– Я так и знала. Как же хорошо я знаю тебя, Галька. Вот вчера так и подумала – поедет. Ну, скажи – зачем? Зачем ты туда поедешь?
– Да не переживай ты, Ин. Все равно – выходной. А у меня дом в тех краях, вот и проведаю. Да и развеюсь.
– Знаю я твое "развеюсь". Теперь она бросится искать доказательства удочерения. Чё я дура такая, не понимаю?
– Не дура. Но..., – вздохнула Галя.
– Во-от. Не дура. Забочусь о тебе, между прочим. Слушай... Я, конечно, не в свои дела суюсь. Но ты у нас натура творческая романтичная, а я ... я тоже такой была, но теперь я МАТЬ, и материальное во мне победило. Так вот, уж прости, но я насчёт тебя позвонила Татьяне, юристке моей, которая выплаты нам хлопотала. Помнишь? Рассказала ситуацию. Она сказала, что тебе вообще беспокоиться не о чем: завещание же есть, а его оспорить трудно. Там такие доказательства нужны, коих ей не собрать.
– Да я и не боюсь.
– Зна-аю, – протянула Инна, – Это-то и пугает. Но учти – я тебе не друг, если хоть что-то этой выдре уступишь! Так и знай – не друг. Помни это!
Галя ехала на дачу. Ехала восстанавливать свой душевный покой. Она вышла на железнодорожной станции, откуда ходил автобус до Емцева и Борисовки – целей ее пути.
Вдоль железной дороги, рядом с полосой отчуждения с пожухлой травой, раньше находился рынок. Они тут бывали с мамой, папой и дедом, брали мясо, творог, овощи. В общем, домашние продукты, потому что от одного свежего воздуха оздоровление, за которым, собственно, и приезжали они сюда, не произойдет.
Частенько тут бывали они без отца, но с дедом. Подъезжали со стороны площади на дедовой Волге. Он торговался, шутил с продавцами, находил среди них знакомых или детей знакомых, и частенько ему здорово уступали в цене.
Сейчас на месте рынка стояло высокое серое здание – торговый центр. И Галя почему-то представила, как расстроился бы дед.
Посёлок, где раньше была дача дедушки и бабушки, и поселок, в котором купили папа с мамой дачный домик, находились совсем рядом.
Галя приехала сюда с конкретной целью. Но подсознательно, как бы оправдывая себя, придумала, что приехала она ещё и навестить своих квартирантов, проведать дом. Она действительно не была здесь давно.
Даже когда протянула руку с деньгами водителю для оплаты, она ещё не решила, до какой остановки едет.
–До Емцева, пожалуйста, – решила в последний момент.
Да, именно туда хотелось попасть быстрее. А дом свой она успеет проведать, тем более, что ее квартирантка регулярно отчитывается обо всем, что там происходит.
Дома Галя ворочалась эту ночь в думах и планах. Ее мало беспокоили намерения тетки отвоевать квартиру, вряд ли это ей удастся, больше она думала о своем генетическом родстве с близкими.
Кто мог знать об этом?
Если все соседи в доме, где, в общем-то, жили и дед с бабушкой, об этом не знали, то значит факт был хорошо скрыт. Но... Но были ещё и соседи по даче. Они дружили, общались даже после того, как дача была продана.
Галя понимала, что хваталась за соломинку, но она за нее хваталась.
Был ещё вариант – обратиться в органы опеки, открыть архивы. Наверное, после смерти родителей это уже можно сделать, тайна усыновления исчерпала смысл. Но этот вариант она оставила на "потом".
От остановки нужно было пройти пешком довольно приличное расстояние. Тротуара не было, по обочине трассы шла протоптанная тропинка мимо соснового бора, такого густого, что в нем застряли сумерки. Земля в нем была устлана толстым слоем ржавчато-бурой хвои.
Галя плохо помнила Емцево, и сейчас дорогу пришлось уточнить.
Пассажиры электрички перешли мосток через реку, окружённую высокими вербами. Галина смотрела по сторонам, она узнала, наконец, дорогу, по которой приезжали они с дедом, и вдруг стало так хорошо на душе. Знакомые запахи, звуки. Дача продана ещё до ее рождения, но ощущение какой-то наследственной памяти поднялось в груди, и возникло состояние дежавю.
Даже если приехала она зря – хорошо, что приехала.
Сейчас она направлялась в дом Александры Сергеевны Дерюгиной, старой знакомой деда и бабушки, к которым они ездили. Общались после смерти деда они мало, но мама регулярно отправляла Валентине, снохе бабы Шуры, поздравления со всеми праздниками, передавала той поклон.
За суетою Галя так и не сообщила им о смерти мамы, и решила, что сделает все разом. Только в автобусе она отправила тете Вале сообщение, что заедет к ним. И та, , ответила – будут рады.
Галя проходила мимо дачи деда. Теперь на месте жёлтого от цветов палисадника – туи, вместо протоптанной тропы – плитка дорожки с фонарями по бокам. Но Гале понравилось, что осталась в доме аура 50-х. Та же веранда с колоннами и витыми стульями, нет громоздкого забора, остались старые окна, ну, или сделаны были новые под старину – с многочисленными перекладинами в рамах. А на веранде – двойная белая крашенная дверь.
"Как же хорошо, наверное, там внутри" – мелькнуло в подсознании у Гали и показалось ей, что она там была. Нет, не только на фото видела она этот дом.
Дом Дерюгиных – добротный, кирпичный, заросший ухоженными плодовыми деревьями, с небольшим уютным двориком. Во дворе – детский велосипед, игрушки. Валентина, хозяйка дома, полная женщина лет шестидесяти, вышла на крыльцо.
– Здравствуйте, Галя. Наши соболезнования...
– Разве Вы знаете? – Галя собиралась сообщить о смерти мамы только сейчас.
– Конечно. Конечно, знаем. Столько общих знакомых тут. Мне Маша Зотова рассказала. Они с твоей мамой учились вместе. У нас тут все старожилы семью вашу знают. Проходи, проходи... Мне Женьку свалили, внука младшего. Вот, нянчусь. А Людмилу жалко. Ох, жалко. Молодая ведь... Вот и бабушка, и мама рано ушли.
Они сидели, перекусывали, пили чай. Туда-сюда носился четырехлетний внук. Оказалось, что баба Шура уж два месяца, как лежит – отказали ноги. Но и она была рада видеть Галю, начала вспоминать годы прежние. Только путала уж имена, даты...
И Гале вдруг стало стыдно вспоминать и рассказывать им эту неприятную сцену с поминок. Казалось, если расскажет она, то вроде как – пятно на ее семью. Она просто попросила:
– А расскажите мне поподробнее о дедушке, о бабушке, о маме и ее сестре, пожалуйста.
Тетя Валя посмотрела на неё внимательно.
– Ясно, Галь. Поговорить хочешь. Давай. Вот только Женька не даст. Давай сейчас накормлю его, спать уложу. Он часа два проспит, а то и больше. И поговорим.
Так и сделали. А потом Галя сидела в удобном старом кресле и слушала. Ох, много интересного рассказали ей Александра Сергеевна и ее сноха Валентина. Больше говорила Валентина, но баба Шура поправляла, махала, порой, на нее рукой, обижалась на неточности.
Дед Гали в свое время был очень известным человеком, занимал почетный партийный пост, входил, так сказать, в элиту местной советской номенклатуры. Дачу эту ему выделили по должности, квартиру в престижной «сталинке» – тоже. Людочка была их гордостью и надеждой. Здесь, на этой даче, они с матерью Натальей бывали часто, отец – наездами. Но человек он был компанейский, простым, с соседями ладил, много помогал нуждающимся. В общем, несмотря на видимую материальную разницу, соседи его любили.
Когда родилась Виктория, бабушка Гали Наталья перебралась сюда совсем. Теперь жили они на даче круглый год, Виктория росла у всех на глазах. Два года Людмилу возили в местную школу, поэтому и остались здесь у нее друзья.
А Вика, младшая, была похожа на бутон – розовощекая, милая, с россыпью нежных кудряшек. Родители с ума сходили от любви к ней, наряжали в иностранные кружевные платьица, мутоновые шубки. Вике ни в чем не было отказа. К тому же обнаружилась у девочки аллергия, и отношение к ней было вдвойне бережным.
Ну, а вскоре появились у девочки странные повадки – истерики с валяниями на полу, бесконечные капризы и требования. Мягкая Наталья справиться не могла, нанимали нянь, но и они справлялись плохо. Пробовали детсад, но и оттуда ребенка пришлось забрать.
Школа – с боем. Нанимали учителей, чтоб осваивала Вика программу. И в поселке родители друзей перестали пускать девочку в дома – она плохо влияла на детей, не умела себя вести тактично, а потом выявилась странная проблема – она подворовывала.
– Сначала-то Наталья не поверила, ох, доказывала, – вспоминала баба Шура, – Мол, чего ей воровать у вас, если у нее все есть. Первый раз ткнула, что, дескать, бедные мы, а они вот богачи. Долго разбиралися, ссорились они с соседями, но Вику-то Петька Жиров с поличным поймал. Поймал и в милицию повез. Только благодаря деду твоему не поставили ее на учёт. Вот тогда из поселка они уехали. Стыдно же... Уж потом Наташа вернулась, когда лет пять прошло. Без Вики уже. Сколько нервов она им потрепала, ох! Говорила, не то панк она, не то рокер какой... Плакала Наталья-то. А Петя держался, руками только разводил. Говорил, что сделали всё, а она... В общем, не жила она с ними, шлялась где-то.
– А когда я родилась, они уж дачу продали, да?
– Да-а. У Людочки-то ведь вон как долго детей не было. Тут давно Лавреновы живут. Хорошие люди. Они у ваших дачу и купили.
– А знаете, Виктория приехала на мамины похороны. Хоть они и не общались давно.
– Приезжала? Ух ты. Так ведь и правильно – сестра все же.
И Галя решилась задать главный вопрос:
– Она сказала, что не родная я дочка маме с папой, удочеренная.
– Да ты что! – всплеснула руками тетя Валя, – Вот ведь... А ты... Ты сам-то как думаешь? Врёт?
– Я не знаю. Мама сама мне никогда этого не говорила. И никто не говорил. Вот и приехала... может, вы что-то знаете?
– Ох, ты, батюшки! Не-ет, – баба Шура лежала, хмурилась, пыталась вспомнить, – Так ить откуда нам знать. Они ж в городе уж были, дачу продали... Ты уж там родилась.
– Галь, да не верю я. Ты на бабку свою похожа очень, на Наталью. Вот и волосы такие ж, и взгляд. Я ее хорошо помню, – Валентина с сомнением качала головой, – Может врёт она?
– Если б знать. Я не боюсь, вы не думайте. И ее не боюсь, хоть и угрожает квартиру отнять, и того, если удочеренная – не боюсь. Мама с папой мне родные. Родными и останутся. И дед с бабушкой – мои. Правда, бабушку помню плохо. Мне пять было, когда умерла.
– Да-а... Рано Наталья-то померла, а я вот все живу. Не берет Бог, – вздыхала баба Шура.
А когда вышли они во двор, Валентина вдруг дала совет.
– Галь, а пошли к Лавреновым сходим. Они точно больше нас знают. Ведь их дед вместе с твоим работал, дружили до конца, приезжал он к ним. Они тогда дачу поэтому и продали – друзьям. Профессором был новый хозяин. Правда, они тут не всегда жили, уезжали на Урал, потом вернулись. А ведь Агния Карловна, жена его, может что-то знать. Тоже уж старая, болеет, но ...
И они с Валентиной направились к старой дедовой даче. Вернее к особняку в старинном советском стиле с мансардой, большой верандой и колоннами.
Дни стояли тихие, тёплые, только блестящие паутинки лениво летали, покачиваясь в прозрачном воздухе. Калитка оказалась открытой, они прошли по дорожке, поднялись на террасу, позвонили.
Дверь открыла миловидная немолодая женщина, она держала в руках яблоко, жевала. Увидела гостей, с полным ртом проговорила:
– Ууу, ахаите... , – кивнула на приветствие.
– Соня, а мы к тебе тут. Здравствуй. Вернее – к маме. Это внучка бывших хозяев. Вот знакомьтесь – Галя. А это Софья...Софья Леонидовна.
– Да какая Еонидовна! – дожевывала яблоко хозяйка, – Теть Соня, да и все. А лучше – Соня, шоб совсем старой себя уж не считать. Ой, – хвалилась, – Ты ж Людина дочка, да? Царство небесное маме твоей, – и она вдруг обняла Галю порывисто и крепко.
Хозяйка была небольшого роста, очень активная, какая-то юркая. Скорбь с ее лица сошла быстро, она жизнерадостно улыбалась, летая по дому.
– Яблоки нынче... оох! Вкусные, сочные! Особенно вот эти осенние. Пинк-леди называются. Какое-то неприличное название, Тёмка сказал, – она усмехнулась, – Только у нас такие. Надо, Валь? Полно ведь. А Вам, Галь? – и не дождавшись ответа, – Наберём. Много наберём. Сколько увезете.
– Спасибо, – кивнула Галина, ей нравилась эта непосредственность хозяйки.
Они рассматривали небольшие акварели: цветы, натюрморты, пейзажи. Софья умело писала, одна из комнат была превращена в мастерскую. Потом женщины говорили о своем, звучали имена и фамилии Гале не знакомые: Станислав, Леонид, Вера, Артем. Валентина этого Артема за что-то благодарила, а Софья ругала. Но ругала как-то не зло, как ругают того, кого любят.
И когда разговоры о близких кончились, Валентина сказала:
– Сонь, мы чё пришли-то. Вот Галя спросить кое-что хотела. Может знаешь ты или мама ...
– Мама спит в это время всегда. Дрыхнет, как сурок, пушкой не разбудишь. Не слышите храп? Нет, не слышите? Разбудить?
– Да пусть спит. Может, ты чего вспомнишь.
Они сели за стол – здесь это было нормой, без чая не уйдешь, рассказали Софье о сомнениях Гали. Софья слушала с интересом, и, глядя на нее, Галя вдруг поняла, что перед ней очень умная женщина, совсем не легкомысленная, какой показалась поначалу. Острый взгляд, промелькнувшая грустинка воспоминаний в глазах.
– Вика ... Ох, уж эта Вика. Мало она нервов родителям и сестре попортила, так теперь и за племянницу принялась, – вздохнула Софья, – Мне все время жаль было тетю Наташу. Такой жизнестойкой казалась, а и ее история с Викусей «сломала». Петр, дед твой, держался, Галь, потому что жену поддерживал, боялся за здоровье ее. А она начала болеть, замыкаться — тяжело переживала историю дочери. И смело можно сказать, что эта история ее и погубила.
Софья знала много. Дед общался с ее отцом и мамой, историю эту обсуждали в семье. А история довольно грустная.
К пятнадцати годам Викуся превратилась в писаную красавицу, парни пошли табунами. В девятый класс ее, однако, не взяли. Пошла в ПТУ учиться на парикмахера. Но связалась с дурной компанией, стала панком, обрилась налысо. Потом – дворовые посиделки до утра, потом – скандал с отцом, уход из дома. Искал ее отец, нанимая людей. Нашел в больнице – осложнение после аборта.
Все проблемы дочери решали родители, они проходили через них, с затратами, хлопотами и бессонными ночами. Сначала – цветочки, потом пошли и ягодки.
Последовала повестка в суд. Виктория с друзьями ограбила продуктовую палатку на железнодорожной станции, да еще и покалечили они случайного прохожего, пытавшегося вмешаться.
Грозило Вике три года тюрьмы. Но дело можно было решить путем незаконным, но вполне преемлемым. Вот тогда и продали родители дачу Лавреновым – нужны были деньги.
А Вика вернулась домой из следственного изолятора. Высохшая, худая, с черными подглазинами и поредевшими волосами. Она курила на балконе, огрызалась на мать, спала днями и хлопала дверьми ночью, не давая никому покоя. Отец устраивал ее на работу, то в одно место, то в другое, но Вику работа интересовала мало – ее интересовала роковая любовь.
Дошло до того, что притащила она мужика домой, заявила, что имеет право на часть площади. Первый кандидат, поняв ситуацию, слинял быстро.
Но за ним появился второй – наглый, грубый и беспринципный тип. От любви Вика расцвела, появился румянец, опять стала наряжаться, мечтать о красивых вещах, а значит – больших деньгах. Вот только взять их было негде. Ее мужчина испытывал "временные" трудности.
Отец ещё работал, а мать оказалась заложницей ситуации – дома жил чужой мужик, не сильно считающийся с удобствами хозяев. В конце концов случился конфликт с отцом и даже драка.
Вот тогда и попросили они старшую дочь Люду с мужем поменяться жильем с сестрой, переехать к ним. Родители Гали приобрели тогда двухкомнатную кооперативную квартиру, детей у них ещё не было. Жить с Викторией и ее сожителем родителям было просто невозможно. Людмила это видела, родителей жалела, мужа уговорила.
– А когда приватизация началась, договорились они, что квартира родительская – Людмиле отойдет, а та двушка останется за Викторией. Так и приватизировали тогда. Уж не знаю подробностей. Только дед твой всегда говорил, что квартира эта тебе остаётся, а что до Виктории – дело ее. Она ж эту двушку продала вскоре, уехала куда-то, потом вернулась, опять к ним приезжала, опять скандалила. А потом и вовсе... Ох...
– Что? Что случилось потом? – Галине не терпелось узнать.
– В восемьдесят девятом это было. Как сейчас помню. Навела твоя тетушка на родную семью воров. Да и сама там побывала. Как-то ключи заимела, хоть и поменяли они замки. Вынесли все подчистую. Деньги, украшения, технику, одежду дорогую. В общем, все, что смогли. Вычислили -то их быстро. Только вот уехали ее подельники уж в края дальние. И делу этому дед с бабкой твои ход не дали – не захотели дочь в тюрьму сажать. Стыдно..., – казалось, Софье и самой стыдно о таком рассказывать, она замолчала.
А Галя вспомнила рассказ Виктории о том, как спряталась она и услышала тайну ее рождения - удочерения. Уж не тогда ль вернулась бабушка домой? Вернулась и говорила по телефону с дедом, когда в квартире шло ограбление...
Как же страшно жить, когда такая дочь!
– Больше дед твой Вику и на порог не пустил. Она скандалила. В пылу одного такого скандала лет через пять уж и случился у Натальи удар, увезли в больницу, но спасти – не спасли. Петр говорил, что одна у него дочь – Люда. Устал он. За жену ее винил, за те беды, которые семье принесла.
– А мама? Она ведь тоже очень обижена на сестру была.
– Так, а как же. Тоже ведь в смерти матери ее винила. А ещё, она ж добрая была, мама твоя. Денег как-то дала сестре в долг, да сумму большую. Неуж не догадывалась, что не вернёт? А та и не думала возвращать. Не привыкла она долги возвращать. Ох, Петя тогда и ругался. Да и украли много дорогого тогда у Люды. О кулоне от бабушки она очень переживала.
– А насчёт меня..., – оставался главный вопрос.
– Вот это не знаю, Галь. Не верю я, что правда это. Никогда дед твой о таком не говорил. Радовался, когда родилась ты, помню. Приезжали с тобой с маленькой сюда. А ты не помнишь? Веру мою, Артемку? Нет? Ну, маленькие вы были, вот и не помнишь.
– Вы знаете, я, возможно, что-то и помню. Дом ваш, как из детства.
– Вот-вот. Когда родители твои в Борисовке дом взяли, так Люда часто у нас бывала. Рядом же... А потом мы сами уезжали, жили в Екатеринбурге, мужа туда по службе перевели. Вернулись четыре года как. Ваш дом уж сдан был.
Они поговорили ещё. И тут из комнаты "выползла" худощавая старушка в лихо завёрнутых спортивных штанах и цветастой кофточке. Она раскланялась.
– Батюшки, гости! Где моя шляпка, Сонь?
Агния Карловна оказалась старушкой боевой, веселой и экстравагантной. Когда узнала, кто у них в гостях, все порывалась надеть какой-то новый шелковый костюм, рассказывала о брюках клещ и о том, какая она модная в этом костюме.
Улыбка не сходила с лица всех присутствующих, настроение поднялось, но костюм надеть так и не пришлось, Галя уже собиралась уходить.
Агния Карловна подтвердила, что дочь о семье Гали знает все, развела руками:
– А я уж и мало че помню, хоть и молода.
***
А у Гали осталось ощущение, что приезжала она к родне. Да, к родне, к таким близким ее семье людям. Вот есть тетка, родная тетка, такая неприятная, колкая и чужая. Мысли о ней заставили подернуть плечами. И так жаль стало бабушку Наташу ...
А с этими людьми, в чужом, казалось бы, доме, она почувствовала себя, как будто сто лет жила там. Здесь ее и не знали совсем, но уже любили, любили такой, какая она есть. И она могла с этими людьми говорить часами, даже если говорить не о чем.
Как же хорошо, что приехала она сюда! И пусть тайна ее рождения так и не открылась, но зато теперь она знает историю своей семьи. И зачем мама от нее скрывала это? Выгораживала сестру? Не хотела обливать грязью? Ну что ж, вполне похоже на маму.
Галя повернула к остановке, к трассе, и тут вспомнила, что есть дорога намного короче. О ней только что говорила тетя Валя, но все ж велела идти к автобусу.
А что если...
И ноги сами повернули на грунтовку, которая вела в Борисовку. Теперь оставалось проведать квартирантов. Настроение было великолепным, кругом простирались жухлые поля, впереди и у трассы желтел перелесок. Солнце по-осеннему низкое чуть припекало, из придорожных канав веяло пьянящим духом палой листвы.
Мимо нее изредка проезжали машины. Одно плохо – сумка тянула руку, без яблок ее не отпустили, навалили сполна. Она посторонилась, услышав сзади гул автомобиля. Но машина притормозила, опустилось стекло, оглушила музыка:
– Девушка, а давайте мы Вас подбросим, – в машине двое коротко стриженных парней. Вид – не внушающий доверия, речь – игривая.
– Спасибо, не надо.
– Ну, что Вы, девушка. Далеко же... Боитесь что ли нас? – гогот.
Вот тогда Галя очень пожалела, что не послушала тетю Валю и пошла пешком. Она оглянулась, дорога была пустынна.
– Поезжайте, пожалуйста. Я дойду.
– Такая красивая девушка, и одна. Мы что Вам не нравимся. А мы многое умеем, можем показать...
Галя шла, ладошки ее спотели, машина двигалась следом, парни хохмили, бросали пошлости, не уезжали. Она попробовала набрать номер тети Вали, но здесь не было связи. А парни уже шутили про местную связь.
И опять в голове ужасная картина: разодранная кукла с отгрызанной головой, рваная одежка ... этот детский страх. Но сейчас ей что-то помогло победить эти страхи.
Она навернула на руку пакет с яблоками, готовая отбиваться, если все же потянут в машину.
Да, она – натура романтичная и нежная, но в критические моменты вдруг откуда-то поднимались в ней такие негодование и гнев, что лучше не попадать ей под руку горячую. Это качество помогало и раньше. Она умела собрать учеников перед выступлением, умела собраться сама, внушить убежденность в силе и себе и им.
Вот и сейчас она была уверена, что в обиду себя не даст. Глаза ее сузились и она приподняла подбородок, смотрела на них уже сверху вниз. Даже захотелось вдруг наклониться к окошку, схватить подонка за грудки и тряхнуть как следует.
И тут раздался гул – навстречу им двигалось и пылило транспортное средство цвета хаки на четырех больших колесах с водителем в шлеме. Кажется, такие штуки называются – квадроцикл. Шлем был таким закрытым, что лицо водителя разглядеть было невозможно, но Галя смотрела на него с надеждой. Напряглись и парни.
Но квадроцикл поначалу проехал мимо, Галя не успела прийти в себя, как услышала, что он разворачивается. Он догнал автомобиль, пристроился сзади. Галя оглянулась, шлем кивнул, звал ее к себе.
И Галя решительно шагнула к нему, забралась за спину водителя, он забрал ее сумки, кинул в передний багажник, лихо обогнул автомобиль и направился туда, откуда ехал. Машина так и не догнала их.
А Галя сидела за водителем ни жива ни мертва. Почему-то его она ничуть не боялась, а те двое ещё вызывали липкий страх. Они въехали в Борисовку, квадроцикл остановился, водитель оглянулся, поднял "забрало". Галя видела только глаза.
– Куда Вам? – спросил.
– Спасибо, – пришла она в себя, начала сползать, но он вдруг взял ее за локоть.
– Нет-нет! Довезу до места. А то болтаетесь по дорогам одна, привлекаете несознательный элемент.
– Да мне... мне... На Депутатскую дом шесть. Я ненадолго, – почему-то растерялась она от строгости хозяина квадроцикла, говорила, оправдываясь.
И он довёз ее до места, остановился, сидел, не оборачиваясь.
– Спасибо Вам большое, – слезла она, взяла свои сумки, – До свидания, – кивнула, сделала пару шагов к дому, вернулась, – Я Вам что-то должна?
– Нет, – буркнул он, уже заводил свой вездеход.
– Тогда вот, – она полезла в пакет, начала доставать яблоки, – Вот возьмите яблок. Очень вкусные. Пинк-леди называются.
Он обернулся на нее, и вдруг заглушил мотор, стянул шлем.
Под шлемом оказался молодой человек с чуть длинноватым носом с горбинкой, толстыми губами, высоким лбом и черными бровями. Шевелюра его стояла дыбом, но в целом был он очень симпатичным.
– Пинк-леди? Ужасное название. А где взяли?
– Угостили меня. Очень хорошие люди угостили. Берите, – она протягивала ему пару яблок.
– Да спасибо, – он пожал плечами и взял одно, – Вы говорили, что ненадолго. А потом куда?
– А потом – на остановку. Автобус в четыре, а мне на электричку надо...
– Ага, опять попретесь одна по полям? Нападут бандиты, яблоки Ваши отымут. Нет уж... Довезу. Можете не спешить. Ступайте, – он откусил яблоко, принялся жевать.
Галя лишь пожала плечами и пошла в дом. Странный какой-то. Надо и с ним – осторожнее.
С Леной – квартиранткой она пообщалась довольно быстро, яблоками угостила ее детей, поговорили они о проблемах дома, и Галя вышла на улицу.
Квадроцикл ее ждал. Парень, казалось, спит на руле.
– Эй, – потрогала она его за плечо.
Он мигом очнулся.
– Уже? Поспать не дали. Только сон увидел, – ворчал он, натягивая шлем.
– И что же Вам приснилось? – спросила Галя, садясь позади него.
Он завел мотор и уже сквозь грохот прокричал.
– Змея...
"Точно странный" – подумала Галина, но на этот раз почему-то пришла уверенность, что парень этот ее не обидит.
Так и вышло. Он довёз ее до станции, кивнул и улетел, громыхая своей машиной. Они так и не познакомились.
– Еду, Ин. Не переживай ... Ой, нет, не узнала. Зато узнала много другого, о тётке наслушалась. Потом расскажу. И знаешь, так рада я, что побывала у них. Ощущение такое ...такое ... Что вернусь туда, ощущение ...
***
А в доме Лавреновых вздыхала Агния Карловна.
Когда Галина ушла, она примолкла. Софья болтала, вспоминая прошлое, жалея Людмилу, ругая Викторию, а мать ее молча пила чай. Была она непривычно задумчива.
– Мам, ты чего это? Чего загрустила-то?
– Да вот думаю... Бедная девочка. Бедная...
– Кто? Галя? А почему? Потому что сирота?
Агния Карловна подняла на дочь глаза.
– Сирота? Да, верно. Так и есть. Господи, что ж будешь-то, коль узнает? Бедная, ох... Бедная девочка...
***
Подписывайтесь на канал Рассеянный хореограф, друзья!
И читайте мои завершенные истории, если пропустили: