— Ты что, действительно вытолкала мою мать из квартиры? — Григорий стоял в дверном проёме, держась за косяк. Его лицо было красным, галстук съехал набок.
Алина подняла взгляд от книги. Она сидела в кресле у окна, укутавшись в плед. За стеклом медленно опускались сумерки, окрашивая небо в фиолетовые оттенки.
— Твоя мать сама ушла, — спокойно ответила она. — После того, как я отказалась готовить ей отдельный ужин в десять вечера.
— НЕ СМЕЙ так говорить о моей матери! — Григорий шагнул в комнату, споткнулся о порог. — Она же приехала помочь нам с ребёнком!
— Помочь? — Алина отложила книгу. — Твоя мать приехала три недели назад и с тех пор только критикует всё, что я делаю. Как я кормлю Мирона, как одеваю, как укладываю спать. Она переставила всю мебель в детской, выкинула мои книги по воспитанию и заявила, что я порчу ребёнка.
— Мама просто хочет помочь! У неё опыт, она вырастила троих детей!
— И все трое теперь живут в других городах и видятся с ней раз в год, — заметила Алина. — Может, стоит задуматься, почему?
Григорий подошёл к бару, налил себе виски. Руки у него дрожали.
— Ты просто ревнуешь. Не можешь принять, что есть женщина, которая знает лучше тебя.
— Я не ревную, Гриша. Я защищаю свою семью от токсичного влияния. Твоя мать вчера сказала Мирону, что его мама — плохая, потому что не умеет печь блины так, как бабушка.
— Она не могла такого сказать!
— Могла и сказала. При мне. А что она говорит, когда меня нет рядом?
Григорий выпил виски одним глотком, поморщился.
— Ты всё преувеличиваешь. Мама просто старается...
— ХВАТИТ! — Алина встала, плед упал на пол. — Хватит ОПРАВДЫВАТЬ её поведение! Твоя мать унижает меня в моём же доме, настраивает против меня моего сына, а ты делаешь вид, что ничего не происходит!
— Не кричи на меня!
— Я буду кричать, если захочу! Это мой дом тоже! Или ты забыл, что квартиру покупали мы вместе? Что я вкладывала в неё все свои сбережения?
— При чём тут деньги? Мы говорим о моей матери!
— А я говорю о нашей семье! О том, что ты ставишь свою мать выше жены и сына!
В детской заплакал Мирон. Алина бросилась к нему, но Григорий преградил ей путь.
— Пусть поплачет. Мама говорит, это полезно для лёгких.
— УБИРАЙСЯ с дороги! — Алина оттолкнула мужа. — И не смей указывать мне, как заботиться о моём ребёнке!
Она прошла в детскую. Мирон стоял в кроватке, протягивая к ней ручки. Алина взяла его на руки, прижала к себе.
— Всё хорошо, малыш. Мама здесь.
Григорий появился в дверях.
— Видишь? Ты его балуешь. Мама права — он вырастет маменькиным сынком.
Алина повернулась к нему. В полумраке детской её глаза блестели от слёз.
— УХОДИ, Гриша. Просто уходи.
— Это мой дом!
— И мой тоже. Но если ты не можешь выбрать между матерью и женой, тогда иди К НЕЙ. Она снимает квартиру неподалёку, так? Вот и живи там.
— Ты выгоняешь меня?
— Я прошу тебя определиться. Либо ты муж и отец, либо сын своей МАМОЧКИ. Совместить не получится.
Григорий хмыкнул.
— Посмотрим, что ты запоёшь, когда останешься одна с ребёнком.
— Я и так одна, — тихо сказала Алина. — Последние три недели я одна.
Из коридора донёсся звук открывающейся двери. Потом голос — низкий, властный:
— Гришенька, ты дома?
Елизавета Марковна вошла без приглашения, как всегда. Высокая, полная женщина с идеально уложенной причёской. В руках у неё была кастрюля.
— Я принесла тебе борщ, сыночек. Настоящий, не то что... — она осеклась, увидев Алину с Мироном. — А, ты здесь. Опять ребёнка тискаешь. Разбалуешь совсем.
— Елизавета Марковна, у вас есть своя квартира. Зачем вы сюда приходите без приглашения?
— Как это зачем? Мой сын здесь живёт! Мой внук!
— И ваша НЕВЕСТКА, которую вы упорно не замечаете.
Елизавета Марковна фыркнула.
— Невестка! Тоже мне, нашла чем гордиться. Гришенька мог бы найти себе жену получше. Из хорошей семьи, с образованием...
— У меня два высших образования, — напомнила Алина.
— И что толку? Борщ варить не умеешь, в доме бардак, ребёнок вечно плачет...
— МАМА! — неожиданно рявкнул Григорий. — Хватит!
Обе женщины уставились на него.
— Что? — Елизавета Марковна побледнела. — Ты на меня кричишь? На родную мать?
— Я не кричу. Я прошу вас прекратить оскорблять мою жену.
— Жену? Да она тебе мозги промыла! Настроила против родной матери!
— Никто меня ни против кого не настраивал. Просто... просто мне надоело. Мама, вы правда говорили Мирону, что Алина — плохая мать?
— Я говорила правду! Она не умеет за ребёнком ухаживать!
— Она прекрасная мать. И прекрасная жена. А вы... вы переходите границы.
Елизавета Марковна всплеснула руками, кастрюля упала, борщ растёкся по полу.
— Вот! Вот до чего вы меня довели! Сердце! Мне плохо!
Она схватилась за грудь, покачнулась. Григорий кинулся к ней, но Алина остановила его.
— Не подходи. Это спектакль.
— Алина, ей плохо!
— Ей плохо каждый раз, когда что-то идёт не по её плану. Помнишь нашу свадьбу? Она упала в обморок прямо во время церемонии, потому что ты не пригласил её подругу.
— Как ты смеешь! — Елизавета Марковна выпрямилась, забыв о сердце. — Гриша, ты это слышишь?
— Слышу, мама. И знаете что? Алина права. Вы манипулируете мной всю жизнь. С детства. Стоило мне сделать что-то не так — у вас сразу сердце, давление, мигрень.
— Я жертвовала ради тебя всем!
— НЕТ! Вы жертвовали ради себя! Чтобы я был вечно виноват, вечно должен! Папа от вас ушёл, братья разъехались, а я остался. Дурак!
— Как ты можешь... После всего...
— После чего? После того, как вы выживаете из моего дома мою жену? После того, как настраиваете против неё моего сына?
Мирон в руках у Алины захныкал. Она укачивала его, наблюдая за разворачивающейся сценой.
— Я уйду! — Елизавета Марковна подняла подбородок. — Уйду и больше никогда не вернусь! Будете потом на коленях умолять!
— Не будем, — спокойно сказала Алина.
— Что?!
— Не будем умолять. Мы будем жить своей жизнью. Растить сына. Любить друг друга. А вы... вы можете делать что хотите. ТОЛЬКО НЕ ЗДЕСЬ.
Елизавета Марковна посмотрела на сына. Григорий отвернулся.
— Гриша...
— Уходите, мама. Пожалуйста.
— Ты пожалеешь! Вы оба пожалеете!
Она развернулась и вышла, громко хлопнув дверью. В наступившей тишине было слышно только сопение Мирона.
— Прости меня, — сказал Григорий. — Я был слепым идиотом.
— Был, — согласилась Алина.
— Ты простишь меня?
— Не знаю. Мне нужно время.
— Я понимаю. Я... я пойду в гостиницу. Дай мне шанс всё исправить. Пожалуйста.
Алина молчала, глядя на сына. Мирон уснул у неё на руках, посапывая.
— Завтра позвоню, — сказал Григорий. — Можно?
— Можно.
Он ушёл. Алина осталась стоять в детской, укачивая Мирона. На полу в коридоре всё ещё растекался борщ — красный, как кровь.
***
Утро выдалось солнечным. Алина готовила завтрак, когда раздался звонок в дверь. На пороге стоял Святослав — младший брат Григория.
— Привет, Алинка. Можно войти?
— Конечно, Слава. Что-то случилось?
Святослав прошёл на кухню, сел за стол.
— Мама звонила. Всю ночь. Рыдала, угрожала, потом опять рыдала.
— Мне жаль.
— Не надо. Она это заслужила. Знаешь, почему я уехал в Новосибирск?
— Работа?
— Мама. Я уехал от мамы. Она довела мою жену до нервного срыва. Милана была беременна, а мама каждый день приходила и рассказывала, какая она неправильная. Что неправильно ест, неправильно одевается, неправильно готовится к родам.
— Мне знакомо.
— Милана потеряла ребёнка. Врачи сказали — стресс. Мама сказала — это к лучшему, Милана всё равно была бы плохой матерью.
Алина налила ему чаю.
— Ужасно.
— После этого мы уехали. Сменили номера, удалились из соцсетей. Мама до сих пор не знает, где мы живём. И знаешь что? Мы счастливы. У нас двое детей, которых она никогда не видела. И не увидит.
— Гриша знает?
— Нет. Гриша был маминым любимчиком. Старшим сыном. Наследником. Она вцепилась в него мёртвой хваткой и не отпускала. Я рад, что он наконец прозрел.
— Не уверена, что прозрел. Может, это временно.
— Не думаю. Вчера он мне позвонил. Первый раз за три года. Плакал. Говорил, что был дураком, что потерял столько времени.
— Он в гостинице?
— Нет. Он у Германа.
— У среднего брата?
— Да. Герман тоже от мамы сбежал. В Питер. Женился, не сказав ей. У него трое детей, которых она видела только на фотографиях.
— Боже. Я не знала.
— Мама умеет делать вид, что всё прекрасно. Что сыновья просто заняты. Что внуки далеко, но любят бабушку. Она врёт всем. И себе в первую очередь.
Из детской донёсся плач. Алина пошла за Мироном, вернулась с ним на руках.
— Дядя Слава приехал, — сказала она сыну. — Помнишь дядю Славу?
Мирон протянул к Святославу ручки. Тот взял племянника, подкинул в воздух. Мирон засмеялся.
— Хороший парень растёт. Не дай маме его испортить, Алин.
— Не дам. Даже если придётся растить одной.
— Не придётся. Гриша не дурак. Ну, дурак, конечно, но не безнадёжный. Дай ему шанс.
— Посмотрим.
Святослав поиграл с Мироном, выпил чаю и ушёл. Алина осталась одна — если не считать сына. Она посадила Мирона в стульчик, дала ему печенье.
— Будем завтракать, малыш. Без папы и без бабушки. Сами.
Мирон улыбнулся ей, размазывая печенье по лицу.
***
Прошла неделя. Григорий звонил каждый день, спрашивал о Мироне, просил о встрече. Алина не отказывала, но и не соглашалась. Ей нужно было время подумать.
Елизавета Марковна тоже звонила. Оставляла длинные голосовые сообщения, где называла Алину змеёй, разлучницей, дрянью. Алина удаляла их, не дослушивая.
В субботу пришла Ярослава — подруга Алины.
— Ну что, держишься?
— Держусь.
— Григорий звонил мне. Просил замолвить словечко.
— И что ты ему сказала?
— Чтобы не лез ко мне со своими проблемами. Это между вами.
Алина улыбнулась.
— Спасибо.
— Не за что. Слушай, а правда, что его мамаша теперь всем рассказывает, какая ты стерва?
— Наверное. Мне всё равно.
— Правильно. Знаешь, моя свекровь тоже пыталась строить из себя главную. Пока я не поставила ультиматум мужу — либо я, либо она.
— И?
— Выбрал меня. Мама обиделась, полгода не разговаривала. Потом поняла, что внуков без меня не увидит. Присмирела.
— Елизавета Марковна не присмиреет. Она из другого теста.
— Все они присмиряют, когда понимают, что теряют. Вопрос только — не поздно ли будет.
Мирон заполз в комнату, таща за собой игрушечного мишку. Ярослава подхватила его на руки.
— Ох ты мой хороший! Тётя Ярослава тебя любит!
— Ярочка, можешь посидеть с ним часок? Мне нужно в магазин.
— Конечно. Мы с Мироном отлично проведём время.
Алина оделась и вышла. День был пасмурный, но тёплый. Она шла по улице, думая о том, что будет дальше. Развод? Примирение? Она не знала.
В магазине было людно. Алина набирала продукты, когда услышала знакомый голос:
— Представляете, выгнала свекровь из дома! Бедная Елизавета Марковна теперь скитается по съёмным квартирам!
Алина обернулась. У молочного отдела стояла Виталина — соседка Елизаветы Марковны. Рядом с ней — ещё две женщины.
— Ужас какой! — ахнула одна. — А что сын?
— Сын под каблуком! Эта змея его совсем запугала! Елизавета Марковна говорит, она ему угрожает — мол, ребёнка не даст видеть!
— Кошмар!
Алина подошла к ним.
— Добрый день, Виталина.
Женщина побледнела.
— А... Алина...
— Я слышала, вы обсуждаете нашу семейную ситуацию. Хотите узнать правду?
— Мы не...
— Правда в том, что Елизавета Марковна сама ушла из нашего дома, когда поняла, что больше не может манипулировать сыном. Правда в том, что она довела до нервного срыва жену одного сына и вообще не знает о существовании пятерых внуков от двух других. Правда в том, что она токсичный человек, отравляющий жизнь всем вокруг.
— Как вы смеете!
— СМЕЮ. И если вы продолжите распространять сплетни, я подам на вас в суд за клевету. У меня есть свидетели, записи, доказательства. Хотите проверить?
Виталина попятилась.
— Вы... вы не посмеете...
— ПОСМЕЮ. Так что лучше молчите. И Елизавете Марковне передайте — пусть тоже молчит. Иначе я расскажу всем, какая она на самом деле «заботливая» мать и бабушка.
Алина развернулась и ушла, оставив женщин в шоке.
***
Вечером позвонил Григорий.
— Алина, мама в больнице.
— Что случилось?
— Сердечный приступ. Настоящий, не симуляция. Врачи говорят, это стресс.
— Мне жаль.
— Она хочет тебя видеть.
— НЕТ.
— Алина...
— Григорий, НЕТ. Я не пойду к ней. И ты не заставишь меня.
— Я и не собирался заставлять. Просто передаю. Она... она просит прощения.
— ПОЗДНО.
— Я знаю. Я тоже так сказал. Она плакала.
— Это её проблемы.
— Да. Алина, можно мне прийти? Увидеть Мирона?
Алина помолчала.
— Завтра. В десять утра. На час.
— Спасибо.
Григорий пришёл ровно в десять. Выбритый, в чистой одежде, с игрушкой для сына.
— Привет.
— Привет.
Они сидели в гостиной, наблюдая, как Мирон играет с новой машинкой.
— Я снял квартиру, — сказал Григорий. — Отдельную. Начал ходить к психологу.
— Правда?
— Да. Психолог говорит, у меня созависимость. Что мама воспитала меня так, чтобы я всегда был виноват перед ней.
— И что ты думаешь?
— Что психолог прав. Я вспомнил столько всего... Как мама угрожала самоубийством, когда я хотел поступать в другой город. Как симулировала болезни, когда я встречался с девушками. Как настраивала меня против отца, а потом против братьев.
— И что теперь?
— Теперь я хочу научиться жить по-другому. Быть нормальным мужем и отцом. Если ты дашь мне шанс.
— Я подумаю.
— Это всё, о чём я прошу.
Мирон подполз к отцу, протянул ему машинку. Григорий взял её, покатал перед сыном. Мирон засмеялся.
— Он меня помнит, — удивился Григорий.
— Конечно помнит. Ты его отец.
— Плохой отец.
— Пока да. Но можешь стать хорошим.
— Буду стараться.
Час прошёл быстро. Григорий поцеловал сына, кивнул Алине и ушёл. Она смотрела в окно, как он идёт по улице — сутулый.
***
Елизавета Марковна вышла из больницы через две недели. Она позвонила Алине сама.
— Алина, это я.
— Я знаю.
— Я... я хочу извиниться.
— Не надо.
— Надо. Я была неправа. Я вела себя ужасно. Я... я одинокая старая женщина, которая боится потерять последнего сына.
— Вы уже потеряли всех троих.
— Да. Я знаю. Святослав приезжал. Рассказал про Милану, про детей. Я не знала...
— Знали. Просто не хотели признавать.
— Может быть. Алина, я не прошу простить меня. Но позвольте иногда видеть внука. Пожалуйста.
— НЕТ. По крайней мере, не сейчас. Может быть, когда-нибудь, когда Мирон подрастёт. Но не сейчас.
— Я понимаю.
— Нет, не понимаете. До свидания, Елизавета Марковна.
Алина повесила трубку. Мирон сидел на полу, строил башню из кубиков. Она села рядом с ним, помогла поставить последний кубик.
— Мы справимся, малыш. Вдвоём справимся.
***
Прошёл месяц. Григорий приходил каждые выходные, играл с Мироном, помогал по дому. Не настаивал, не торопил, просто был рядом.
Однажды вечером он принёс ужин из ресторана.
— Подумал, ты устала готовить.
— Спасибо.
Они ели молча. Мирон спал в своей кроватке.
— Психолог говорит, у меня прогресс, — сказал Григорий.
— Это хорошо.
— Я перестал звонить маме каждый день. Теперь только раз в неделю.
— И как она?
— Плохо. Но это не моя ответственность. Психолог объяснил — я не обязан быть её эмоциональным костылём.
— Умный психолог.
— Да. Алина, я не тороплю тебя. Но я хочу, чтобы ты знала — я изменился. Правда изменился.
— Я вижу.
— И?
— И мне нужно ещё время. Но... но я готова попробовать. Медленно, осторожно, но попробовать.
Григорий улыбнулся.
— Спасибо.
***
Елизавета Марковна сидела в своей съёмной квартире одна. Телевизор бубнил что-то о погоде, но она не слушала. На столе лежали фотографии — сыновья, внуки, которых она никогда не видела.
Позвонила Виталина.
— Лиза, ты как?
— Нормально.
— Слышала, Григорий вернулся к жене.
— Да.
— Ты простила их?
— Нет. Но это уже неважно. Они не нуждаются в моём прощении.
— Но как же так! Ты же мать!
— Плохая мать. Я только сейчас это поняла. Поздно поняла.
— Не говори так!
— Виталина, мне нужно побыть одной.
— Но...
— До свидания.
Елизавета Марковна положила трубку, выключила телевизор. Время шло, а она оставалась одна. Совсем одна.
***
Прошло полгода. Григорий вернулся домой — не сразу, постепенно. Сначала оставался на ужин, потом на ночь, потом перевёз вещи.
— Мы начнём заново, — сказал он. — С чистого листа.
— Чистых листов не бывает, — ответила Алина. — Но мы можем написать новую главу.
Мирон научился ходить, говорить первые слова. «Мама» было первым, «папа» — вторым. Григорий плакал, когда услышал.
Святослав с Миланой приезжали в гости, привозили своих детей. Дом наполнился детским смехом.
— Как мама? — спросил Святослав.
— Не знаю, — ответил Григорий. — Она не звонит, я тоже.
— Может, стоит...
— Нет. Психолог говорит, мне нужно держать дистанцию. Иначе всё вернётся.
— Наверное, ты прав.
Герман позвонил из Питера, поздравил с годовщиной свадьбы.
— Вы молодцы, что справились.
— Было трудно, — призналась Алина.
— Знаю. Мы с Кристиной тоже через это прошли. Мама пыталась нас развести.
— И что помогло?
— Полный разрыв контакта.
Звонок пришёл в четверг утром — Елизавету Марковну нашли соседи, она лежала на диване, а вокруг были разбросаны фотографии сыновей и внуков. Григорий смотрел на Алину остекленевшими глазами и шептал: «Я убил её, я оставил её умирать одной», собрал вещи и ушёл в тот же день, не слушая её попыток объяснить, что это не его вина. Алина не стала звонить, уговаривать, бегать за ним — просто подала документы в ЗАГС и продолжила жить. Прошёл год, прежде чем до Григория дошло: он опять сбежал к маме, только теперь к её памяти, опять предал жену ради мёртвой женщины, которая даже из могилы управляла его жизнью. А Алина учила Мирона кататься на самокате во дворе, смеялась его шуткам и засыпала спокойно, без страха, что завтра кто-то вломится в её дом и начнёт указывать, как ей жить.
Автор: Владимир Шорохов © Самые читаемые рассказы на ДЗЕН