– Да ты что? – Катя, сидя за столиком в кафе. – Это как? Она же не вносила ни копейки!
Оля сжала губы, глядя в окно.
– Она приходит без предупреждения, критикует мои шторы, – Оля теребила край салфетки. – Вчера заявилась с новым ковром!
Катя покачала головой, откидываясь на спинку стула.
– А Сережа что?
– А Сережа, – Оля вздохнула, – молчит. Говорит: «Мама хочет как лучше». Как лучше! Я уже не чувствую себя хозяйкой в собственном доме!
Ольга и Сергей поженились три года назад. Им было по двадцать восемь лет, общий бизнес – небольшая кофейня в центре, дочка Соня, которой только исполнился год. Жизнь, казалось, налаживалась: родители Оли, скопив приличную сумму, подарили молодым квартиру в новостройке. Двушка с большими окнами и видом на парк. Мечта.
Но мечта начала трещать по швам, когда в их жизни всё активнее стала появляться Тамара Григорьевна, свекровь. Женщина энергичная, с твёрдым взглядом и привычкой всё контролировать. Она воспитала Сергея одна, после того как его отец ушёл из семьи, и теперь, похоже, считала себя главным архитектором их жизни.
– Она же не прописана в этой квартире, – продолжала Оля, глядя на подругу. – Это подарок моих родителей! Но Тамара Григорьевна ведёт себя так, будто это её собственность. Вчера сказала, что хочет повесить в гостиной свои картины. Свои! Какие-то пейзажи с ромашками!
Катя хмыкнула, но тут же посерьёзнела.
– Оленька, а ты с ней говорила? Ну, прямо, без намёков?
Оля отвела взгляд.
– Пыталась. Но она сразу: «Олечка, я же для вас стараюсь, вы молодые, ничего не понимаете». А Сережа её поддерживает. Говорит, что я драматизирую.
Квартира стала яблоком раздора через месяц после переезда. Оля ещё не успела распаковать все коробки, а Тамара Григорьевна уже хозяйничала вовсю. То принесёт «правильные» кастрюли, потому что старые «не подходят для молодой семьи». То начнёт перекладывать вещи в шкафах, потому что «так удобнее». Один раз Оля застала её за тем, как она выбрасывала её любимую вазу.
– Это что, мусор? – возмутилась тогда Оля.
– Олечка, ну зачем тебе этот хлам? – Тамара Григорьевна посмотрела на неё с укоризной. – У тебя ребёнок, надо думать о красоте и уюте!
Оля тогда промолчала, но внутри всё кипело. Ваза была не просто вещью – памятью.
Дома, в тот же вечер, Оля пыталась поговорить с Сергеем. Он сидел на диване, листая телефон, пока Соня спала в своей кроватке.
– Сереж, нам надо обсудить твою маму, – начала Оля, стараясь говорить спокойно.
Он поднял глаза, и в них мелькнула настороженность.
– Что опять?
– Она опять переставила мои вещи. И выбросила вазу. Ту, питерскую.
Сергей вздохнул, отложил телефон.
– Ол, она же не со зла. Просто хочет помочь.
– Помочь? – Оля почувствовала, как голос дрожит. – Это не помощь, это вторжение! Я не хочу, чтобы она решала, какие у нас шторы или вазы! Это наш дом!
Сергей потёр виски.
– Она одна меня растила. Ей трудно отпустить. Давай просто потерпим, а?
Оля посмотрела на мужа, и в груди защемило. Она любила его – за доброту, за умение разрядить обстановку шуткой, за то, как он качал Соню на руках, напевая колыбельную. Но сейчас она чувствовала себя одинокой. Словно между ними выросла стена, и на той стороне стояла Тамара Григорьевна с её бесконечными «я же для вас стараюсь».
На следующий день Тамара Григорьевна явилась без звонка. Оля как раз кормила Соню, когда услышала, как ключ поворачивается в замке. Свекровь вошла с пакетами, из которых торчали рулоны обоев.
– Олечка, я тут в магазине была, – начала она, даже не поздоровавшись. – Нашла отличные обои для вашей спальни. Эти ваши серые, а тут такие нежные!
Оля замерла, ложка с пюре зависла в воздухе. Соня, почувствовав напряжение, захныкала.
– Тамара Григорьевна, – Оля старалась говорить ровно, – мы не собирались менять обои. Нам нравятся наши.
Свекровь махнула рукой.
– Да что ты понимаешь в уюте, Олечка? Молодёжь, всё вам лишь бы модно! А я знаю, как надо. Сережа согласен, я с ним уже говорила.
– Сережа согласен? – переспросила Оля, чувствуя, как внутри всё сжимается.
– Конечно! – Тамара Григорьевна уже раскладывала обои на столе. – Он сказал, что доверяет моему вкусу.
Оля молча уложила Соню в кроватку и вышла на кухню. Руки дрожали, когда она наливала воду в чайник. Сергей согласен. Без неё. Без единого слова.
Вечером, когда Сергей вернулся с работы, Оля встретила его в прихожей.
– Ты правда разрешил своей маме клеить обои в нашей спальне? – спросила она, скрестив руки.
Сергей замер, снимая ботинки.
– Ну... она звонила, спрашивала, я сказал, что не против.
– Не против? – Оля повела плечами, словно отгоняя холод. – Сережа, это наш дом! Почему ты не спросил меня?
– Ол, не начинай, – он устало потёр глаза. – Это просто обои. Какая разница?
– Разница в том, что я не хочу жить в квартире, где твоя мама решает всё за нас! – голос Оли сорвался. – Она приходит, когда хочет, трогает мои вещи, выбрасывает то, что мне дорого! А ты молчишь!
Сергей смотрел на неё, и в его глазах мелькнула растерянность.
– Она же мама, Оля. Она для нас старается.
– Для нас? – Оля шагнула ближе. – Или для себя? Ей не нравится, как я готовлю, как одеваю Соню, как обставила квартиру. Она хочет всё переделать под себя!
– Ты преувеличиваешь, – Сергей покачал головой. – Просто дай ей время. Она привыкнет.
Оля отвернулась, чувствуя, как слёзы жгут глаза. Привыкнет. А если не привыкнет?
Прошёл ещё месяц. Тамара Григорьевна не унималась. Теперь она взялась за детскую. Принесла яркие занавески с мишками, заявив, что они «идеальны для Сони». Оля пыталась возразить, но свекровь только отмахнулась:
– Олечка, ты же не знаешь, что детям нужно. Я Сережу растила, я знаю.
Оля молча ушла в другую комнату, чтобы не сорваться. Но внутри всё кипело. Она не могла больше терпеть. Это был её дом, её семья, её жизнь. Почему она должна подстраиваться под чужие правила?
Однажды вечером, когда Тамара Григорьевна ушла, Оля села за кухонный стол и открыла ноутбук. Она начала искать информацию о правах собственности. Квартира была оформлена на неё и Сергея, дарственная от её родителей – чёткий юридический документ. Никаких прав у свекрови не было. Но как объяснить это женщине, которая считает себя хозяйкой только потому, что её сын живёт в этой квартире?
– Сережа, нам надо поговорить, – сказала Оля, когда муж вернулся домой.
Он устало кивнул, садясь напротив.
– О чём?
– О твоей маме, – Оля посмотрела ему в глаза. – Я больше не могу. Она ведёт себя так, будто это её квартира. Переставляет мебель, выбрасывает мои вещи, решает, какие обои клеить. А ты её поддерживаешь.
– Я не поддерживаю, – возразил Сергей. – Просто не хочу её обижать.
– А меня обижать можно? – тихо спросила Оля. – Или Соню? Она уже боится лишний раз в детской играть, потому что бабушка всё время что-то перекладывает.
Сергей опустил взгляд.
– Что ты предлагаешь?
– Я хочу, чтобы ты поговорил с ней. Чётко. Сказал, что это наш дом, и мы сами решаем, как в нём жить.
– Она не поймёт, – Сергей покачал головой. – Она обидится.
– А если не поговорит, обижусь я, – Оля встала. – И это будет гораздо хуже.
На следующий день Тамара Григорьевна снова пришла без предупреждения. Оля, уже на пределе, встретила её в прихожей.
– Тамара Григорьевна, – начала она, стараясь держать голос ровным, – нам надо поговорить.
Свекровь вскинула брови.
– О чём, Олечка? Я вот принесла новый светильник для кухни, а то ваш такой тусклый...
– Нет, – перебила Оля. – Мы не будем ставить новый светильник. И обои не будем клеить. Это наш дом, и мы с Сергеем сами решаем, как его обустраивать.
Тамара Григорьевна замерла, её лицо медленно наливалось краской.
– То есть, я стараюсь, а вы меня так? – голос её задрожал. – Я для Сережи, для внучки...
– Я понимаю, – мягко, но твёрдо сказала Оля. – Но это не даёт вам права решать за нас. Квартира оформлена на нас с Сергеем. Это подарок моих родителей. И мы хотим, чтобы это был наш дом, а не ваш.
– Как ты смеешь? – свекровь шагнула вперёд. – Я Сережу одна растила, пока вы...
– Мама! – голос Сергея, неожиданно появившегося в дверях, заставил обеих вздрогнуть. – Хватит.
Он подошёл к Оле, взял её за руку.
– Оля права. Это наш дом. И мы благодарны тебе за помощь, но ты не можешь решать за нас.
Тамара Григорьевна смотрела на сына, словно не веря своим ушам.
– Сережа, ты... против меня?
– Не против, – он покачал головой. – Но я с Олей. И с Соней. Это наша семья. И нам нужно наше пространство.
Свекровь молчала, её губы дрожали. Оля вдруг почувствовала укол жалости – перед ней стояла женщина, которая всю жизнь привыкла быть главной, а теперь столкнулась с тем, что её контроль никому не нужен.
– Я поняла, – наконец выдавила Тамара Григорьевна. – Вы хотите, чтобы я не вмешивалась. Хорошо. Я не буду.
Она развернулась и ушла, оставив светильник в прихожей. Оля посмотрела на Сергея, ожидая, что он кинется за матерью, но он только крепче сжал её руку.
– Ты всё правильно сказала, – тихо произнёс он. – Прости, что я так долго тянул.
Оля кивнула, чувствуя, как напряжение отпускает. Но в глубине души она понимала: это ещё не конец. Тамара Григорьевна не из тех, кто сдаётся так просто.
Тишина в квартире после ухода Тамары Григорьевны была непривычной. Оля стояла в прихожей, глядя на забытый свекровью светильник. Сергей всё ещё держал её за руку, но его пальцы слегка дрожали.
– Ты думаешь, она правда поняла? – тихо спросила Оля, поднимая на него взгляд.
Сергей пожал плечами, его лицо было смесью облегчения и тревоги.
– Не знаю. Но я впервые видел её такой… растерянной.
Оля кивнула, но в груди ворочалось тяжёлое предчувствие. Тамара Григорьевна не из тех, кто сдаётся после одного разговора.
Прошла неделя. Свекровь не появлялась, не звонила, и это было странно. Оля даже поймала себя на том, что проверяет телефон – вдруг пропустила сообщение. Но тишина была гнетущей, как затишье перед бурей. Сергей тоже стал молчаливее, часто задумывался, глядя в окно.
– Ты переживаешь за маму? – спросила Оля однажды вечером, когда они укладывали Соню спать.
Сергей покачал головой, но не сразу.
– Не то, чтобы переживаю… Просто не привык, что она так резко исчезла. Обычно она звонит каждый день.
Оля промолчала. Ей хотелось сказать, что это к лучшему, но она видела, как Сергея мучает чувство вины. Он всегда был между двух огней – женой и матерью, и сейчас, похоже, огонь, с одной стороны, разгорелся сильнее.
В субботу утром Оля готовила завтрак, когда в дверь позвонили. Соня, сидя в своём стульчике, хихикая. Оля вытерла руки и пошла открывать. На пороге стояла Тамара Григорьевна. В руках – пакет с чем-то тяжёлым, а на лице – натянутая улыбка.
– Олечка, доброе утро! – голос её был слишком бодрым. – Я тут пирог испекла, с яблоками.
Оля замерла, не зная, как реагировать. После их последнего разговора она ожидала чего угодно – обиды, упрёков, но не пирога.
– Спасибо, – выдавила она, отступая, чтобы впустить свекровь. – Заходите.
Тамара Григорьевна прошла в кухню, поставила пакет на стол и тут же принялась разглядывать всё вокруг.
– А где Сережа? – спросила она, оглядывая пустую комнату.
– В душе, – ответила Оля, стараясь держать себя в руках. – Сейчас выйдет.
Свекровь кивнула и, не спрашивая, начала доставать из пакета не только пирог, но и какие-то баночки и даже новую скатерть.
– Это что? – Оля указала на скатерть, чувствуя, как внутри снова закипает раздражение.
– Ой, Олечка, я в магазине увидела – такая милая.
Оля сжала кулаки.
– Тамара Григорьевна, мы же говорили. Я не хочу менять скатерть. Нам нравится наша.
Свекровь посмотрела на неё с лёгким удивлением.
– Ну что ты, Олечка, я же не настаиваю! Просто привезла, вдруг понравится.
Оля глубоко вдохнула, чтобы не сорваться. Это была не просто скатерть. Это был очередной намёк, что её выбор – не правильный, недостаточно хороший.
Когда Сергей вышел из душа, Тамара Григорьевна уже сидела за столом, нарезая пирог. Соня тянулась к кусочку, радостно агукая.
– Мам, ты как? – Сергей обнял мать, но в его голосе Оля уловила напряжение.
– Всё хорошо, сынок, – свекровь улыбнулась. – Вот, зашла проведать вас. А то вы совсем забыли старушку.
Оля закатила глаза, но промолчала. Забыли? Это после недели тишины, которую они сами просили?
За чаем Тамара Григорьевна начала рассказывать о соседке, о ценах на рынке, о том, как ей не хватает общения. Оля слушала вполуха, пока свекровь не произнесла:
– А ещё я тут подумала… Может, мне к вам поближе переехать? Есть квартира в вашем доме, на четвёртом этаже.
Оля чуть не поперхнулась чаем. Сергей замер с ложкой в руке.
– В смысле, переехать? – переспросил он.
– Ну, сынок, я же одна, – Тамара Григорьевна вздохнула, глядя на него с лёгкой укоризной. – А тут и вы рядом, и Сонечка. Буду помогать, внучку забирать, когда вы заняты.
Оля посмотрела на Сергея, ожидая, что он скажет. Но он молчал, глядя в свою чашку.
– Тамара Григорьевна, – начала Оля, стараясь говорить спокойно, – нам, конечно, приятно, что вы хотите быть ближе. Но мы с Сергеем только начинаем обживать эту квартиру. Нам нужно время, чтобы наладить свой ритм.
Свекровь поджала губы.
– Ясно. То есть, я вам мешаю.
– Нет, – Оля покачала головой, – дело не в этом. Просто у нас своя семья, свои планы. Мы хотим сами решать, как жить.
Тамара Григорьевна встала, её движения были резкими.
– Хорошо. Раз я вам не нужна, не буду навязываться.
Она схватила сумку и направилась к двери. Сергей вскочил.
– Мам, подожди!
Но дверь уже хлопнула. Оля посмотрела на мужа.
– Сережа, ты опять молчал.
– А что я должен был сказать? – он развёл руками. – Она же обиделась!
– А я? – Оля почувствовала, как слёзы подступают к глазам. – Я каждый день чувствую себя чужой в своём доме! Почему ты не можешь просто сказать ей, чтобы она дала нам жить?
Вечером Оля сидела на балконе, завернувшись в плед. Москва шумела внизу – машины, прохожие, далёкий гул метро. Она любила этот город, его ритм, но сейчас всё казалось чужим. Даже квартира, которая должна была стать их с Сергеем гнёздышком, превратилась в поле боя.
Сергей вышел на балкон, сел рядом.
– Прости, – тихо сказал он. – Я опять всё испортил.
Оля посмотрела на него. В его глазах была такая тоска, что она невольно смягчилась.
– Ты не испортил. Просто… я не знаю, как нам быть. Твоя мама не остановится, пока не получит контроль. А я не хочу так жить.
– Я поговорю с ней, – пообещал Сергей. – Честно. Завтра.
Оля кивнула, но в глубине души сомневалась. Она уже слышала эти обещания.
На следующий день Тамара Григорьевна позвонила Сергею. Оля была на кухне, когда он ответил.
– Мам, да, я понимаю… Нет, мы не против твоей помощи… – его голос звучал виновато.
Оля напряглась, прислушиваясь.
– Хорошо, я поговорю с Олей… Да, я знаю, что ты для нас стараешься…
Когда он повесил трубку, Оля не выдержала.
– Что она хотела?
Сергей вздохнул.
– Она просит, чтобы мы разрешили ей иногда забирать Соню из садика. Говорит, что хочет быть полезной.
– Полезной? – Оля хмыкнула. – Или хочет ещё больше влезть в нашу жизнь?
– Оля, – Сергей посмотрел на неё умоляюще, – она правда хочет помочь. Может, дать ей шанс?
– Шанс? – Оля почувствовала, как внутри всё закипает. – Она уже переставила половину нашей квартиры, выбросила мои вещи, а теперь хочет решать, как воспитывать нашу дочь!
Сергей опустил голову.
– Я не знаю, как её остановить, не обидев.
– Тогда я сама поговорю, – решительно сказала Оля.
Она набрала номер Тамары Григорьевны. Сердце колотилось, но отступать было некуда.
– Тамара Григорьевна, – начала она, когда свекровь ответила, – нам надо встретиться и поговорить. Только вы, я и Сергей. Без обид, без недомолвок.
– О чем говорить-то? – голос свекрови был холодным. – Вы уже всё решили.
– Нет, – твёрдо сказала Оля. – Мы не решили. Но мы хотим, чтобы всё было честно. Завтра в семь вечера, в кафе у нашего дома. Придёте?
Пауза затянулась. Оля уже думала, что свекровь откажется, но та вдруг ответила:
– Хорошо. Приду.
Вечер следующего дня был напряжённым. Оля, Сергей и Тамара Григорьевна сидели за столиком в маленьком кафе. Оля выбрала нейтральную территорию, чтобы никто не чувствовал себя хозяином положения. Соню оставили с Катей, которая с радостью согласилась посидеть с малышкой.
– Ну, – Тамара Григорьевна скрестила руки, – чего вы хотели?
Оля посмотрела на Сергея, но он молчал, глядя в стол. Пришлось брать всё в свои руки.
– Тамара Григорьевна, – начала она, стараясь говорить спокойно, – мы с Сергеем очень ценим вашу заботу. Но эта квартира – наш дом. Подарок моих родителей. И мы хотим, чтобы она была нашей.
Свекровь поджала губы.
– Я и не претендую на вашу квартиру. Просто хочу помочь.
– Мы понимаем, – кивнула Оля. – Но ваша помощь… она иногда переходит границы. Вы не спрашиваете, что нам нужно. Вы решаете за нас.
– А что я должна делать? – голос Тамары Григорьевны задрожал. – Сидеть в своей однушке и ждать, пока вы меня позовёте? Я же для Сережи, для Сони стараюсь!
– Мама, – впервые за вечер подал голос Сергей, – мы благодарны. Правда. Но Оля права. Мы хотим сами строить свою жизнь. И нам нужно, чтобы ты это уважала.
Тамара Григорьевна посмотрела на сына, и её глаза заблестели.
– Ты думаешь, я не уважаю? Я всю жизнь тебя растила, всё для тебя делала! А теперь я вам мешаю?
– Не мешаете, – мягко сказала Оля. – Но нам нужно пространство. Мы хотим, чтобы вы были частью нашей жизни, но не хозяйкой нашего дома.
Свекровь молчала, глядя в сторону. Оля чувствовала, как напряжение в воздухе становится почти осязаемым.
– Хорошо, – наконец сказала Тамара Григорьевна. – Я поняла. Но и вы поймите – мне не всё равно, как вы живёте. Я хочу быть рядом.
– И мы не против, – Оля посмотрела на Сергея, и он кивнул. – Но давайте договоримся. Вы звоните, прежде чем прийти. Спрашиваете, если хотите что-то изменить. И не трогаете наши вещи.
Тамара Григорьевна кивнула, но в её взгляде было что-то неуловимое – смесь обиды и решимости.
– Договорились, – сказала она. – Я попробую.
Оля посмотрела на Сергея, и он сжал её руку под столом. Кажется, они сделали шаг вперёд. Но в глубине души Оля чувствовала: это только начало. Что-то подсказывало ей, что Тамара Григорьевна готовит новый сюрприз, который перевернёт всё с ног на голову.
Оля сидела на кухне, глядя на чашку остывшего чая. Прошёл месяц с того разговора в кафе, и Тамара Григорьевна, казалось, сдерживала слово. Она звонила перед визитами, не приносила больше скатертей с ромашками и даже пару раз похвалила Олино рагу. Но что-то всё равно было не так. Оля чувствовала это – лёгкое напряжение в воздухе, как перед грозой.
– Мам, смотри, бабуля нарисовала! – Соня вбежала на кухню, размахивая листком с яркими красками.
Оля улыбнулась, глядя на детский рисунок – домик, солнце и три фигурки, держащиеся за руки.
– Красиво, – сказала она, погладив дочку по голове. – Это мы с тобой и папой?
– И бабуля! – Соня ткнула пальцем в четвёртую фигурку, нарисованную чуть в стороне.
Оля замерла. Тамара Григорьевна теперь часто забирала Соню из садика, и девочка привязалась к бабушке. Это было хорошо, но Олю не покидало чувство, что свекровь плетёт свою паутину – медленно, но уверенно.
Вечером, когда Соня уже спала, Оля решила поговорить с Сергеем. Он сидел на диване, листая рабочие документы.
– Сереж, – начала она, садясь рядом, – ты заметил, что твоя мама стала… слишком активной?
Сергей отложил бумаги, нахмурившись.
– В смысле? Она же делает, как мы просили. Звонит, спрашивает.
– Да, – Оля кивнула, – но она теперь каждый день с Соней. И я слышала, как она ей говорит, что «мама слишком занята кофейней», а бабушка всегда рядом.
Сергей вздохнул, потирая виски.
– Оля, ты опять начинаешь? Она просто любит внучку.
– Это не просто любовь, – Оля понизила голос, чтобы не разбудить Соню. – Она пытается занять моё место. Я чувствую это.
Сергей посмотрел на неё, и в его глазах мелькнула усталость.
– Ол, давай не будем искать проблемы там, где их нет. Мама старается, ты сама видела.
Оля отвернулась, чувствуя, как внутри снова закипает обида. Почему он не видит? Почему не хочет видеть?
На следующий день Тамара Григорьевна позвонила утром.
– Олечка, – её голос был сладким, как мёд, – я тут подумала, может, я Соню на выходные к себе заберу? У меня детская кроватка есть, и площадка во дворе хорошая.
Оля сжала телефон.
– Спасибо, Тамара Григорьевна, но мы планировали семейный выходной. В парк сходим, с Соней поиграем.
– Ой, Олечка, ну какой там парк? – свекровь хмыкнула. – У вас же вечно дела, кофейня, суета. А я с внучкой посижу, ей со мной хорошо.
Оля глубоко вдохнула, чтобы не сорваться.
– Нет, – твёрдо сказала она. – Мы хотим провести время с дочкой. Вместе.
Пауза на том конце провода была тяжёлой.
– Ну, как знаете, – наконец ответила Тамара Григорьевна. – Я только помочь хотела.
Оля положила трубку, чувствуя, как сердце колотится. Это был не просто отказ – это была линия, которую она провела. Но что-то подсказывало ей, что свекровь так просто не отступит.
Через два дня Оля вернулась домой раньше обычного. Кофейня закрылась на час из-за проверки, и она решила забрать Соню из садика сама. Но в садике её ждал сюрприз.
– Оля, – воспитательница посмотрела на неё с удивлением, – а Соню уже забрали. Тамара Григорьевна, ваша свекровь.
Оля почувствовала, как кровь приливает к лицу.
– Как забрали? Я не просила её забирать!
Воспитательница замялась.
– Она сказала, что вы договорились…
Оля, не говоря ни слова, выбежала из садика и набрала номер свекрови.
– Тамара Григорьевна, где Соня? – её голос дрожал от ярости.
– Олечка, не волнуйся, – свекровь ответила спокойно. – Мы у меня дома. Сонечка играет, всё хорошо.
– Вы не имели права забирать её без моего разрешения! – Оля почти кричала. – Я сейчас приеду.
Она сбросила вызов и вызвала такси. Внутри всё кипело. Это уже не просто вмешательство – это наглость.
Когда Оля ворвалась в квартиру Тамары Григорьевны, Соня сидела на ковре, играя с куклами. Свекровь встретила её с улыбкой, но глаза были холодными.
– Олечка, ну что ты так разволновалась? – начала она. – Я же для Сони стараюсь. Ты на работе, Сергей на работе, а ребёнку нужна забота.
– Забота? – Оля шагнула вперёд, её голос дрожал. – Вы забрали мою дочь без спроса! Это не забота, это… это нарушение!
– Нарушение? – Тамара Григорьевна вскинула брови. – Я бабушка! У меня есть права!
– Права? – Оля почувствовала, как слёзы жгут глаза. – У вас нет никаких прав на мою дочь! И на нашу квартиру тоже!
Соня, услышав крик, заплакала. Оля тут же подхватила её на руки, прижимая к себе.
– Мы уходим, – сказала она, направляясь к двери.
– Оля, подожди! – Тамара Григорьевна попыталась её остановить, но Оля уже хлопнула дверью.
Дома Оля сидела на диване, баюкая Соню. Девочка заснула, а Оля всё ещё дрожала от гнева. Когда Сергей вернулся, она встретила его в прихожей.
– Твоя мама забрала Соню из садика без моего разрешения, – сказала она, не давая ему снять пальто.
Сергей замер, его лицо побледнело.
– Как… без разрешения?
– Она сказала воспитательнице, что мы договорились, – Оля сжала кулаки. – Сережа, это конец. Я больше не могу. Или ты ставишь её на место, или… или я не знаю, как мы будем жить дальше.
Сергей опустился на стул, закрыв лицо руками.
– Я не думал, что она зайдёт так далеко, – тихо сказал он. – Прости, Оля.
– Прости не поможет, – Оля покачала головой. – Нам нужно решение. Сейчас.
На следующий день Сергей сам позвонил матери. Оля сидела рядом, слушая его разговор.
– Мама, – начал он, его голос был твёрдым, – ты не должна была забирать Соню без нашего согласия. Это неправильно.
– Сережа, я же для вас старалась! – голос Тамары Григорьевны звучал обиженно. – Оля вечно занята, а ребёнку нужна бабушка!
– Нет, мама, – перебил Сергей. – Ребёнку нужна мама. И папа. А ты… ты должна уважать наши границы. Мы уже говорили об этом.
– Границы! – свекровь почти кричала. – Ты против собственной матери, ради неё?
– Не против, – Сергей вздохнул. – Но я не позволю тебе решать за нас. Если ты ещё раз сделаешь что-то подобное, мы не сможем общаться, как раньше.
Оля посмотрела на мужа с удивлением. Впервые он говорил так твёрдо, без оглядки на чувства матери.
Тамара Григорьевна молчала. Потом её голос стал тише.
– Ты правда так думаешь, сынок?
– Да, – ответил Сергей. – Я люблю тебя, но Оля и Соня – моя семья. И я буду защищать их.
Пауза затянулась. Оля слышала, как свекровь шмыгнула носом.
– Хорошо, – наконец сказала она. – Я… я подумаю.
Прошло две недели. Тамара Григорьевна не появлялась и не звонила. Оля, несмотря на облегчение, чувствовала лёгкую вину. Она видела, как Сергей переживает, как проверяет телефон, надеясь на звонок от матери. Но он не отступал от своего решения.
Однажды вечером в дверь позвонили. Оля открыла и замерла – на пороге стояла Тамара Григорьевна. В руках – коробка с игрушками для Сони и бутылка вина.
– Олечка, – начала она, не глядя в глаза, – я… я хочу извиниться.
Оля отступила, впуская её. Свекровь прошла в гостиную, где Сергей смотрел телевизор.
– Сережа, – она поставила коробку на пол, – я много думала. И поняла, что была не права. Я слишком… слишком хотела быть нужной.
Сергей встал, его лицо смягчилось.
– Мама, ты всегда будешь нужна. Но нам нужно, чтобы ты уважала наш выбор.
– Я понимаю, – Тамара Григорьевна кивнула. – Я не должна была забирать Соню. И вмешиваться в вашу квартиру. Это ваш дом.
Оля молчала, наблюдая за свекровью. Впервые она видела в ней не властную женщину, а просто мать, которая боится потерять связь с сыном.
– Тамара Григорьевна, – осторожно сказала Оля, – мы хотим, чтобы вы были с нами. Но как бабушка, как гость. Не как хозяйка.
Свекровь посмотрела на неё, и в её глазах мелькнула боль.
– Я постараюсь, – тихо сказала она. – Правда постараюсь.
Оля кивнула, чувствуя, как напряжение отпускает.
Прошло три месяца. Тамара Григорьевна приходила раз в неделю, всегда по звонку. Она больше не трогала вещи Оли, не критиковала её выбор и даже начала спрашивать, какие игрушки купить Соне. Иногда Оля ловила себя на том, что ждёт её визитов – не ради контроля, а ради тёплых историй о детстве Сергея, которые свекровь рассказывала за чаем.
Однажды, когда они сидели на кухне, Тамара Григорьевна вдруг сказала:
– Олечка, знаешь, я ведь боялась, что ты меня вытеснишь. Что Сережа забудет меня.
Оля замерла, не ожидая такой откровенности.
– Я никогда не хотела этого, – тихо ответила она. – Вы его мама. А я его жена. Мы не соперницы.
Тамара Григорьевна улыбнулась – впервые по-настоящему тепло.
– Ты хорошая, Оля. И я рада, что Сережа выбрал тебя.
Оля почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Она не ожидала, что эти слова так много для неё значат.
Вечером, когда Соня спала, а Тамара Григорьевна ушла, Оля и Сергей сидели на балконе.
– Знаешь, – сказала Оля, прижимаясь к мужу, – я думала, мы никогда не найдём общий язык с твоей мамой.
Сергей улыбнулся, обнимая её.
– А я знал, что ты сможешь. Ты же у меня боец.
– Не я одна, – Оля посмотрела на него. – Ты тоже молодец. Поставил границы. Это было непросто.
– Ради вас с Соней – всё просто, – он поцеловал её в висок.
Их дом наконец стал их домом. Не идеальным, но настоящим. А Тамара Григорьевна, кажется, начала учиться быть просто бабушкой – любящей, но не властной. И это было лучшее, на что Оля могла надеяться.
Для вас с любовью: