Беременность делала Галину особенно чувствительной: стоило волне тревоги захлестнуть, как внутри будто всё сжималось. А этот день, и правда, выдался — тяжёлым, длинным, будто весь растворился в одном вечере. В животе странно ворочалось, и мысли о ребенке мелькали каждые полминуты: «Лишь бы всё было хорошо… лишь бы обошлось…» Завтра снова — работа. Снова вечные улыбки покупателям, ответы на глупые вопросы, чужие запахи и суматоха за прилавком. А через неделю – новое заседание, где решится судьба двух маленьких сердец, зависимых от слова взрослой женщины в чёрной мантии.
Галина осторожно положила ладонь на живот. Шепнула, совсем-совсем тихо, почти одними губами:
— Всё будет хорошо, малыш… Мама сделает всё, чтобы ты родился здоровым. И чтобы у тебя был братик. Обещаю.
За окном ветер возился с голыми ветками так, будто сама природа замерла в ожидании развязки этой человеческой драмы. Город жил своей зимней неспокойной жизнью. Пятнадцатое декабря выдалось морозным: лужи превратились в тонкие зеркальные катки, дыхание прохожих — в белёсые облака пара. Галина стояла у окна суда, прижимая к себе документы и наблюдая, как редкие люди пробираются к автобусной остановке, кутаясь в куртки и разворачивая шарфы прямо на ходу.
Внутри неё билось сразу два сердца — своё, готовое выскочить от сильного волнения, и едва ощутимое крошечное, развивающееся под её собственным. Уже четвёртый месяц. Беременность становилась заметнее с каждым днём — мешковатые свитера больше не скрывали округлость живота, и Галина уже перестала нервно дёргать одежду, стараясь замаскировать своё положение.
Андрей, адвокат, на одном из прошлых совещаний внимательно посмотрел на неё сквозь стеклянные красные оправы:
— Галина, не могу не заметить… ваш животик уже никуда не спрячешь. Понимаете, это может сыграть как на руку, так и против, предупреждаю честно. С одной стороны — подтверждение вашего серьёзного намерения сохранить этого ребёнка, с другой… Виктор может выставить вам эмоциональную неустойчивость, склонность к импульсивным поступкам. Будьте осторожны на допросе. Старайтесь отвечать, только когда спрашивают.
Сегодня, перед процессом, Андрей вновь подошёл к ней в холле:
— Как самочувствие?
Она устало улыбнулась:
— Нормально. Токсикоз почти прошёл… Зато спина болит, ноги к вечеру отекают. Неважно, — отмахнулась, — главное, чтобы всё закончилось хорошо, для детей.
— Это нормально, — попытался приободрить он, — просто держитесь уверенно. И отвечайте только на вопросы, чётко, без лишних эмоций. Я за вас.
Сегодня он казался даже более напряжённым, чем обычно: за последнюю неделю он собрал толстую пачку новых бумаг, в том числе заключение психолога о том, что принуждение к аборту — это форма психологического насилия, способная нанести серьёзный вред женщине.
В зале суда сегодня было особенно душно, шелест бумаг и приглушённый гул голосов будто глушил свежий воздух. Виктор сидел прямо, угрюмо стиснув зубы, и даже не пытался скрывать злую неприязнь, которую адресовал бывшей жене. Рядом — его адвокат, скучающий и уверенный в себе, перебирал документы. Втиснувшись в угол, как обычно возвышаясь своим строгим видом, сидела Анна Семёновна: она смотрела на Галину так, будто та оскорбила лично её, а не только сына.
Максим вошёл в зал чуть позже, вместе с дамой из опеки — у той были светлые волосы, чуть усталое, но доброе лицо. Дети хранили тишину рядом с ней; Максим выглядел испуганным и одновременно сосредоточенным, словно понимал, что сейчас решается если не вся, то очень большая часть его дальнейшей жизни.
— Мам, — шепнул он вдруг, когда Галина незаметно кивнула ему с места, — я с тобой.
Пальцы её привычно, машинально сжали пояс сумки — хотелось, чтобы мальчик ни за что не почувствовал своей вины за весь этот взрослый кошмар.
Вздох, звяканье стула адвоката, и судья уже входит в зал, неспешно занимает своё место. По всей зале — тревожное ожидание, пустота внутри и короткие взгляды, полные надежды, злости, усталости.
Мальчик выглядел ещё более худым и бледным, чем неделю назад, и Галина почувствовала укол вины — возможно, её борьба за права слишком дорого обходится сыну.
— Продолжаем рассмотрение дела, — объявила судья, просматривая свежие документы. — Слово предоставляется представителю органов опеки.
Елена Николаевна, социальный работник, встала и чётким голосом зачла заключение:
— По результатам обследования условий проживания несовершеннолетнего Максима Морозова установлено следующее. В доме отца ребёнок обеспечен всем необходимым для жизни, однако отмечается психологическое напряжение, связанное со сложными семейными отношениями. Мать проживает в стеснённых условиях, но имеет постоянный доход и демонстрирует заботу о благополучии сына.
Судья внимательно изучила документы, приглушённо проскользила взглядом по залу и обратилась к мальчику:
— Максим, на прошлом заседании ты сказал, что отец тебя бьёт. Можешь рассказать об этом подробнее?
Мальчик посмотрел на отца, потом — на мать. В его глазах было столько боли, что Галина еле сдержала слёзы.
— Папа злится, когда я получаю плохие оценки... — Максим начал говорить негромко, — ...говорит, что я тупой, как мама.
— А потом? — Судья чуть наклонилась вперёд.
— Потом... потом бьёт ремнём... — тихо договорил мальчик.
Виктор резко вскочил с места, его лицо стянуло гневом:
— Это неправда! Я никогда не бил ребёнка! Максим, скажи правду! — Голос его звенел.
— Садитесь, истец, — строго сказала судья. — Максим, ты действительно сейчас говоришь правду?
Мальчик кивнул. По его щеке скатилась слеза.
— Да... И ещё он говорит, что из-за меня мама ушла. Что я виноват во всём...
Эти слова поразили Галину как удар молнии. Значит, Виктор не только применял физическое насилие, но и психологически давил на ребёнка, внушая ему чувство вины за распад семьи.
Адвокат Виктора попыталась переломить ход обсуждения:
— Ваша честь, показания ребёнка могут быть необъективны. Дети часто фантазируют или преувеличивают.
— У вас есть доказательства того, что ребёнок фантазирует? — не отрывая взгляда, спокойно спросила судья.
Перебила её судья — спокойно, без раздражения, но так, что в зале резко повеяло тишиной:
— Нет, но...
— Тогда продолжим.
Судья повернулась к Виктору:
— Истец, как вы прокомментируете показания сына?
Виктор встал — порывисто, неловко, словно выбило почву из-под ног. Галина заметила: руки его дрожат, губы предательски подрагивают. За все время их знакомства он, кажется, впервые выглядел неуверенным в себе, растерянным, даже каким-то потерянным.
— Ваша честь, — выдавил он, глядя куда-то поверх голов, — возможно, я действительно был слишком строг с сыном. Но это... это было необходимо для его воспитания. Я хотел, чтобы Максим вырос настоящим мужчиной, а не маменькиным сынком...
— Физическое наказание детей запрещено законом, и это не имеет отношения к воспитанию мужественности, — отчеканила судья, сухо, без тени сочувствия.
Андрей, адвокат Галины, чуть наклонился вперёд и попросил слова:
— Ваша честь, я хочу представить дополнительные доказательства по делу. А именно — справку из травматологии, подтверждающую, что Максим Морозов дважды обращался за медицинской помощью в связи с ушибами и ссадинами.
Галина ахнула — так тихо, что, кажется, это услышала только она сама. Она не знала, что сын получал травмы настолько серьезные, что ему приходилось обращаться к врачам. Её собственный сын... и она не заметила. Как же дети умеют прятать свою боль от матерей — настолько глубоко, что не сразу разгадаешь по глазам, по повадкам...
— Максим, эти травмы были получены дома? — спросила судья.
Мальчик кивнул, не глядя ни на кого, низко опустил голову:
— Да... Папа сказал врачу, что я упал с велосипеда. И мне тоже приказал так говорить.
В зале повисла гнетущая пауза — тяжёлая, как раскаты грома перед бурей. Только где-то сбоку тонко и горестно всхлипывала Анна Семёновна — бабушка Максима, и Галина почувствовала: свекровь действительно не знала, что её собственный сын поднимает руку на внука...
Виктор сидел с каменным лицом. Похоже, он начал понимать, что дело безвозвратно уходит из-под его контроля. Его адвокат что-то лихорадочно черкала в блокноте, и по спине у Галины пробежал ледяной комок тревоги — неужели и теперь найдутся какие-то оправдания, уловки, зацепки для защиты?
Судья подняла взгляд, обвела всех тёмными глазами:
— Объявляю перерыв. Следующее заседание — через пятнадцать минут.
В коридоре у Галины закружилась голова. Хлопнула тяжёлая дверь судебного зала — эхом отозвалось и в висках, и где-то внутри живота. Беременность давала о себе знать — сейчас, в этот момент, ей стало дурно, всё поплыло перед глазами, она едва облокотилась о стену.
— Галина, как вы себя чувствуете? — обеспокоенно спросил Андрей, чуть тронув её за плечо.
— Просто небольшое головокружение... Пройдёт, — выдавила она, дыша, стараясь успокоиться.
— Может, вызвать врача?
— Нет, не надо, всё нормально, — покачала головой, стараясь улыбнуться. — Просто слишком много эмоций сразу навалилось...
В это время к ней подбежал Максим. Он был самой настоящей тенью — бледный, с потухшими глазами. Галина обняла его, прижала к себе, почувствовала, как мальчик дрожит у неё в руках.
— Мам, я правильно сказал? — выдохнул он почти шепотом. — Папа теперь очень сердится...
Галина погладила сына по голове и вдруг — словно сама себе напоминала:
— Ты сказал правду, сынок. А правду всегда нужно говорить, даже если это трудно...
Она шумно вдохнула, задержала дыхание:
— А теперь мы будем вместе жить? спросил Максим.
Руки затряслись сильней, и Галина обняла Максима крепче:
— Не знаю, Максимка... Это решит судья — скоро всё узнаем.
Зал вновь наполнился людьми. Когда возбуждённый гул стих, Андрей встал и попросил слово:
— Ваша честь, учитывая новые обстоятельства дела, прошу изменить исковые требования.
— Моя подзащитная просит не только расторгнуть брак, но и передать ей опеку над несовершеннолетним сыном, — произнес адвокат Галины уверенным голосом.
Эти слова прозвучали в зале суда как гром среди ясного неба. Галина никак не ожидала, что адвокат озвучит такое требование прямо и открыто, но понимала: после всего услышанного это было лишь логичное решение.
Однако адвокат Виктора тут же встала и возразила:
— Ваша честь, ответчица не имеет собственного жилья. Её доходы минимальны! Более того, она беременна и, вероятно, не сможет обеспечить должный уход за сыном.
Судья, не моргнув глазом, спокойно ответила:
— Беременность не является препятствием для воспитания детей. А что касается жилищных условий, то стеснённые, но безопасные условия предпочтительнее просторных, но опасных для психики ребёнка.
Виктор вдруг поднялся и попросил слово:
— Ваша честь, я готов измениться. Больше никогда не подниму руку на сына. Дайте мне ещё один шанс...
Судья посмотрела на него пристально, медленно сняла очки, положила их на стол и строго произнесла:
— Применение физического насилия к детям недопустимо ни при каких обстоятельствах. Ваши обещания, Виктор, не могут служить гарантией безопасности ребёнка.
Заседание продолжалось ещё час — заслушивали заключения экспертов, представителей различных служб. Атмосфера в зале была напряжённой; казалось, даже стены впитывали эту тревогу и робкую надежду.
К концу дня всё стало ясно: решение будет принято в пользу Галины. Однако судья объявила, что окончательный вердикт она огласит через неделю.
Когда Галина вышла из зала суда, она ощущала странную смесь облегчения и тревоги. С одной стороны, правда наконец-то открылась, и теперь Максим больше не будет терпеть побои от родного отца. С другой — впереди были новые испытания: как обустроить жизнь с двумя детьми на скромную зарплату продавца?
Они с сыном, не говоря ни слова, шли по заснеженной улице к автобусной остановке. Максим сжал в руке её перчатку и вдруг спросил:
— Мам…
Галина обернулась, и в его голосе прозвучала робкая надежда и испуг.
— А малыш уже шевелится?
Галина улыбнулась:
— Пока нет, ещё рано. Но скоро уже будет, обещаю.
Максим задумался, затем вновь осторожно спросил:
— Мам, а он меня будет любить?
— Конечно, будет, — уверенно ответила Галина, наклонившись к сыну. — Ты же его старший брат. Ты будешь его защищать и учить всему хорошему. Он будет тебя очень любить, потому что ты добрый и сильный. Потому что нам троим теперь нужно держаться вместе.
Мальчик кивнул, и впервые за много дней на его лице появилась настоящая, светлая улыбка.
А Галина, глядя на сына, вдруг с лёгкой грустью подумала — самое страшное осталось позади. Впереди была новая жизнь, непростая, но полная надежды.