Рубиновый венец 119 Начало
Зоя подошла к Дарье и Фекле неслышно, будто выросла рядом из воздуха. На лице у неё была тревога, но голос она старалась держать ровным:
— Дарья, матушка Елизария велела позвать тебя. Она беспокоится: ты ведь ни с кем не встречалась прежде, а тут вдруг женщина рядом…
Дарья быстро поднялась, держась за руку Феклы.
— Зоя, это не чужая. Это Фекла… моя няня. Она меня когда-то растила, пока бабушка не разлучила нас.
Зоя прищурилась, посмотрела на Феклу внимательно и мягко сказала:
— Ну что ж, если так, пойдём вместе к матушке. Она должна всё знать.
Они втроём направились в сторону монастыря. Фекла шла чуть позади, словно стеснялась: в простом платке, в поношенном пальто, с грубыми руками от фабричного труда. Но глаза её светились радостью — всё ещё не верилось, что она снова рядом со своей девочкой.
В кабинете матушки Елизарии было тихо, пахло воском и сухими травами. Настоятельница сидела за столом, перелистывала какую-то книгу, но, увидев вошедших, сразу отложила.
— Вот, матушка, — первой заговорила Дарья, волнуясь, — это Фекла, моя няня. Она была со мной с детства.
Матушка Елизария посмотрела строго, потом перевела взгляд на Феклу.
— Это правда?
Фекла поклонилась низко.
— Истинная правда, матушка. С самых пелёнок я при ней была. А потом… меня отлучили. Сколько лет прошло, а я всё молилась за неё. И вот Господь свёл нас снова.
В кабинете воцарилась тишина. Матушка Елизария пристально глядела на Феклу, словно взвешивая её слова. Потом чуть смягчилась.
— Если Господь свёл, значит, так угодно Ему. Но знай, женщина: Дарья теперь под нашей опекой. И её покой нам дороже всего.
— Я не причиню зла, матушка, — горячо ответила Фекла. — Я только рядом побуду. Хоть изредка навещать её позвольте.
Дарья крепче сжала руку няни, глядя умоляюще.
— Матушка, я ручаюсь за неё.
Елизария задумчиво кивнула.
— Хорошо. Приходи. Когда рядом родная душа – жить легче.
Фекла перекрестилась и снова поклонилась.
— Благодарю вас, матушка.
Дарья облегчённо выдохнула. Теперь у неё в стенах монастыря была не только защита, но и частичка прошлого, которая вернулась в её жизнь.
После службы все сестры поспешили в трапезную — там уже готовился праздничный стол. Пасха была для монастыря особым днём: на длинных столах стояли куличи, творожные пасхи, крашеные яйца, закуски и чашки с горячим. Сёстры садились рядком, кто-то улыбался, кто-то тихо шептал молитву. Фекла, смущённо попрощавшись, пообещала, что придёт в другой день, когда будет свободна после фабрики. Дарья, всё ещё взволнованная встречей, тоже присела вместе со всеми за стол.
Дарья теперь каждый день ждала няню. Она оживилась, повеселела. Вечером в келье, где они жили с Зоей, часто вспоминала о Фекле.
— Ты не представляешь, Зоя, — говорила она, — я почти ничего не помню из своего детства. Только обрывки. Помню только большой дом бабушки и дедушки недалеко от Петербурга. Фекла меня опекала. Она была доброй.
Зоя слушала внимательно, улыбалась.
— Значит, ты всё-таки была не из бедных.
Дарья вздыхала.
— Алексей тоже так говорил. Но я не знаю… Я всю жизнь была голодной, плохо одетой. Раида вечно попрекала, что я бездельница и дрянь. А про семью — только догадки.
Она поглаживала свой живот и шептала:
— Может, хоть мой ребёнок будет счастливее, чем я.
Зоя обнимала её за плечи:
— Господь знает, зачем тебе это всё дано. Но раз уж вернулась твоя няня — значит, не зря. Ещё многое откроется.
Дарья молча кивала. Теперь у неё было, ради чего ждать новый день: встречи с Феклой и надежды, что та расскажет ей больше о прошлом.
Фекла пришла на другой день, к вечеру, когда солнце уже клонилось к закату, и монастырь погружался в тихие заботы — сестры готовились к вечерней службе. Дарья всё утро ждала, то и дело выглядывала в окно, но Фекла не появлялась. Наконец, Зоя махнула рукой:
— Иди, к тебе пришли.
Дарья бросилась к воротам. Сердце у неё гулко билось. Увидела знакомую фигуру.
— Фекла! — почти закричала Дарья.
Няня обернулась, глаза её сразу наполнились слезами.
— Барышня моя… Дашенька… — только и сказала она, раскрыв руки.
Дарья кинулась к ней, крепко обняла, прижалась щекой. Так они долго стояли, обе плакали. Наконец, Фекла погладила её по голове:
— Что ж мы стоим -то. Вам небось тяжело, - она немного отстранилась и посмотрела на живот барыни.
Они отошли в сторонку, в маленький садик у монастырской стены. Сели на скамью. Дарья вытирала слёзы и, задыхаясь от волнения, расспрашивала:
— Где ты была все эти годы? Почему ты ушла от меня?
Фекла вздохнула тяжело.
— Не я ушла, дитятко. Меня бабка ваша, Елизавета Кирилловна, отправила в город, а сама тем временем избавилась от вас. Я вернулась, а вас нет. Все ждала, что вы воротитесь. Да только всё зря.
Дарья слушала, сжимая её руку. Голос дрожал:
— А я всё время думала о тебе. Раида меня всегда ругала, била… Говорила, что я никчёмная. А ведь те ассигнации, что ты спрятала мне в куклу, спасли. Если бы не они — не знаю, как бы жила.
Фекла улыбнулась сквозь слёзы.
Дарья подняла глаза:
— А мои сокровища… Я всё сберегла. Там жемчуг, кольцо, серьга.
Фекла перекрестилась.
— Слава Богу, что сохранили. Это ваше. От матери. Никто у вас не отнимет.
Они ещё долго сидели, перебивая друг друга вопросами и ответами. Дарья рассказывала о жизни у Раиды, о тяжёлом труде, о венчании с Алексеем. Фекла ахала, качала головой, шептала молитвы.
А потом пришел её черёд говорить.
Дарья слушала, затаив дыхание. Казалось, каждое слово няни было ниточкой, вытягивающей из тьмы забытья её прошлое.
— Нянюшка, — прошептала она, — а я… я совсем её не помню. Матушку… Только будто лицо размытое, да голос, что она вернётся. Всё.
Фёкла тяжело вздохнула и перекрестилась.
— Такое горе вам выпало. С шести годиков сиротствуете. Перед тем, как уехать, она просила беречь вас. Я и берегла… сколько могла.
Дарья опустила глаза, погладила рукой свой живот.
— Скажи мне, Феклуша, а батюшка? Какой он был?
— Фёдор Ильич? — переспросила няня. — Человек был хороший. Не крикливый, не злой. Любил хозяйство своё. А тебя, Дашенька, как родилась, на руки взял — и будто свет в доме зажёгся. Всё тебе радовался. Но недолго… Лихорадка всех сразила. И матушку твою, и батюшку. Господь прибрал их почти разом.
Дарья прижала руки к лицу.
Фёкла гладила её по плечу.
— Не плачьте, дитятко. Сначала казалось, что дед да бабка вас любили. Только Елизавета Кирилловна характер имела суровый. Не простила Марии Георгиевне, что та в дом Сусловых пришла уж с вами под сердцем. Вот и на вас и сердилась.
Дарья вздрогнула.
— Так… значит, я не родная им?
Фёкла кивнула.
— Правда это, девочка. Но дед ваш, Илья Кузьмич, души в вас не чаял. А бабка… она кричала, что не внучка вы ей.
Дарья долго молчала, а потом тихо спросила:
— Поэтому она меня отдала Раиде?
Няня всплеснула руками.
— Ох, и доселе понять не могу. Наверно, поэтому. А может, потому, что тяжело ей было, старость, болезни. Решила, что лучше в мещанскую семью пристроить, чем самой возиться.
Дарья подняла на няню глаза, полные слёз и надежды.
— Значит, у меня есть прошлое… Я не просто нищенка, как говорила Раида?
— Не нищенка вы, барышня моя, — твёрдо ответила няня. — У вас кровь хорошая, матушка ваша из рода Касьяновых. Да только жизнь повернула так, что не осталось ничего от величия. Но Господь всё видит.
После разговора с Феклой Дарья уже не могла думать ни о чём другом. Слова няни поселились в её сердце, как зерно, и теперь они прорастали во множестве догадок. Она снова и снова перебирала услышанное: мать, красавица Мария Георгиевна, дед Сергей Иванович, поспешный отъезд из Петербурга, скорое замужество. Но больше всего её волновало то, что в её судьбе словно зияла пустота: отец. Фёдор Ильич Суслов был к ней добр, но Фекла упомянула — он не был её родным отцом.
«Кто же мой отец? — думала она, глядя долгими вечерами на огонь свечи. — Это тайна матушки, которую она унесла с собой».
Зоя, с которой Дарья делила келью, сразу заметила перемену в подруге. Та стала задумчивее, часто уходила в себя.
— О чём ты всё думаешь? — спрашивала она, подливая ей вечером тёплого молока.
Дарья медлила, но потом не выдержала:
— Няня рассказывала мне о моей прошлой жизни. Оказывается, я барыня. Только вот… мой отец не Фёдор Ильич. И я не знаю, кто он.
Зоя широко раскрыла глаза, села поближе.
— Ты этого не знала?
— Не знала. Фекла сказала, что слышала, как бабушка говорила, что мама моя вышла замуж уже с ребёнком под сердцем. — Дарья говорила тихо, словно боялась сама своих слов. - Может быть, матушка любила другого, но судьба распорядилась иначе…
Зоя перекрестилась.
— Вот так история… А может бабка твоя просто злая и специально наговаривала? Но все равно получается, что ты — не простая.
Дарья усмехнулась грустно:
— Какая я не простая? Всю жизнь голодная, оборванная.
— Всё равно, — упрямо возразила Зоя, — по глазам видно. Ты не простая. И твой отец, кем бы он ни был, наверняка был человеком знатным.