— Свет, надо сто тысяч, — сказал он глухо, как будто это была не просьба, а приговор.
Он даже не посмотрел на неё, только переступал с пятки на носок, разглядывая ковёр, на котором уже затёрлись цветы, и видно было — не от пыли, а от их совместных лет, проведённых в этом доме. Егор всегда делал так: начинал разговор с пустоты, словно надеялся, что слова сами упадут на пол, а Света их подберёт.
Она молча отложила книгу, кладя её раскрытой вниз на подлокотник кресла. Медленно. Театрально. Как будто знала — сейчас произойдёт сцена, и ей нужно подготовить место в памяти для этого эпизода.
— На что? — спросила она без выражения, как врач на приёме.
— Я же говорил. За машину. Отдать пацанам. Срок подошёл. — Он поднял глаза. Там, в этих серых, всегда немного мутных глазах, плескалось что-то вроде надежды, вперемешку с жалостью к себе и требованием к ней.
Света слегка наклонила голову набок. Она уже видела этот спектакль: мужчина, который хочет выглядеть сильным, но каждый раз становится мальчишкой, оказавшимся по уши в собственных проблемах. Она смотрела на него, как на журавля, запутавшегося в рыболовной сети. И знала: он опять будет биться, биться — и всё сильнее путаться.
— Я тебе сразу сказала: это твоя проблема, — напомнила она.
Он приблизился, присел на корточки, хотел взять её за руку. Она убрала ладонь. Он остался с вытянутыми пальцами в воздухе, как актёр в плохом спектакле, у которого забыли реплику.
— Свет, ну ты чего? Мы же семья. Это же наша машина. Пацаны не поймут. Репутация, понимаешь? Это же честь! — сказал он.
Света улыбнулась краем губ. Не радостно — холодно.
— Честь? А когда ты у меня из кошелька вытянул двадцать тысяч — это честь? Или когда сказал, что их украли, пока ты кефир выбирал? Думал, я не заметила?
Он выпрямился, лицо сделалось злым.
— Это совсем другое! Ты просто хочешь унизить меня!
— Нет, Егор. Это одно и то же. Ты всегда решаешь свои проблемы за чужой счёт. Только раньше это был твой отец, потом твоя мать, а теперь я. Всё. Кредит закрыт.
Она встала. Спокойно, без спешки. Это спокойствие било по нему сильнее любого крика.
— Ты сам набрал долгов. Сам и отдавай. Ещё раз полезешь в мои деньги — будешь жить на улице.
Его дыхание стало тяжёлым. Он как будто не понимал, что услышал. Нет, не так — он слышал, но мозг отказывался принимать. Ему привычнее было видеть её мягкой, уступчивой, ворчащей, но сдающейся. Сейчас перед ним стояла другая женщина. Совсем чужая.
— Ты серьёзно? — прошептал он.
Она не ответила. Только смотрела. И этим молчанием она разрушала всё, что ещё связывало их как мужа и жену.
Он сорвался.
— Да ты совсем с ума сошла?! Я ради семьи стараюсь! Чтобы мы как люди жили! А ты мне припоминаешь копейки! Ты всегда была жадной! Думаешь, я не знаю про твою заначку? Думаешь, я не найду? — Он кричал, ходил по комнате, размахивал руками, превращаясь в зверя.
Света молча смотрела.
Потом — открыла ноутбук. Его глаза сузились. Он ждал подвоха.
Она вошла в онлайн-банк. Несколько кликов — и счёт пуст. Все деньги переведены.
— Вот. — Она развернула экран. — У меня теперь ничего нет. И если пропадёт хоть рубль из квартиры — напишу заявление. На тебя.
Хлопок крышки ноутбука прозвучал, как выстрел.
Он застыл. Потом в голове вспыхнуло знакомое слово: «заначка». Оно гудело у него в висках, как лампочка под напряжением.
— Думаешь, я поверю? — прошипел он. — Я всё равно найду!
И начал искать.
Гостиная. Комод. Книги. Диски. Всё летело на пол. Он методично крушил их дом, превращая его в хаос.
Спальня. Он вываливал её одежду, переворачивал ящики, встряхивал платья и кофты, как будто они прятали тайну. Даже её бельё он разбрасывал по кровати, унижая её и себя одновременно.
Кухня. Он открывал банки с крупами, высыпал рис, гречку, заглядывал даже в морозилку.
Он искал не деньги — он искал подтверждение, что его мир всё ещё работает, что женщины всё равно прячут от мужчин, что он всё ещё может быть «хозяином». Но не находил.
Света сидела в кресле. Спокойная, неподвижная, как зритель в театре абсурда.
И вот он встал посреди разгромленной квартиры. Ничего. Ни купюры. Только обломки их дома.
— Довольна?! — закричал он. — Смотри, во что ты превратила наш дом!
— Это сделал ты, Егор, — сказала она тихо. — Ты искал деньги. А нашёл самого себя.
Он хотел ударить. Сжал кулаки. Но она сказала:
— Я позвонила Вадику. Машина уйдёт в счёт долга. Сегодня. Так что ключи и документы — сюда.
Он стоял, как подкошенный. Слово «Вадик» было для него последним ударом. Она вышла из игры, но не просто так — а забрав его честь, его лицо, его репутацию.
Ключи со звоном упали на стол. Сухо, окончательно.
— В прихожей, — выдохнул он.
— Они приедут через час. Тебе лучше уйти, — сказала Света.
Она собрала папку, сумку. Его спина у окна была неподвижна. Он смотрел в серый двор, где машины стояли как памятники чужим жизням.
И в этот момент — в дверь позвонили.
Звонок был длинный, настойчивый. Такой, от которого внутри всё сжимается.
Они оба замерли. Егор сделал шаг к двери, но Света подняла руку.
— Не открывай, — сказала она. — Это не Вадик. Рано ещё.
И снова звонок. Долгий. И тут Егор впервые за вечер по-настоящему испугался.
Звонок снова протянулся по квартире, долгий, настойчивый, как визг пилы по металлу.
Света замерла у кресла, её рука всё ещё сжимала ремешок сумки. Егор стоял у окна, повернув голову к двери. На секунду им обоим показалось: вот он — момент расплаты. Но было слишком рано. Она же только что говорила: «через час».
Звонок повторился. Теперь короткими, нервными толчками. Кто-то там за дверью был нетерпелив.
— Это они, — прохрипел Егор, и его лицо перекосило, будто он проглотил железо. — Пришли раньше.
— Нет, — Света покачала головой. Её голос был всё так же ровным, но внутри у неё сжалось всё. Она знала Вадика. Он не делал резких движений. Он никогда не приходил «просто так». У него всё было расписано.
Егор метнулся к прихожей, на ходу подхватывая с пола ботинок, будто собирался встретить непрошеных гостей в боевом облачении.
— Стой, — сказала Света. — Не открывай.
Но он, конечно, не послушал.
Щёлкнул замок. Дверь распахнулась.
На пороге стояла женщина лет пятидесяти, в пёстром платке, с большим полиэтиленовым пакетом в руках. Она моргнула, увидев Егора, потом шагнула внутрь, будто это был её собственный дом.
— А вот и я! — сказала она бодро. — Здравствуйте, дорогие.
И сразу пошёл запах — чего-то варёного, с луком, тяжёлого, как её голос.
Света прижала пальцы к вискам. Это была Люба Ивановна, соседка снизу. Та самая, что вечно совала нос во всё. Та, которая каждый день ловила Свету у подъезда и рассказывала про свою собачку, про цены на коммуналку, про то, как «эти мужики нынче все одинаковые».
Егор остолбенел. Он ожидал «пацанов», а получил соседку.
— У вас тут шум… Я уж испугалась, думаю — не случилось ли чего? — Люба Ивановна прошла дальше, держа пакет, как знамя. — Вот решила зайти. А у меня тут котлетки домашние, горяченькие. Вам же всё равно есть надо.
Она вошла в гостиную. И застыла.
Вещи валялись по полу: одежда, книги, бельё, крупы, даже дешёвые серьги — всё перемешано в хаотическом беспорядке. Люба прижала руку к груди.
— Ой-ой-ой… — выдохнула она. — Что у вас тут?
Егор раскрыл было рот, но Света его опередила.
— Генеральная уборка, — спокойно сказала она. — Егор решил всё переворошить. Мы давно собирались.
Люба прищурилась. Она не верила, но решила промолчать. Её глаза бегали по комнате, как у кошки, почуявшей запах.
— Ага, — протянула она, ставя пакет на стол, прямо рядом с брошенными ключами. — Ну правильно. Пыль копится, знаете ли. Надо выбрасывать лишнее.
Света знала: это не случайный визит. Люба Ивановна появлялась в таких местах и в такие минуты, когда чужая жизнь трещала по швам. Она будто питалась этим треском.
Егор подошёл ближе к Свете. Шепнул, так, чтобы соседка не услышала:
— Гони её.
Но Света не пошевелилась. Она смотрела на Любу, которая уже хозяйничала у них на кухне — сняла крышку с кастрюли, заглянула в холодильник.
— У вас супчик закиснет, — констатировала она. — Надо бы доедать, а то жалко.
Егор побледнел. Его лицо стало каменным. Он ненавидел её вторжение. Но выгнать не решался.
— Люба Ивановна, спасибо. Но нам сейчас не до еды, — наконец сказала Света, мягко, но твёрдо.
— Ну как же не до еды? — соседка повернулась к ним. — Вот посмотрите на Егора! Худющий весь, лицо осунулось! Света, вы его кормите нормально?
Света усмехнулась. Егор стоял, стиснув зубы, готовый взорваться.
— Люба Ивановна, — произнесла Света, — всё в порядке. Нам действительно надо… побыть вдвоём.
Но соседка, как назло, не уходила. Она достала из пакета котлеты, разложила их на тарелку, и запах заполнил квартиру.
В этот момент снова прозвенел звонок.
На этот раз звонок был тяжёлый, короткий. Так звонили только те, кто знал, что дверь откроют.
Люба Ивановна замерла.
— Ой, а это ещё кто? — спросила она.
Егор бросился к двери, но Света перегородила ему дорогу.
— Не открывай, — повторила она.
Он оттолкнул её плечом. Распахнул дверь.
На пороге стояли двое. Один высокий, в чёрной куртке, с острым носом и холодными глазами. Второй — ниже, плотный, с бритой головой. Они не улыбались.
— Здорово, Егор, — сказал высокий. — Раньше решил спрятаться?
Егор сглотнул.
Света спокойно шагнула вперёд.
— Я ждала вас позже, — сказала она. — Но хорошо, что вы пришли сейчас.
Люба Ивановна ахнула и, не понимая, что происходит, прижала ладонь к груди.
— Господи, ребята, а вы кто такие?
Высокий повернул голову, посмотрел на неё. Его взгляд был короткий, безжалостный.
— А вы кто такая?
— Я соседка! — Люба выпрямилась, будто на допросе. — Я просто зашла… котлет принести…
Плотный усмехнулся.
— Котлеты — это святое. Давайте сюда.
Он взял тарелку прямо из её рук, понюхал, поставил на тумбу у двери.
Света стояла неподвижно. Она знала: сейчас решается всё. Егор хотел открыть рот, но она подняла руку.
— Машина у вас. Документы здесь. Ключи на столе, — сказала она. — Долг закрыт.
Мужчины переглянулись.
— Быстро ты всё устроила, — сказал высокий. — Ладно. Так даже лучше.
Егор побагровел.
— Подождите! Это… это не так должно быть! — закричал он. — Я сам хотел решить! Я…
— Молчи, — оборвал его плотный. — Не ты теперь решаешь.
Люба Ивановна отступила к стене. Она понимала, что оказалась в центре чего-то опасного. Но уйти не могла: ноги будто приросли.
— Забирайте и уходите, — сказала Света.
— Мы уйдём, — кивнул высокий. — Но есть одно «но».
Он сделал шаг ближе. Его глаза блеснули.
— Ты, Светлана, умеешь разговаривать. Ты внятная. Не то что твой муж. Может, нам стоит ещё кое о чём поговорить?
Егор дёрнулся к нему.
— Ты её не тронешь!
Но высокий лишь оттолкнул его ладонью, и Егор отлетел к стене, стукнувшись плечом.
— Тихо. Мужик, ты уже сыграл свою роль. Дальше — она.
Света стояла прямо. Ни шагу назад. Ни дрожи в голосе.
— О чём вы хотите говорить? — спросила она.
Высокий улыбнулся.
— У нас бывают разные дела. Таких женщин, как ты, мало. Ты думаешь головой. С тобой можно иметь дело.
И в этот момент Света впервые за вечер почувствовала: игра зашла дальше, чем она планировала.
А Люба Ивановна, прижатая к стене, понимала: ей лучше всего было бы исчезнуть. Но она стояла, глядя на них, и вдруг решила — а может, именно сейчас ей и суждено вмешаться?
В комнате стояла тишина. Даже холодильник на кухне, казалось, перестал гудеть.
Егор, сидя на полу, с ненавистью смотрел на высокого. Его губы тряслись, но сказать он уже ничего не мог: все слова, что он выплёскивал раньше, теперь звучали как детский лепет.
— Мы можем поговорить отдельно? — обратился высокий к Свете.
— Здесь, — ответила она. — Всё только здесь.
Он наклонил голову, прищурился. Было видно: ему нравится её тон. Не страх, не униженная просьба, а уверенное, жёсткое «здесь».
Люба Ивановна вжалась в стену. Она мечтала раствориться, стать невидимой, но не могла. Она смотрела то на Егора, то на Свету, то на этих двоих. И впервые за последние годы поняла: чужая жизнь — это не забавный сериал, а настоящая пропасть, в которую можно упасть.
— Ладно, — сказал высокий. — Тогда слушай. Машину мы забираем. Но есть ещё долг — моральный. Ты должна была давно остановить своего мужа. Не остановила. Значит, часть вины на тебе.
Света кивнула.
— Забирайте машину. Но вины моей нет. Его выборы — это его выборы. Я давно сказала ему «нет». Просто вы не слышали.
Плотный хмыкнул.
— Слушай, она реально железная. Я бы таких в контору брал.
Высокий протянул руку, будто хотел дотронуться до её плеча.
— Ты не понимаешь, Света. Нам нравятся такие, как ты. Хочешь жить спокойно — помогай нам. У нас бывают дела, где нужны умные женщины. Без лишних эмоций.
Егор дёрнулся.
— Не смей! — прохрипел он. — Она не будет с вами!
Высокий даже не посмотрел на него.
Света, наоборот, посмотрела. Долго, холодно.
— Ты уже всё решил за меня? — спросила она у Егора. — Хватит. Я сама выберу.
Эти слова были для него ударом сильнее, чем всё, что происходило в последние часы. Он впервые понял: она его больше не признаёт ни мужем, ни человеком рядом.
Люба Ивановна сделала шаг вперёд. Голос её дрожал, но она сказала:
— Ребята, не надо. Уйдите. Уйдите с этой машиной и всё. Тут семья. Вы что, слепые? Она его жена.
Плотный посмотрел на неё и усмехнулся.
— Бабка, тебе не всё ли равно? Сиди молча.
Но Люба вдруг выпрямилась. В глазах у неё сверкнула злость — та самая, накопленная годами одиночества и унижения.
— Не бабка я вам! — сказала она громко. — Если хоть пальцем тронете её — я полицию вызову.
Высокий поднял брови. На миг в комнате повисла пауза.
Света впервые за вечер улыбнулась. Маленькая, едва заметная улыбка.
— Видите? Даже соседка понимает. Вам лучше уйти.
Высокий всмотрелся в её лицо. Потом коротко кивнул.
— Машина. Документы. И мы уходим. Но учти, Светлана… предложения остаются в силе. Ты ещё передумаешь.
Он забрал ключи, папку. Плотный схватил тарелку с котлетами, как трофей. Они развернулись и ушли, закрыв дверь за собой.
В квартире снова воцарилась тишина. Только их шаги в подъезде отдавались эхом.
Егор сидел, обхватив голову руками. Люба вытерла вспотевший лоб и села на стул.
Света подошла к окну. Двор был всё тот же — серый, скучный. Но теперь он казался совершенно чужим.
— Всё, — сказала она тихо. — Закончилось.
И добавила, не оборачиваясь:
— Егор, завтра ты отсюда уйдёшь.
Он поднял на неё глаза. В них не было больше ярости. Только пустота. Как будто из него вынули сердце.
Люба встала, поправила платок.
— Я пойду, — сказала она. — Но ты… Света… будь осторожна. С такими людьми лучше не связываться.
Света кивнула.
Она знала: это ещё не конец. Это только начало. Но то, что произошло сегодня, окончательно вырвало её из старой жизни. Теперь у неё не было мужа. Был только чужой человек, сидящий среди обломков их общего дома.
И впервые за много лет ей стало легко дышать.
Финал.