Рубиновый венец 131 Начало
Через неделю пришло новое приглашение. Тамара Павловна принесла его, когда все садились обедать и спокойно сказала:
— Нам нужно ехать.
Дарья вздохнула и покачала головой:
— Мне бы не хотелось… — призналась она честно.
— Ну, моя дорогая, — твёрдо ответила Тамара Павловна, — теперь это ваша жизнь. Привыкайте. Там не будет пышного сбора, всё проще. Не надо надевать лучших платьев, выбери что-то скромное. И главное — настройтесь. Вы равная среди тех, кто там будет.
Дарья покраснела, но спорить не стала. Она знала: отказаться нельзя, и в глубине души была благодарна Тамаре Павловне за настойчивость.
В этот раз всё прошло легче. Она уже меньше робела, не так часто смущалась, и слова сами находились в разговоре. Конечно, её голос иногда дрожал, но она замечала: собеседники относятся к ней с теплотой, будто понимают её волнение и поддерживают.
И когда вечером они возвращались домой, Дарья почувствовала облегчение. Она начинала привыкать. Новое общество уже не казалось ей таким страшным, как в первый раз. Да и люди вокруг — они принимали её доброжелательно, словно говорили без слов: «Мы видим тебя. Ты своя».
Эта мысль вселяла в неё надежду, что всё у неё получится.
В Петербурге шли разговоры о предстоящем событии. Газеты писали о выставке, которую открывали при содействии влиятельных вельмож: в столицу из Европы привезли коллекцию редких картин. Для общества это было не просто культурное мероприятие — это был повод блеснуть нарядами, завести новые знакомства, показать себя и посмотреть на других.
Дамы наперебой заказывали себе новые туалеты у лучших модисток. Всё было востребовано: кружева, бархат, тафта, шелк. В свете говорили, что это открытие обещает стать одним из самых блестящих вечеров сезона. Разумеется, официальная часть собирала весь высший свет Петербурга, от министров до первых сановников. Вечером ожидался салют.
Михаил Константинович и Тамара Павловна приняли приглашение с благодарностью. Это было мероприятие, визит на которое свидетельствовало об избранности.
— Вам тоже придётся идти с нами, моя дорогая, — объявила Тамара Павловна Дарье, держа в руках плотный конверт с гербовой печатью. — Там будут важные люди, и вам будет полезно предстать в лучшем виде. Платье придётся шить новое. А ещё к нему нужны украшения.
Дарья вспыхнула и горячо замахала руками:
— Нет, нет, пожалуйста! Мне неловко принимать от вас такие подарки. Мне совсем не нужны украшения. У меня ведь есть жемчужное ожерелье и кольцо от матушки.
— У вас есть украшения? — удивилась Тамара Павловна, вскинув брови.
Дарья кивнула серьёзно:
— Да-да, есть. Я храню их с самого детства. Матушка перед отъездом передала мне их и строго велела беречь. Фёкла… — Дарья улыбнулась, вспоминая свою верную няню, — зашила их в куклу. И ту куклу я берегла пуще всего. Именно она помогла мне сохранить мои сокровища.
Тамара Павловна откинулась на спинку кресла и задумчиво посмотрела на девушку.
— Вот как… — произнесла она медленно. — Значит, ваша кукла не просто памятью о детстве, а настоящий тайник. Надо же… А я-то думала, что это обычная детская привязанность.
Дарья смутилась:
— Я никогда никому об этом не говорила. Только вам.
Тамара Павловна взяла её за руку:
— И правильно, что не говорили. Такие вещи нельзя доверять каждому. Но теперь покажите, что у вас есть. А я, в свою очередь, открою вам одну тайну о драгоценностях, — сказала Тамара Павловна.
Дарья поднялась и пошла в комнату. Она достала свою давнюю игрушку, подержала в руках и вернулась в гостиную.
— Вот она, — тихо сказала Дарья и положила куклу на стол.
Тамара Павловна наклонилась, посмотрела и улыбнулась:
— Ну что ж, моя дорогая, посмотрим, какие сокровища вы сумели сберечь.
Она уже чувствовала: этот момент может многое изменить, и не только для самой Дарьи. В старой детской игрушке могла скрываться не просто память о матери, но и ключ к её настоящему происхождению.
Кукла была, действительно, старой. Личико её поблекло, платьице выцвело, а волосы сбились в спутанные клочья. Но, несмотря на потертый вид, сама игрушка была сохранена бережно, как нечто особенное. Дарья осторожно положила её на стол и, чуть поколебавшись, сняла с неё платьице. Под тканью скрывалась потайная нитка, вшитая когда-то заботливыми руками. Девушка ловко поддела её пальцами и вытянула, будто открывала тайну, хранимую долгие годы.
На столе, рядом с куклой, оказались три вещи: серьга с крупным, ярко пылающим рубином, нитка жемчуга и кольцо.
Тамара Павловна невольно подалась вперёд. Её взгляд сразу зацепился за серьгу. Она знала её. Да, она не могла ошибиться — именно эта серьга когда-то входила в тот самый комплект фамильных украшений, что принадлежали по наследству матери Дарьи, Марии Георгиевне.
Нитка жемчуга была неброской, но изящной. А вот кольцо… Тамара Павловна замерла. Оно было тоже хорошо знакомо. Это было то самое кольцо, которое Мария когда-то получила от Вальдемара Львовича Шумского.
— Господи… — прошептала Тамара Павловна, и руки её дрогнули. На лбу выступила испарина, лицо побледнело, потом резко покраснело.
Дарья испуганно посмотрела на неё:
— Тамара Павловна, что с вами?
Но та уже не слушала. Она тяжело поднялась с кресла и почти крикнула:
— Михаил Константинович! Подойдите сюда, сударь!
Через минуту в комнату вошёл её муж.
— Что случилось, Тамара Павловна? На вас лица нет.
— Посмотрите, — она указала рукой на стол. — Эти вещи… Вы узнаёте их?
Михаил Константинович склонился над серьгой. Он долго молчал, а потом медленно сказал:
— Ошибки быть не может. Это именно она.
— Вы узнали эти драгоценности? — спросила Дарья растерянно.
Тамара Павловна перевела на неё взгляд:
— Да, дитя, я их узнала. Но скажите ещё раз, уже для Михаила Константиновича, где вы их взяли?
— Это всё дала мне матушка, — тихо ответила Дарья. — Перед тем, как уехать от бабушки и дедушки Сусловых.
- Значит, это от неё, от Марии. Но почему только одна серьга?
— Вот и я думаю об этом, — тяжело проговорила Тамара Павловна. — Знаете, девочка, в вашей семье по материнской линии из поколения в поколение передавался комплект драгоценностей. Он являлся богатством рода и свидетельством его древности. В комплект входили диадема и серьги. Та самая диадема, что сияла рубинами и алмазами, была гордостью фамилии. Но у вас только одна серьга. Где всё остальное?
Дарья молчала, потрясённая услышанным. Она ничего не знала о венце и никогда о нём не слышала.
— Я не знаю, — прошептала она. — Правда не знаю. Матушка ничего об этом не говорила.
Михаил Константинович, стоявший рядом, слушал и хмурил брови.
— Да, это она, — подтвердил он. — Та самая серьга. Но тогда возникает вопрос: куда делась вторая? Ведь Мария Георгиевна уехала из Петербурга с сокровищами.
Он перевёл взгляд на жену и добавил:
— Возможно, остальное было продано. По приезду в имение дед и внучка оказались в разорении. Но зачем продавать только одну серьгу? Это нелогично.
Тамара Павловна нахмурилась и крепко сжала руки.
— Здесь есть какая то тайна. Дарья ничего не знает, и я ей верю. Но кто-то должен знать правду.
Она немного помолчала, а потом решительно сказала:
— Надо спросить Фёклу. Она ведь всё время была при Марии. Возможно, именно она поможет нам понять, куда делось остальное.
Дарья тихо произнесла:
— Фёкла… да, она ведь всё знала. Она зашила эти вещи в куклу. Может быть, она одна и знает, что случилось тогда.
Фёкла пришла быстро. Она вошла тихо, но глаза её тут же остановились на столе, где лежали серьга, жемчуг и кольцо. Взгляд её дрогнул, будто она снова вернулась в далёкое прошлое, и губы сами прошептали:
— Так вот они…
Тамара Павловна не стала терять времени.
— Фёкла, — обратилась она прямо, — скажи нам правду. Двадцать лет назад ты сопровождала Марию Георгиевну и Сергея Ивановича в имение. Ты была рядом и в дороге, и потом с Марией Георгиевной. Ты помнишь её брак, помнишь рождение Дарьи. Но при барыне ведь были фамильные драгоценности. Что случилось с ними? Почему у Дарьи осталась только одна серьга?
Щёки Фёклы запылали. Она сцепила руки, перекрестилась и, словно решившись, сказала:
— Барыня, … Позвольте мне всё рассказать. Двадцать лет я носила эту тайну, и, видно, пришёл час с ней расстаться.
Она сделала паузу, глотнула воздух, как перед долгим признанием.
— Нас ограбили, — произнесла она тихо, но уверенно. — Всё случилось в дороге, когда мы ехали из Петербурга в имение Сергея Ивановича. Была зима. День выдался лютый, вьюга мела такая, что света белого не видно. Лошади шагали с трудом, вязли в снегу, карета двигалась медленно.
Дарья затаила дыхание.
— И вдруг, — продолжала Фёкла, — нас догнали всадники. Разбойники. Их было несколько. Они скакали с криками, велели остановиться. А мы и так быстро не ехали: лошади едва шли. Один из них подъехал к самому окну кареты, крикнул Марии Георгиевне, чтобы отдавала венец и серьги. Мы с Сергеем Ивановичем пытались прикрыть её, но что мы могли… Разбойники точно знали, что драгоценности у нас.
Фёкла перекрестилась, и голос её задрожал.
— Они перевернули все чемоданы, перерыли всё, что у нас было. Но ничего не взяли, только драгоценности. Они сразу схватили венец, серьги. Но тут, видно, Господь смилостивился: одна серьга выскользнула и упала в снег. Вьюга, холод, а у них спешка. Искать времени не было. Они схватили остальное и умчались.
Дарья прижала руки к груди, а Тамара Павловна наклонилась ближе.
— И что же было потом?
— Мы с Марией Георгиевной разгребали снег голыми руками. И нашли ту самую серьгу. Мария Георгиевна плакала, держала её в ладонях, как дитя. А потом отдала Дарье Федоровне и велела мне следить, чтобы Дарья Федоровна, когда подрастёт, сохранила её.
Фёкла замолчала, перекрестилась и тяжело опустилась на стул.
— Вот вся правда.
Тамара Павловна долго молчала, глядя то на Фёклу, то на украшения. Михаил Константинович стоял у окна, нахмурившись.
— Значит, венец и вторая серьга у разбойников, — сказал он наконец. — И кто знает, где они теперь.
— Да, сударь, — подтвердила Фёкла. — С той зимы драгоценности мы больше не видели.