Добрый вечер!
Ленинград, 1934 год. В Пундоловском и Уткинском лесах пахло сырым мхом и грибами, трамваи на окраинах стучали редкими рейсами, а рабочие кварталы по вечерам затихали так быстро, будто город боялся собственного дыхания. Именно тогда в городе появился человек в широкополой шляпе и аккуратном пиджаке, который без суеты и почти без следов уходил в чащу днём, стрелял коротко и метко, успевал вернуться к заводскому гудку, и вся эта тишина после выстрелов прилипала к веткам, к снегу, к разговорам на кухнях, где шёпотом повторяли два слова: «однорукий стрелок».
Александр Лабуткин, родившийся в 1910 году в рабочей семье, рос без особых чудес и какой-то криминальной биографии. Сын мастера с «Краснознамёнца». Устроился туда же пристрельщиком. И понял, что из него вышел неплохой снайпер. Коллеги посмеивались, наблюдая за тем, как ловко он обращается со своей работой, используя обе руки одинаково хорошо. Но случай всё перевернул.
В двадцать лет, выкорчёвывая пни — то ли для собственной пашни, то ли в командировке по хозяйственной надобности, — он подложил пироксилин, не успел отойти, и взрыв утащил у него кисть правой руки, оставив пенсию «по производственной» и пустоту на месте любимого дела, потому что пристрельщик без кисти — это как скрипач без пальцев: память о звуке есть, а сыграть уже нельзя.
Но Лабуткин не из тех, кто соглашается на тишину: он устроился паропроводчиком на Охтинский химкомбинат, женился на молодой девушке Марии, закрывая глаза на её тёмное прошлое. В молодости она попала в тюрьму за кражу. Уж очень любила красивую жизнь с качественной одеждой. Только вот работать не любила. Вместе они обзавелись собственным жильём неподалёку от пороховых заводов и словно пытались сложить новую версию себя, где всё как у людей: смена, семья, воскресные покупки.
Только вот Александра тянет к оружию — не как к игре, а как к старому ремеслу, которое больше нельзя, но очень хочется, и потому он находит пожилого слесаря с того же «Краснознамёнца», у которого в комнате за гардиной прячется маленький подпольный цех, и тот, увлечённый, упрямый, из детских запасов и заводских «хвостов» собирает под «наган» кустарный револьвер и патроны со стальными шариками вместо пуль.
Поначалу Лабуткин стреляет по банкам, по доскам, а потом вдруг понимает, что готов снова «работать метко». Только уже по людям.
29 августа 1933 года, Пундоловский лес, грибники, муж и жена, возвращающиеся домой с лукошками. Однако на выходе их настигают два выстрела в голову. Карманы спортивных штанов опустошены, с мужчины сняты ботинки, с женщины — жакет, лукошки унесены, и вечером, говорят, грибы сварены к ужину у Лабуткиных, будто всё это — обычный день.
На следующий день — троица инженеров, мужчина и две женщины, та же методичность, та же обезличенная меткость; одну успевают довезти до больницы, милиция дежурит у двери, ожидая вердикта. Но она умирает, не приходя в сознание.
Город начинает выстраивать суеверные версии — кто-то шепчет про «кару за разрушенные храмы», кто-то про «тайные ликвидации», а следователи, не имея ни свидетелей, ни тёплого следа, рисуют в голове корыстного разбойника и одновременно не понимают, почему добыча смешна...
Но вдруг затишье. Однорукий бандит — так его станут называть — замирает почти на три месяца, исчезает из газетных сводок и кухонных разговоров. Но маниакальная тяга к стрельбе вновь возвращает его в ставшую привычной стихию. И уже не его одного.
2 декабря 1933-го он снова стреляет. Семья крестьян на повозке, Колтушское шоссе, восемьдесят пять рублей, мука, крупа, корзина с рыбой, валенки. Задержимся на них. Мария, та самая жена с криминальным прошлым, ввязывается в это дело. Забирает обувь и продаёт её. Сама. Теперь женщина уже не просто знает о наклонностях мужа, но и участвует.
Она стала частью страшного, преступного, бесчеловечного механизма — заманивать, подыгрывать, улыбаться. И всё это ради вечера в трактире и новой кофточки.
Город и область реагируют поздно: усиливают патрули, поднимают воинские части, ходят «живцами» по лесу — внешне грибники, только прячущие под курткой огнестрел. Но безрезультатно. Тогда приходит гениальная идея.
Ради поимки стрелка из лагерей временно возвращают опытных сыщиков, умеющих работать на земле, а не по бумаге; но убийца снова уходит в тень, потому что умеет ждать — до апреля 1934-го.
11 апреля Мария подходит в Пундоловском лесу к рабочему с зарплатой, говорит ровно столько, сколько нужно, чтобы мужчина, не обременённый моралью, улыбнулся и кивнул, и ведёт его в сторону, где уже стоит Лабуткин с револьвером; выстрел, падает тело, унесённые инструменты, деньги, даже две золотые коронки — жестокая мелочность — и наконец у следствия появляется важная «женская ниточка»: у стрелка есть подельница, её шаг, её след, её присутствие «до» и исчезновение «после».
Потом — Уткинский лес, ноябрь, птицелов-дворник, силки, один выстрел в затылок, забранные сапоги, деньги, и живые птицы, которыми, представьте, радуется тёща; 11 января 1935-го — семейная пара, инженер и диспетчер в Колонецком лесу, валенки и ломбардные квитанции в карманах, снегопад, который спрятал тела до весны, и ещё один мужчина в Пундолово через месяц; и всё это, как будто тщательно подобранный ритм, идёт к финалу.
Потому что 18 марта Лабуткин делает единственное «непрофессиональное» движение — подходит к влюблённой паре, стреляет в юношу, ранит девушку по касательной, а дальше, вместо того чтобы завершить схему, совершает насилие и… назначает встречу на завтра. Он влюбился.
По одной версии, девушка идёт в милицию сама, по другой — обсуждает с подругой, а та бежит к сыщикам с тем самым дрожащим, но очень точным описанием; и дальше начинается то, что в сводках называют «оперативными мероприятиями», а мы с вами — «упёртым рытьём». Найти Лабуткина на самом деле не было делом запредельно сложным. Не так много людей в городе без одной руки. Оперативники обыскивают дом Лабуткиных, вытаскивают из шкафов валенки, шапки, шубы и мужские ботинки. Родственники жертв их тут же опознали.
На пальто ребёнка пришит меховой воротник с жакета одной из убитых. Гардероб Лабуткиных буквально составлен из чужих жизней. Милиция находит три ружья, но понимает, что это не то. В жертв стреляли не из них. Но где револьвер?
Один из оперов психует, не в силах терпеть молчание Александра, который прекрасно понимает, что ему грозит. Сотрудник снимает заднюю крышку радиоприёмника, находящегося за спиной Лабуткина и достаёт оттуда "наган".
Перед Особым совещанием при НКВД СССР в деле числятся не только Александр и Мария, но и слесарь, собиравший револьвер, и сосед, который «всё знал, но молчал», и тёща, принимающая добычу; приговоры разойдутся от пяти до двадцати лет лагерей для сообщников, Марию лишат родительских прав, а Лабуткин услышит сухую формулу за двенадцать доказанных убийств, и в 1935 году пуля палача поставит последнюю точку. Единственное, что не спросили у убийцы сыщики: зачем? Корысть? Нет. Издёвки из-за отсутствия кисти руки? Не было такого.
Версий много: травма и ненависть к собственному телу, непримиримая жажда денег у Марии, какая-то внутренняя сломанная математика, в которой «меткость» важнее «смысла»; он не был похож на типичного садиста, не копался в смерти, не делал из неё ритуал. Поэтому именно эта холодная простота пугает сильнее всего, потому что тиражирует мысль: иногда зло — это не кровь на стенах, а одна не дрожащая рука и правильная шляпа.
Подписывайтесь на канал, если статья была вам интересна!
Также приглашаем вас прочитать другие наши материалы: