Марина Петровна Жилкина просыпалась каждый день в 6:45. Не в 6:40 и не в 6:50 — именно в 6:45. Эту цифру она выбрала еще десять лет назад, когда окончательно убедилась, что любое отклонение от привычного режима чревато: нервозностью, забытыми документами и неприятной тяжестью в груди, которую она, впрочем, никогда не обсуждала с врачами.
Встав с кровати, она расправляла покрывало. Симметрично, без складок. Параллель подушки относительно шва одеяла должна была быть идеальной. После этого — сразу в ванную: зубная щетка, кружка, полотенце и мыло лежали в определенном порядке, как клавиши пианино. Не потому, что красиво. Потому что правильно.
На кухне все почти безупречно. Белые стены, серые шторы, подоконник пуст — ничего не должно мешать свету. На холодильнике ни единого магнитика, ни бумажки. В шкафчиках — исключительно стеклянные емкости с аккуратно наклеенными этикетками: «Гречка», «Рис», «Кофе», «Чай зеленый». Чай черный она никогда не покупала, потому что была твердо убеждена, что он… будоражит.
Завтрак прост до абсурда: овсяная каша на воде, без соли и сахара. Каждый день. Иногда на работе ей говорили, что она издевается над собой, но Марина только пожимала плечами — каша не вызывала эмоций. А значит, была идеальной пищей: никакой зависимости, никакой вкусовой истерики.
После завтрака — ровно в 7:30 — она надевала серый костюм (у нее их было пять, на каждый будний день), белую рубашку и туфли без каблука. Уходила в 7:45, чтобы к 8:30 быть на работе, ни раньше, ни позже.
Была пятница. День мытья окон. Каждую первую пятницу месяца. Даже если на улице снег или дождь — Марина хотя бы протирала рамы. Это был важный ритуал. Вечером она проверила прогноз погоды — ясно, +18. Значит, окна будут сиять.
Квартира была ее крепостью. В ней было только необходимое. Ни книг, ни сувениров, ни «а вдруг пригодится». Ни одного фото. Даже зеркала висели только там, где функционально необходимо — в ванной и в шкафу.
Она жила одна уже восемь лет. Когда-то был мужчина, но он ушел после того, как она переписала ему пошаговый план его утреннего туалета, «чтобы не терял времени». Он сказал, что жить с ней невозможно, и ушел к женщине, которая забывала платить за свет и пила вино на завтрак.
С тех пор в жизни Марины не происходило ничего, чего она не планировала бы заранее. Даже отпуск — раз в два года, строго в сентябре, в один и тот же санаторий, в один и тот же номер, с тем же видом на парк.
Она не жаловалась никогда и никому. В том числе себе.
Марина любила свое одиночество так, как любят идеально натянутую простыню или новую ручку, которая пишет без пропусков. Одиночество не заставляло менять планы. Не шумело, не пачкало ковры, не просило варить макароны, когда на обед — четко — рис.
Однако в эту пятницу, за пятнадцать минут до выхода, когда Марина в очередной раз расправила ворот рубашки перед зеркалом, зазвонил телефон.
Это был номер ее младшей сестры — Ирины.
— Привет, Мариш. Ты сейчас занята? — прозвучал голос, знакомый с детства.
Марина чуть нахмурилась. Вопрос был некорректный. Конечно, она занята. Всегда. Тем более — в 7:30.
— Я перед выходом. Что-то случилось?
— Слушай… У нас тут аврал. Мне с Димой срочно надо в Новосибирск. Командировка на два месяца, минимум.
— И?
— У нас проблема… С Алисой.
Марина замерла, чувствуя, как внутренняя система начинает скрипеть. Алиса — ее восьмилетняя племянница — была, как выразилась бы сама Марина, «очень активным ребенком». В ее понимании — ураган.
— Что с Алисой?
— Не с ней, с нами. Оставить ее не с кем. Ни бабушки, ни подруги — никто не может. Мы подумали… Может быть… ты могла бы...
На слове «могла» Марина почти физически почувствовала, как ее идеально натянутая внутренняя простыня начинает морщиться.
— Сколько времени? — спросила она механически.
— Два месяца, может, чуть меньше. Мы оплатим все! Еду, игрушки. Все! Пожалуйста, Мариш. Ты ведь у нас такая организованная…
Слова, произнесенные как комплимент, ударили, как пощечина. Именно потому, что она организованная, этого делать нельзя. Но Марина смотрела на часы: 7:35. Пять минут до выхода. Она не успеет сказать «нет» правильно.
— Ладно. Привози, — выдохнула она. — Только пусть с собой возьмет все свое. Все. Даже подушку.
* * *
В субботу в 10:00 — строго по инструкции, которую Марина выслала в мессенджере — у двери раздался звонок. Он был одиночный, но громкий, как выстрел. Марина вздрогнула: не от звука, а от внутреннего напряжения. Она держала в руках белое полотенце — только что протерла подоконник.
Открыла дверь.
— Привет, тетя Марина! — выкрикнула Алиса, сразу протискиваясь в квартиру, будто врываясь в чужую вселенную.
На ней была куртка с пайетками, за плечами розовый рюкзак с единорогом, кеды в сердечках. Все это вместе било в глаза и брызгало конфетной яркостью в серо-белый интерьер квартиры.
— Алиса, подожди, разуйся аккуратно, — автоматически сказала Марина, но Алиса уже скинула один кед и оставила его носком к шкафу. Второй полетел в угол.
Следом появилась Ирина, торопливая, извиняющаяся:
— Мариш, прости. Она просто в предвкушении. Вот сумки, вот список всего, что мы передали. Питание, витамины, мультики, уроки. Все записано.
Марина мельком глянула на список. Пункт 4: «Без брокколи, иначе будет драма». Пункт 7: «Засыпает под аудиосказки». Пункт 10: «Паста только с сыром, без зелени».
— Я все поняла, — тихо ответила она. — Как долго вы точно будете в отъезде?
— Может, шесть недель, может, восемь. Как командировка пойдет. Алиса, подойди попрощаться.
Алиса подбежала, обняла мать, сказала «пока» легко, даже весело. Ирина выглядела чуть потрясенной — ее ребенок, видимо, совсем не переживал разлуку. Потом она кивнула Марине:
— Спасибо, правда. Ты — спасение. Мы тебе все потом компенсируем. И морально, и финансово.
Когда за Ирой захлопнулась дверь, Марина повернулась к племяннице. Та стояла посреди коридора, оглядываясь, как в музее.
— А у тебя тут... как у робота! — восхитилась Алиса. — Все белое! И ничего не валяется! Класс!
— У роботов — порядок, — пробормотала Марина.
— А можно мне посмотреть мультик?
— Сейчас — нет. Сейчас мы разложим вещи. Потом — завтрак.
— Ура! Я хочу бутерброды! — радостно воскликнула Алиса.
— Нет. Каша. Без сахара.
— Без чего?! — голос Алисы дрогнул от ужаса. — Даже без меда?
— У нас так принято, — спокойно сказала Марина и уже пожалела о своей фразе. Алиса подозрительно прищурилась.
— Ну ты даешь, тетя Марина...
Через десять минут она уже сидела за столом, ковыряя ложкой овсянку, как будто в ней могли завестись клады.
— А ты каждый день такое ешь?
— Да.
— И тебе не скучно?
Марина не ответила. Она смотрела на Алису и чувствовала, как в воздухе начинают появляться трещины. Внутренние механизмы ее отлаженной жизни вдруг начали сбиваться с ритма. И в этой сбивке уже звучал первый, едва слышный аккорд будущего хаоса.
* * *
Первый удар пришел из ванной.
В понедельник утром, едва Марина закончила чистку зубов, она услышала плеск и крики:
— Тетя Марина, смотри! У меня тут корабли! Они тонут, потому что я им бурю устроила!
Марина резко распахнула дверь. На полу — лужа. В ванне — Алиса, по горло в воде, с пластиковыми стаканами, мыльными пузырями и веселым визгом. Штора намокла и прилипла к кафелю. Белоснежный коврик насквозь пропитался водой.
— Ты... Ты почему без спроса?! — голос Марины дрожал, но не от гнева — от тревоги. Вода. Хаос. Нарушение.
— Ну, я подумала, ты занята. А мне захотелось поплавать. Мама разрешала утром в ванне, — беззаботно ответила Алиса.
Марина сжала зубы. Сейчас не время читать лекции. Главное — вытереть пол, промыть ковер, проверить слив. Все остальное — потом. Эмоции — потом.
На второй день Алиса разрисовала обои. Марина вышла из кухни с чашкой кофе — редкий момент, когда она позволяла себе немного расслабиться — и остановилась, словно наткнулась на стеклянную стену. На стене, которую она мыла каждую субботу влажной тряпкой, теперь красовались фиолетовые, зеленые и розовые линии. Что-то похожее на радугу, собаку и солнце с лицом.
— Это ты сделала?
— Угу. Красиво?
— Но... Но это же стены!
— Я знаю! У тебя тут так пусто — я решила, что нужно повеселее сделать. Не сердись! Если что, я потом все сотру.
Марина смотрела на рисунки и не могла дышать. Часть ее хотела закричать, схватить тряпку, звать маляра, переклеивать все немедленно. Но другая часть... та, что пряталась глубже... почему-то заметила: улыбка у собачки получилась довольно живая.
Ужин. На третий день Алиса наконец сломала систему питания.
— Тетя Марина, я не могу больше есть кашу. Пожалуйста. Хотя бы макароны. Ну пожа-а-а-алуйста!
— У нас по расписанию рис.
— Но рис пахнет подвалом! Я умру от тоски!
Марина молчала. Потом достала с полки пачку макарон. Сверху на ней лежал тоненький листок — список меню на неделю. Она посмотрела на него, потом — на Алису, которая сложила руки в молитвенном жесте.
— Хорошо. Сегодня — макароны.
— С сыром?
— Без зелени.
— Да-а-а! — Алиса подпрыгнула от радости и обняла Марину за талию, прежде чем та успела отстраниться. Марина не помнила, когда ее в последний раз обнимали.
Через неделю Алиса проснулась ночью и заплакала.
Марина, в пижаме, с растрепанными волосами (что уже само по себе было нарушением всех ее правил), зашла к ней в комнату и села рядом.
— Мне приснилось, что мама с папой не вернутся. И я останусь здесь навсегда. А ты не хочешь меня.
— Глупости, — сказала Марина. Но голос ее был мягким.
— А ты меня точно хочешь?
Марина замялась. Слова «да» еще не прошли по ее внутренним фильтрам. Но она сказала:
— Я не прогоню тебя. Никогда.
— Тогда можно мне поспать с тобой?
— Можно...
В ту ночь Марина не спала. Алиса, свернувшись клубком у нее под боком, дышала прерывисто. А в голове Марины стояли строки из давно забытого стихотворения: «Любовь приходит к нам не в шелках — а с грязью на руках...»
Через две недели в шкафу Марины появилась первая цветная вещь — купленная Алисе толстовка цвета малины. Она висела среди серых рубашек и казалась инородным телом. Марина пыталась не смотреть на нее. Но каждый раз, когда проходила мимо, взгляд все равно цеплялся.
В ту же неделю Алиса случайно порезала палец, когда пыталась сама почистить яблоко. Кровь, пятно на скатерти, слезы, бинт. Все — вне системы.
— Прости, я хотела сделать тебе сюрприз. У нас на завтрак должны быть яблоки, я помню.
— Глупышка, — прошептала Марина, перевязывая палец. — Лучше ты просто сиди рядом. Мне и так с тобой — все сюрприз.
Вскоре Алиса заявила:
— Тетя Марина, а почему у тебя нет кота?
— Коты линяют. Лезут на подушки. Шерсть, запах.
— Но зато они мурлыкают. И греются. У нас дома кот Борщ, он всегда на меня ложится, когда я болею.
— Я не умею ухаживать за котами.
— А ты попробуй. Вдруг научишься? Я же научилась варить макароны!
Марина не ответила. Но в блокноте на кухне появилась новая запись: «Изучить, как выбрать гипоаллергенного кота».
Иногда Марина уходила в ванную, закрывала дверь и просто сидела. Без плана. Без расписания. Она не плакала — слезы были бы слишком явным признанием поражения. Но она чувствовала, что внутри — будто подкоп. Алиса словно выкапывала лопатой фундамент ее уставшей, но устойчивой жизни.
И с каждым новым «разрушением» внутри что-то отпускало. Что-то — дышало.
Автор: Наталья Трушкина