время Кирилу пойти в школу. С вечера мать нагладила ему белоснежную рубашку, щедро брызгая водой из полного рта. Отпарила через намыленную марлю, чтобы не лоснились, школьные брюки и пиджак с бело-жёлтой нашивкой на левом плече. Отец до блеска начистил новые чёрные ботинки, так похожие на его взрослую праздничную обувь. У порога стоит портфель с блестящей застёжкой, в котором аккуратно сложены голенькие тетрадки без обложек и узкий продолговатый пенал с выдвигающейся крышкой.
На кухонном подоконнике в трёхлитровой банке, отливающей настоящим морем, стоят длинные бордовые гладиолусы, а рядом, в литровой, пёстрые мохнатые астры, похожие на сказочных ежей.
Данила часто улыбался и снисходительно поглядывал на сына, не забывая мимоходом потрепать его по стриженой голове с по-детски оттопыренными ушами. Маруся поглядывала на сына с явной гордостью и радостью. Давно ли плакал по ночам. Давно ли в первый раз во двор на нетвёрдых ножках вышел. Собрал правильно пирамидку, радостно захлопав пухлыми ладошками с розовыми ноготками. Годы пролетели, разбавив чёрные, как вороново крыло, Марусины волосы тонкими прядками цвета холодной зимней вьюги. Обточили они её фигуру, сделав более мягкой и женственной, как прибой шлифует до округлого совершенства серую прибрежную гальку. Не прошло время бесследно и на работе.
Роман Романыч пробовал крутить кое-какие махинации, но вышел из этой истории оконфуженный и посрамлённый. Не обошлось без участия глазастой Нины Петровны, несколько лет назад занимавшей должность главного бухгалтера в этом самом колхозе.
- Ну, что, Петровна, вывели глисту из порядочного организма, - Федот Михалыч потёр руки, затем посмотрел на них, вспомнив, что сам чуть не замарался, и вытер их о брючины. - Теперь главбуха надо искать? - он сверху вниз посмотрел на пенсионерку, стоявшую перед ним в синем халате и потёртых нарукавниках, которые начинались чуть ниже локтя, и доходили почти до подмышек.
Нина Петровна стояла молча, улыбаясь своим мыслям.
- Или не надо? - продолжил председатель. - Может, вернёшься? Тебе тут и работать особо не надо, всё с закрытыми глазами сквозь двери видишь. А? - склонив вопросительно голову набок, спросил он. - Извини, конечно, но старая кобыла борозды, так сказать...
- Вот именно, Михалыч, старая я уже. Спокойно в колхозе ни главбух, ни тем более председатель, жить не будут, не мне тебе рассказывать. Так что ты эти разговоры оставь, - она поправила нарукавники, чтобы их швы совпадали со швами на рукавах. - Тем более, когда в конторе есть грамотный человек.
Федот Михалыч почесал затылок крепкой пятернёй.
- Это кто у нас такой? Или, вернее, такая. Не Клаву ли кривую имеешь ввиду? Она у нас дольше всех, мне кажется работает...
- Стаж тут, председатель, ни при чём. Вот, Швецова, например, за всех успела поработать. И за кассира, и на «зарплате» посидеть. Ни работы не боится, ни ответственности. Шустрая, везде успевает. И в ревизию хорошо себя показала, рассудительная, с холодной головой.
- Марья Егоровна, значит? Мать кладовщиком работает. Не очень это хорошо. Шептаться в колхозе будут, мол, рука руку моет, - он нахмурил кустистые брови, задумчиво почесал переносицу.
- Не узнаю тебя, Михалыч. Когда это ты думал, что люди скажут? Собака лает, ветер носит. Посудачат, да и перестанут, - Нина Петровна заглянула в ведро с пускающим пузыри большим кипятильником, потом на длинный коридор. - Чего я тебя уговариваю? Моё дело - сторона. Зарплату свою я так и так получу. Бывай, председатель, работать мне надо.
Думал Федот Михалыч не долго, до первой чашки чёрного, как августовская ночь, чая, налитого женой.
- Нина Петровна Швецову в главбухи сватает, - он покрутил чайную ложку в мозолистых пальцах, прежде чем утопить её в жёлтом липовом меду.
Жена знала, что больше он ничего не скажет. Будет ждать её совета молча, полагаясь на её гибкий ум и необъяснимую интуицию.
Однажды, будучи молодыми, поехали они в соседний колхоз за породистой коровой, каких в их хозяйстве отродясь не бывало. Отправились на двух мотоциклах с такими же молодыми, как они, друзьями. Оле, его жене, приглянулась бурая коровка с длинным чёрным пятном через всю бочину. Подружка неотрывно ходила за ней по пятам, следя глазами за тем, какая животина той глянется. Когда Оля остановилась около Рыжухи, встала рядом и подружка.
- Олька, как она мне понравилась! Я её первая увидела, она моя будет.
Оля протянула руку, погладила гладкую тёплую морду с полуприкрытыми веками. Посмотрела на чистое вымя с длинными пальчиками сосков, почесала между ушей. Корова казалась крупной, здоровой.
- Ну что же, Дуня, пусть твоя будет, - Оля равнодушно отвернулась, будто Рыжуха не интересовала её минуту назад.
Подружка оторопела. Она не надеялась, что упрямая обычно Оля так легко уступит понравившуюся корову. Дуня продолжала идти за ней по пятам, останавливаясь точно в ту секунду, когда останавливалась подружка. Мужчины шли позади, негромко переговариваясь друг с другом, предоставив хозяйкам самим сделать выбор.
В последний раз Оля остановилась около крошечной коровёнки, игриво мотающей из стороны в сторону мордой. Повернулась к мужу:
- Вот она, Федюшка. Её возьмём.
Дуня вопросительно воззрилась на своего мужа, мол, чего это она? Потом заглянула в лицо Оле.
- Точно? Больше смотреть не будешь?
- Не буду, - Оля сунула руки в карманы чистой ладно сидящей по фигуре фуфаечки.
Федот подошёл к ней вплотную, поправил небесно-голубой шарфик в вырезе ватника, посмотрел в глаза.
- Оль, нескладная она какая-то. Ну, грязная, замызганная, я не знаю... На вымя глядеть страшно, тощее какое. Не такой я нашу корову представлял. Вот у родителей корова - так корова, - он широко развёл руки и потряс ими в воздухе, будто придавая корове дополнительную массу.
- Это ничего, Федюшка, - жена чмокнула его в щёку, и Федот улыбнулся: знает, как мужа уговорить.
Через год с небольшим Олина Ласка давала почти ведро жирного молока, чего хватало и на творог, и на сметану. Дунина Рыжуха то ли застудила вымя, которым никогда не ложилась в тёплый навоз, то ли хозяйка довела её до мастита. Но пришлось им корову убрать и купить новую.
Муж ещё не однажды убеждался в необъяснимом чутье своей Оли. Когда в районе объявили о его председательстве, молодой Федот Михалыч сомневался.
Зато жена его не сомневалась ни мгновения.
- Такие же люди, как ты работают, Федюшка. Ты всех в колхозе знаешь. Кто на что способен: от кого нож в спину можно ждать, а кто руку подаст, если поскользнёшься. Не раздумывай, всё получится. Да и выхода у тебя, между нами говоря, нет. Тебя ведь не спрашивали, тебя назначили...
Двадцать с небольшим вёсен минуло с тех пор, а его Оля по-прежнему видела далеко наперёд.
- Швецова сможет, - жена сидела напротив него за столом, подперев подбородок рукой и радуясь аппетиту мужа. - Нина Петровна тебе плохого не посоветует.
***
Гладко причёсанный и с начисто вымытым лицом после долгого лета, в школьной форме и лаковых ботиночках вышел Кирюша во двор. За ним спустилась Лена, тоже наряженная по случаю праздника у старшего бата и с огромными, в половину её головы, белыми бантами. Они ждали родителей на улице, чтобы не толкаться в прихожей.
Мальчик посмотрел на сестру, едко улыбнулся. Прошёлся туда-сюда по тропинке, края которой поросли желтоголовой ромашкой и подорожником. Вдруг вскрикнул:
- Лена, не надо, что ты делаешь! Лена, ой! Ай! Ты чего???? - и стал наступать ботинком на ботинок, поднимая низкие облачка серой пыли.
Когда на крики выбежала мать, она увидела сердитую Лену, жавшуюся к забору, и Кирюшу в запачканных по колено брюках и грязных ботинках. В его глазах стояли слёзы, губы подрагивали.
- Лена, что ты наделала? Зачем? Как ты могла брату такой праздник испортить? - мать подошла и торопливо развязала белые банты, украшавшие тёмные хвостики дочери.
Девочка молча смотрела, как уходит от неё мама. Как в её руках, будто два волшебных ручейка, по ветру полощутся длинные ленты, которые не украсят сегодня её голову.
Кирюша направился домой вслед за матерью. На последней ступеньке он обернулся и показал сестре длинный язык, который показался замершей от неожиданности Лене змеиным жалом.
Продолжение следует.
Путеводитель здесь.