А ведь прошла, считай, целая эпоха, прошла большая часть жизни. Даже не заметил. Надо же! Сейчас, когда прочел книгу Зои Богуславской «Халатная жизнь», вспомнились имена советских писателей и поэтов. Как давно это было. Или кажется, что вот совсем недавно наши девчонки переписывали в тетрадки стихи Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко, Бэллы Ахмадулиной. Мы пели у костра в строительных отрядах неформальный студенческий гимн «Бригантина поднимает паруса». Мы даже не знали автора стихов. Лишь из книги узнал, что поэтом был Павел Коган, композитор Григорий Лепский, песня была написана аж 1937 году. Коган, Кульчицкий, Майоров – плеяда столичных университетских поэтов. Они ушли на фронт и не вернулись. Большинство людей не слышала имя Павла Когана, но его «Бригантину» знают многие, она и сейчас летит над Россией. Удивительно, правда?
В 2025 году издательство «Азбука-Атикус» выпустило в свет мемуары Зои Борисовны Богуславской «Халатная жизнь».В 2025 году мемуары вошли в шорт-лист Национальной литературной премии «Большая книга». Мы знаем Зою Борисовну, как блестящего прозаика, драматурга, автора ряда культурных проектов в России и за её пределами. Но прежде всего, Зоя Борисовна – любимая Женщина, заботливая жена великого советского и российского поэта Андрея Андреевича Вознесенского. Книга очень интересна. Она освежает в памяти имена великих деятелей литературы и кино. Простым, чуть ироничным языком, она рассказывает о них, прежде всего, как об обычных людях, которые жили, почти среди нас. Почему почти? Всё-таки Москва и Ленинград совсем не то, что остальные города России. Рассказы о писателях, поэтах подаются через призму нежных, трогательно-доверительных отношениях между Зоей и Андреем. В книге мне встречались порой совсем неожиданные вещи. Очень хорошо помню стихотворение Александра Петровича Межирова «Коммунисты, вперёд!». Помню, как нас задрали этим стихотворением в школе, как писали сочинение на тему «Коммунисты, вперёд». В институте у нашей любимой преподавательницы «Истории КПСС» была какая-то комиссия из обкома партии. Историчка нервничала, боялась увольнения по возрасту, какие-то ещё там заморочки были. И парторг института, отличный мужик, посоветовал нам хором продекламировать стихотворение Межирова «Коммунисты, вперёд!». А нам, студентам, что!? Лишь бы погорланить. Тем более, девчонки сказали, кто не выучит стих, тому списывать давать не будем. А это уже серьёзно. Когда зашли обкомовские инструктора на открытую лекцию, мы хором, как рванули этот стих, да еще девчонки пару четверостиший звонко исполнили. Получилось на отлично, обкомовцы обалдели. Наша кафедра «Истории КПСС» заняла первое место среди кафедр институтов нашей отрасли. И вот в книге Зои Богуславской читаю, что автор стихотворения Александр Петрович Межиров был заядлым и сильным картёжником и бильярдистом, игра велась, естественно, на деньги и он обставлял всех. Находясь за рулём, Межиров сбил насмерть пешехода (им оказался артист Ю.С. Гребенщиков) и скрылся с места происшествия. Через некоторое время, Межиров иммигрировал в США, где сколотит неплохой капитал на игре в бильярд. Во, даёт! Завет от картёжника: «Коммунисты вперёд!», и свалил в Штаты. Понятно, что нельзя сопоставлять произведения писателей, поэтов и роли артистов с их личной жизнью. Но мне казалось, что автор таких строк должен быть кристальным патриотом. Ага! Щас!!!
Зоя Борисовна ответила на очень интересный вопрос: почему в СССР было много гениально талантливых деятелей культуры. Почему в наши дни ситуация с талантами обстоит довольно кисло?
«Первое – это, конечно, отсутствие свободы давало тот стимул, тот прессинг, преодолевая который очень оттачивали свои профессиональные возможности и необходимость самоутвердиться шестидесятники. Отсюда «Метрополь» и бунт одиночек, таланты, которые пишут диссидентские и продиссидентские книги, когда громадные пласты действительности, запретные до сих пор, открываются в том числе и ими. И совершенно другое для сегодняшнего поколения, когда все разрешено, когда экономический фактор иногда становится большим тормозом, чем цензурный, для напечатания, выхода на сцену, записи пластинки.
Прошло время, когда можно было проснуться знаменитым, став им в одну ночь. Шла картина по всей стране, и герой ее, полюбившийся зрителю, уже был узнаваем всеми. Либо произнесенная речь даже на заседании Верховного Совета, транслировавшимся по телевидению, чья-то яркая речь, предположим Родиона Щедрина, делала его героем нового времени не только как композитора. Сейчас это почти невозможно. Долгая «раскрутка», большая вложенность денег иногда решают все. Потерянное поколение сменилось поколением духовных завоеваний мира: «Я – воздвигну…» у Вознесенского или у Евтушенко: «Если будет Россия, значит, буду и я». Это ощущение своей слитности с временем, со страной, своей значимости, оно невозможно у нового поколения. Их амбиции – быть услышанными, увиденными почти в безмолвном пространстве рухнувших идеалов, считаных фильмов – почти неосуществимы. И все же еще существовал тот тонкий слой генофонда. Возможности передать рецепты магии, чудодейственных красок и движений воображения, когда можно было учиться, пускай не впрямую, в школах у Фоменко, Товстоногова, Додина, – можно было существовать в пространстве театра, который когда-то видел образцы высокого искусства, так же как игра Борисова, Нееловой, Петренко – фонда, образцы которого заставляли соизмерять свое искусство и свой талант с уже существующим. Так и в школе балета – молодые балерины еще краем времени застали Уланову, Плисецкую, Максимову, Бессмертнову, еще учились у великих хореографов того века и получили возможность уже освоения школы хореографов мировой величины, от Бежара до Эйфмана, что и позволило вырастить новые имена в балете, такие как Лопаткина, Вишнева, Александрова, Юкина, Цискаридзе, Уварова и многие другие юные звезды нового поколения балета.»
И вот этот тонкий слой генофонда, он исчезает на глазах. Ибо в 90-е - 2000-е годы мы получили огромную дыру с носителями компетенций. С содроганием наблюдали, как старые профессионалы уходят, а новых нет. В те годы стране нужны были только программисты, юристы, экономисты, танцоры и певцы. С писателями было еще сложнее. Правильно автор говорит, раньше у писателей была задача максимально тонко, подчас иносказательно передать нам мысли из области идеологически запретного. Найти ту животрепещущую грань, к которой тянутся мыслящие люди. Очень аккуратно обозначить то, что выходило из общепринятого «в нашей стране плохо быть не может». Снимались фильмы, годами. То же можно было сказать о литературных произведениях. Любая идеологическая шероховатость чревата встречей с дяденькой майором из КГБ, и можно ставить жирный крест на дальнейшем творчестве. Или писать в стол. И то, хорошо если в стол, а то могут и из страны помочь убраться. И предыдущие творения будут объявлены запрещенными. Здесь я писал, как к маме в библиотеку нагрянули чекисты по поводу уничтожения романа Кузнецова «Бабий яр». Изгнание из страны талантливейших авторов – безумное преступление коммунистов. Поэтому и писатели, и поэты, и кинорежиссеры в борьбе с идеологической цензурой оттачивали своё мастерство до совершенства. Хорошо это или плохо – можно спорить до бесконечности. И вдруг цензура, запреты, ограничения – всё рухнуло.
«Позднее Сергей Довлатов, сетуя на резкое падение интереса к серьезной литературе, ерничал: «Раньше нами хоть ГБ интересовалась, а теперь до нас вовсе дела никому нет»».
Полная свобода. Пиши - не хочу. Только вот о чем? Интересно, если в советском периоде Зоя Борисовна много писала о писателях, то в постсоветском - о писателя почти ничего нет. Не о ком писать. Нет знаковых писателей. И - эта катастрофа. Если граждане пополняли свой словарный запас, читая хорошие советские и досоветские книги, то сейчас люди книг почти не читают. Их словарный запас катастрофически уменьшается. Они уже не умеют полноценно общаться, им легче написать СМС. Уже и современные писатели не обладают таким ярким красивым изложением. Будущие поколения, читающие современных писателей будут иметь еще более скудный запас слов. И так по нарастающей.
А что же Андрей Вознесенский. Я уже писал, что книга пропитана любовью, нежностью между супругами Зоей Богуславской и Андреем Вознесенским. Андрей Вознесенский – это глыба. Вознесенский, Ахмадулина, Евтушенко, Рождественский, Шпаликов, Окуджава.. Нам рассказывал преподаватель о поэтическом вечере Андрея Вознесенского в 60-е годы. Зал бурными аплодисментами провожал каждое стихотворение. Хрущевская оттепель несколько расширила грани дозволенного. Автор книги неоднократно показывала, как Вознесенский заходил за грани дозволенного. Поэтому зал ловил каждое его слово. Самое интересное, подавляющее количество стихов было уже написано. Но сама интонация чтения, изменение каких-то отдельных слов творили чудеса. Цензура настолько заставляла оттачивать каждое слово, каждую мысль, что из-под пера поэта выходили истинные шедевры. И эти шедевры покорили людей во многих станах. Вознесенский никогда не был в фаворе у власть предержащих. Уж не тогда ли, после памятного скандала с Хрущевым на нервной почве начала развиваться болезнь?
«Андрей вышел, произнес первую фразу:
– Это высокая трибуна, и я буду говорить правду. Как и мой любимый поэт, мой учитель Владимир Маяковский, я не член Коммунистической партии…
Истошный крик Хрущева прервал его выступление:
– Это не доблесть!.. Это не доблесть, товарищ Вознесенский. Почему вы афишируете, что вы не член партии? А я горжусь тем, что я член партии, и умру членом партии! (Бурные аплодисменты пять минут.)
Хрущев (передразнивая):
– «Я не член партии». Сотрем! Сотрем! Он не член! Бороться так бороться! Мы можем бороться! У нас есть порох! Вы представляете наш народ или вы позорите наш народ?.. Мы никогда не дадим врагам воли. Никогда!!! Никогда!!! (Аплодисменты.) Ишь ты какой, понимаете! «Я не член партии!» Ишь ты какой! Он нам хочет какую-то партию беспартийных создать. Нет, ты – член партии. Только не той партии, в которой я состою. Товарищи, это вопрос борьбы исторической, поэтому здесь, знаете, либерализму нет места, господин Вознесенский… Как сказала Ванда Львовна, это клевета на партию. Нет, довольно! Можете сказать, что теперь уже не оттепель и не заморозки, а морозы. Да, для таких будут самые жестокие морозы! (Продолжительные аплодисменты.) Ишь ты какой Пастернак нашелся! Мы предложили Пастернаку, чтобы он уехал. Хотите завтра получить паспорт? Хотите?! И езжайте, езжайте к чертовой бабушке!
Позади поэта, тесно сомкнувшись вокруг генсека, сидело все политбюро: Шелепин, Козлов, Семичастный, Молотов и т. д. и т. п. Ошеломленный поэт, не оборачиваясь, пытается что-то ответить, быть может, просто продолжать, но крик стоит непрерывный. «Господин Вознесенский, вон из нашей страны, вон!»
Поэт роняет стакан с водой, все еще пытаясь возразить. Меня всегда поражало, что, в отличие от многих и многих людей, подвергавшихся публичной порке, Андрей не лепетал: «Я не так выразился», «Извините, не подумал», «Я не то хотел сказать» и т. д. и т. п. Его фанатическая вера в собственное слово, его убежденность, что стихи могут все, заставили его твердить только одно: «Дайте мне договорить». Ему казалось, если его выслушают до конца, все полностью изменится. Однако с каждым его новым словом ярость зала только усиливалась.
Когда Андрей сошел с трибуны и медленно, неуверенно пересекал сцену, Хрущев вдруг протянул ему руку и сказал: «Ну ладно, идите работайте».
Что это значило? Очередное проявление его противоречивости?
Потом я не раз задумывалась: что за феномен такой был – Хрущев?
Сталин был очень тихий, не медийный, бесшумный человек. Он мог сказать своим помощникам только: «Присмотритесь к этому человеку», – и все, и того уже пытали, расстреливали.
А Хрущев был весь наружу, он был самым громким из наших генсеков и руководителей. И когда он вдруг стал орать на интеллигенцию, мы не могли понять, почему он делает это, и, наверно, не понимали, что лучше пусть он орет, чем, как Сталин, тихо берет людей на мушку и уничтожает – миллионами. В каждом, на кого Хрущев орал, это осталось.»
Очень хочется рассказать о безумно нежной и романтической любви Андрея и Зои, но лучше, чем написала о ней сама Зоя Борисовна не расскажешь.
Книга Зои Богуславской «Халатная жизнь» своего рода мостик между советской культурой и постсоветской. Книга отчетливо показывает преемственность культур. Уж, извините, какая есть! Она не даёт забыть тех писателей, которые ушли на фронт, превратившись в строчки на братских могилах. Тех, кто был изгнан из страны коммунистами и тех, кто смел творить на Родине, не смотря на идеологический пресс. Это разговор свидетеля той эпохи, разговор честный, без купюр. К этой книге будут обращаться те, кто хочет узнать о культуре советской эпохи.
Наконец, эта книга о ежедневном подвиге русской женщины, не нарушавшей клятву «И в радости и в горести», когда тяжелая болезнь навалилась на Андрея Андреевича. И при этом чувствовать счастье, дарить его любимому человеку.
Лично для себя я оставил это:
«Наверно, старость – это «халатная» жизнь. Это когда ты основное время проводишь в халате. Ты уже не принимаешь людей, не выбегаешь стремительно по делам – всегда в халате. У меня их много. Когда я вижу халат, который на мне хорошо сидит, то я уже раба этой покупки.
И еще одно определение старости – это праздник, который воспринимается как нагрузка. То есть нелюбовь к официальным праздникам, к срежиссированному многолюдью, с придуманной заранее программой, запланированным празднованием того, что должно быть спонтанно праздничным.
Старость – это и качество жизни, и физическое состояние, и возможность продолжать то, к чему ты предназначен: можешь ты это делать или старость уже не позволяет? Я видела, как уходят люди, как они стареют, меняются на глазах.
Надо составить жесткий алгоритм, последовательность действий, чтобы остался максимум свободного времени – на отдых, на дом. Надо иметь возможность спокойно быть дома и предаваться философским размышлениям, в том числе и о том, что такое старость.»
Всего Вам самого доброго! Будьте счастливы! Вам понравилась статья? Поставьте, пожалуйста, 👍 и подписывайтесь на мой канал
