Я застыла как вкопанная, переводя ошеломлённый взгляд с раскрытого багажника машины на открытое деревянное окно, заботливо покрытое толстым слоем морилки. Белый тюль с незамысловатым цветочным узором легко колыхался на ветру, создавая иллюзию безмятежности.
Тишина, повисшая после вопроса Прохора Степановича, была такой оглушительной, что, казалось, можно было услышать, как падают песчинки времени. Её нарушил лишь довольный вздох Фимки, который успел устроиться на солнышке и теперь сосредоточенно оттирал запачканную пылью шерсть.
— Молочко? — мой голос прозвучал на целую октаву выше обычного, предательски дрогнув. Я метнула умоляющий взгляд на Захара, который с видом полководца, принимающего капитуляцию противника, обозревал окрестности, явно находя их недостойными своего внимания. — Н-нет, Прохор Степанович! У нас всё в порядке!
Наталка опомнилась первой. Её мозг, натренированный на ликвидацию всевозможных ЧП — магических и не очень, — мгновенно переключился в режим кризис-менеджера.
— Быстро! — прошипела она, молниеносно хватая ошарашенного Фимку под мышки и запихивая его в ближайшую сумку с пляжными полотенцами. — Прячься и ни звука!
Фимка, не ожидавший такого стремительного развития событий, лишь удивлённо хлопал своими глазами-бусинками, уже наполовину скрытый яркой тканью.
— Что за безобразие! — возмутился Захар, топнув своим лаптем. — Это унизительно! Я не…
Но я тут же схватила его за руку, чувствуя, как от волнения потеют ладони.
— Захар, молчи! Если нас сейчас увидят с вами… нас примут за… я не знаю за кого! В лучшем случае — за цирк-шапито, который забыл выгрузить главных клоунов!
— Я не потерплю такого обращения! Меня, домового третьего поколения, в сумку?! — его седая борода тряслась от негодования, словно пытаясь самостоятельно выразить весь спектр испытываемых им эмоций.
— В багажнике было можно, а в сумке — нет? — парировала Наталья, уже пытаясь куда-нибудь пристроить его длинную бороду, которая никак не желала умещаться и торчала, словно чей-то пушистый хвост, привлекая к себе внимание.
В воздухе витало напряжение, густое, как мёд, а солнце, казалось, следило за нами с немым любопытством, заливая всё вокруг золотистым светом.
По дому пронёсся шорох шагов — мерных, неспешных, отсчитывающих последние секунды перед неизбежным. Пришлось импровизировать — отчаянно, не думая о последствиях.
Я, сама не понимая зачем, метнулась к багажнику и с грохотом захлопнула его. Наталка в это время, не жалея сил, надавила на макушку ворчащего Захара и с треском застегнула молнию на сумке. Но упрямая серая борода домового продолжала предательски свисать. Подруга поспешно прикрыла её сверху пляжным полотенцем с кричащей надписью «I ♥ Sochi», словно это могло что-то изменить.
На крыльцо вышел Прохор Степанович. Высокий, поджарый старик в выцветшей до неопределённого цвета рубахе. Его живые, не по-стариковски острые глаза, казалось, проникали прямо в душу, выхватывая оттуда самые сокровенные тайны. В руках он держал три бутылки молока, содержимое которых имело странный желтовато-серый оттенок. Оно напоминало творожную массу, которая, если присмотреться внимательнее, слабо пульсировала, словно живое существо.
— Вот, беда-то какая, — произнёс он, протягивая бутылки. — У всех в холодильниках одно и то же. И у меня, и у гостей. Как будто его… сглазил кто. Словно само прокисло…
Из сумки донёсся сдавленный, возмущённый звук. Наталья, не церемонясь, наступила на уголок полотенца, под которым покоилась борода Захара, и звук прекратился, сменившись недовольным шуршанием.
— М-может, жара? — пролепетала я, чувствуя, как предательский румянец заливает щёки. Врала я в последнее время из рук вон плохо. Любая ложь теперь заставляла мой левый глаз нервно подрагивать, а мелкие предметы вокруг — слегка вибрировать. Это раньше, когда я жила с матерью, я могла сочинить целую легенду, лишь бы избежать наказания за любую, даже самую незначительную провинность. Ключи от машины в моём кармане зазвенели тонким, словно комариный писк, хором.
— В бархатный-то сезон? — старик мягко улыбнулся. — Да нет, что-то тут не то. Опять оно, лихо шастает… — он махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху, но взгляд его оставался серьёзным. — Ладно, не ваша забота. Просто спросил. Вы уж извините за беспокойство.
Его взгляд скользнул по сумке, из-под полотенца которой виднелась седая прядь. Прохор Степанович на секунду задержал на ней взгляд, потом медленно перевёл его на мой дёргающийся глаз, на карман с пищащими ключами внутри. Что-то мелькнуло в глубине его глаз — не испуг, а скорее… глубокое, почти профессиональное любопытство? Или приглушённое узнавание?
Воздух словно наэлектризовался, наполнившись недобрым предчувствием. Я чувствовала, как по спине пробежал холодок, а волоски на руках встали дыбом.
— Вы, девоньки, разбирайте вещи-то, — произнёс он спокойно, делая особое ударение на слове «вещи». — А если что — я в доме. Чайник всегда на плите. А молоко, видать, теперь всегда… прокисшее…
Он кивнул и неспешно удалился, оставив после себя шлейф запахов: свежескошенной травы и чего-то кислого, отчего у меня защекотало в носу.
Как только дверь за ним закрылась, Наталья отпрянула от сумки, словно от ядовитой змеи.
— Ты видела, как он посмотрел? — воскликнула она, её голос дрожал от волнения. — Он всё понял! Он точно всё понял! Он смотрел на бороду!
— Ничего он не понял! — из сумки, пыхтя и отряхиваясь, появился Захар. Его лицо было красным от возмущения и нехватки воздуха, а борода топорщилась во все стороны. — Пыль! И смутьянка эта! Где Фимка?
Из второй сумки донёсся довольный, чавкающий звук. Оказалось, Фимка успел обнаружить упаковку печенья и теперь, зарывшись в полотенца, с наслаждением поглощал лакомство, издавая счастливое похрустывание.
— «Лихо», — вдруг произнесла Наталья, щёлкая резинкой на запястье с такой силой, что та едва не лопнула. — Это уже второй раз, как он это говорит. Не «проблема», не «беда», а именно «лихо». Как будто ругается, а как будто… называет кого-то по имени.
— Местное поверье, наверное, — отмахнулась я, чувствуя, как напряжение постепенно отпускает. Мои ключи, наконец, перестали звенеть. — Типа «нелёгкая», «нечистая сила». Просто фольклор.
— Нечистая сила тут как раз мы, — заметила Наталья, наблюдая, как Захар с благоговейной точностью протирает платочком пыль с бампера машины. — Так. План «Эвакуация». Нам нужно незаметно пронести этот… живой, ворчливый и чавкающий инвентарь в номер. И немедленно выработать правила конспирации.
— Правила? — фыркнул Захар, выпрямляясь во весь свой небольшой рост. — Первое правило — навести порядок в вещах. Второе — вытереть пыль. Третье — обеспечить домового должным уважением и отдельной комнатой с видом на море!
— Третье, — перебила его Наталья, сверкая глазами, — никто и никогда не должен вас видеть. Понятно? Вы — призраки. Тени. Несуществующие курортники. Вы — наше самое страшное и пушистое секретное оружие.
— Ой, как приятно! — просиял Фимка, выбираясь из плена сумки. Его лицо было усыпано крошками печенья, а в глазах плясали озорные огоньки. — А можно мы будем призраками, которые едят шашлык? Я буду тихим-тихим призраком!
Я медленно обвела взглядом окружающий пейзаж. Море лениво накатывало на берег, оставляя на песке кружевные узоры пены. Ласковое сентябрьское солнце, словно нехотя, касалось крыш домов, окрашивая их в тёплые золотистые тона. Уютный домик с цветущими геранями на подоконниках казался островком спокойствия в этом внезапно нахлынувшем безумии.
В этот момент мне до боли захотелось вернуться к простой мечте: взять любимую книгу, устроиться в мягком шезлонге под навесом и погрузиться в мир выдуманных приключений, забыв обо всём на свете. Но реальность, как упрямый ребёнок, не желала отпускать свою новую игрушку — мой отпуск стремительно превращался в самую абсурдную и безумную поездку в жизни.
И чем больше я думала об этом, тем отчётливее понимала: мысль о том, что молоко скисло у всех постояльцев, причём как-то уж слишком синхронно, никак не хотела укладываться в рамки обычного совпадения. Она крутилась в голове, словно навязчивая мелодия, настойчиво требуя внимания. Словно лёгкая, но уже зияющая трещина, она расползалась по идеальной, солнечной картине бархатного сезона, угрожая разрушить всю идиллию.
Лёгкий бриз принёс с собой солёный запах моря, но даже он не мог заглушить тот странный кисловатый аромат, который оставил после себя Прохор Степанович. Где-то вдалеке кричали чайки, а в саду шелестели листья, но в этой кажущейся гармонии появилось что-то тревожное, что-то, от чего по спине пробегал неприятный холодок.
Мой отпуск только начался, а уже превратился в историю, в которой домовые прятались в сумках, молоко жило своей жизнью, а хозяин гостевого дома смотрел так, будто видел больше, чем следовало.…
Друзья, не стесняйтесь ставить лайки и делиться своими эмоциями и мыслями в комментариях! Спасибо за поддержку! 😊
Также вы можете поддержать автора любой суммой доната