Кукушки. Глава 51
Вечером за ней пришли, дверь в избу распахнулась и вместе со снежной дымкой зашёл Никанор со товарищами по общине.
-Собирайся, -приказал он, стараясь не смотреть истерзанной сестре в глаза, -в яму пойдёшь! Покорная Феша сползла с лавки и замерла возле неё, ожидая его дальнейших указаний.
-Не стой, как столб, -буркнул он, -шагай к двери!
-Дай ей одежу хоть какую-никакую с собой взять, -вмешался один из тех, что с ним пришёл, -не по - людски как-то девку в одном сарафане по деревне вести, неровен час кто увидит, греха опосля не оберемся! Никанор мотнул головой в сторону душегреи, лежавшей на скамье, говоривший взял её и накинул на плечи девушки. Босую, держа под руки, чтобы не свалилась по дороге они притащили её к яме, которая была устроена в усторонке от всякого жилья.
Была она, узка, глубока, сверху прикрывалась тяжелой решёткой, которая запиралась на замок, ключ от которой Никанор спрятал, повесив его на верёвочку себе на шею. Девушку обвязали за талию веревкой и спустили в яму. Молча, словно стыдясь собственного поступка они быстро разошлись по домам, не заметив Ильи, следившим за ними.
Вот уже несколько дней он пытался освободить Фешу из заточения, но всё никак у него это не получалось, возле избы, где она находилась вечно были люди, и она тщательно охранялась. Прижавшись лицом к холодной решетке, он зашептал в стылую тьму:
-Феша, отзовись моя голубка, жива ли?
-Илья!? –откликнулась девушка, -как ты здесь? Уходи немедля, не то здесь же окажешься!
-Не бойся, соглядай твой паужинает ещё, думает, что отсюда ты никуда не денешься! Я видел, как тебя вели! Возьми! –он снял с ног валенки, но они бы не прошли через небольшие отверстия решетки, а вот шерстяные носки –запросто.
-Надень носки и обмотай ноги и руки дошкой, -шепнул он в яму, опасаясь быть услышанным не теми. Сам он спешно отрезал ножом от подола своего тулупа лоскуты, чтобы пропихнуть их сквозь решетку, туда же полетел хлеб и сало, которое он принес в карманах.
-Не спи, душа моя, ходи и двигай руками, иначе замерзнешь, -парень оторвал рукава от тулупчика, пытаясь их пропихнуть, -береги ноги, укутай хорошенько, а я к дядьке Анфиму, что-нибудь да он придумает! Жди, вернусь ещё, главное не спи, умоляю! Он огляделся, не видел ли кто его и убедившись, что всё в порядке рванул к Костоламовым.
Анфим предвидел такой исход. Никанор давно его не слышал или не хотел слышать, в разговоры особо с отцом не вступал, по большей части огрызался, да щерился, словно собака. То, что отныне прошлой жизни больше не будет Анфим понял сразу, ещё тогда, когда сын первый раз перечить начал отцу. Птенчик оперился и ему захотелось свободы.
Отец ещё как-то пытался сохранить всё как есть, но семья рушилась на глазах. Не такой участи он ждал для своей дочери, не таким видел её будущее.
Ему было кому доверять. Во-первых, Устинья, как только всё началось, она поддержала мужа в мысли, что дочери нужно бежать из Кокушек. Как не болело её сердце за родную кровиночку, всё же начала она тайно потихоньку собирать в плетенную кузовки вещи, еду, которые могли пригодиться Феше в её новой жизни.
Прятали всё в амбаре, куда доступ был только у большухи и Анфима. Именно она приветила невестку Катю, думая о том, что её помощь может понадобиться. Затюканная собственным мужем женщина была рада вниманию со стороны свекрови, не понимая отчего та вдруг стала столь ласковой по отношению к ней.
Поддерживал отца и один из сыновей, которому претило стремление старшего брата к власти, да и в общине нашлись люди, вставшие на его сторону.
После общей молитвы в избе отца, Костоламовы разбрелись по своим избам, поднялся со скамьи и Никанор.
-Пойду, проверю яму, да на боковую, -сказал он отцу, -завтра поутру соберем общину, вместе станем решать судьбу Феши, ежели она ночь эту переживет, давит морозец-то сегодня на улице, ох и давит. Грехи наши тяжкие, послал Господь на мою душу непутевую сестрицу! – он нахлобучил на голову мохнатую шапку и надев тулуп вышел из избы. Боявшаяся проронить и слово, чтобы не выдать себя, Устинья бросилась к мужу, молча сидевшему у стола.
-Что ж ты молчишь, идол ты деревянный, угробит Никанор нашу дочь, как есть угробит! Виданное ли дело, в яме да в такой мороз!
-Не воздыряй лишний раз! Лучше приготовь топленного теплого молока да с маковым отваром, да Екатерине унеси, пока Никанор по делам ходит, да накажи, чтобы любыми силами она муженька своего тем молоком напоила! Только сдается мне, он и так не откажется, с детства любит перед сном молочка хлебнуть! Да скажи там ей, как заснёт пущай ключ с его шеи снимет, да нам принесёт! А я пока сторожа навещу, для него тоже молока приготовь!
-Что же будет-то! Никанор нас со свету белого сживёт! –Устинья спешно доставала из корзины нужные отвары.
-Не сживёт, если по уму всё сделаем! –договорить он не успел, Илья, в оборванном тулупе ворвался в избу словно за ним гналась стая волков.
-Феша в яме! –выкрикнул он, забыв на входе перекрестить лоб.
-Не зачем так кричать, -осадил его Анфим, - мы знаем, всё же Никанор наш сын.
-Что же вы сидите? Надо же бежать? Что-то делать! –выкрикнул гость.
-Делаем, -хозяин дома был спокоен как никогда, а ты чего весь рваный, словно собаки тебя рвали? –спросил он.
-Для Феши тулупчик изорвал, босую её привели, как бы ноги в яме не оставила, - успокаиваясь и присаживаясь на скамью ответил ему гость.
Устинья, услышав его слова враз уронила на пол чашку с молоком, белая жижица мигом раскатилась по выскобленному полу.
-Изверги! –выкрикнула она, заливаясь слезами, -ироды проклятущие! Что девка им сделала, чем насолила? В Шорохово, сказывают, браки с иноверными разрешены, а наш Никанор узду закусил и слышать никого не желает! Ой, горюшко мне, ласточка моя, сизокрылая, не видать тебе ясного неба, не ходить тебе по зеленой травушке! –завыла она.
-А ну, цыц! –прикрикнул на неё муж, -тебе, что велело было сделать! Вот и исполняй! Да выдай хлопцу новый тулуп, тот что младшенького ладили, ему нужнее сейчас! А ты, парень, беги домой да с родителями прощайся, как сын мой домой вернется да заснет, пойдём Фешу нашу выручать! Бежать вам с деревни нужно, бежать! А я пока до сторожа дойду, собрала что-ль то, что просил? –спросил он сердито жену.
-Собрала, Анфимушка, всё как велел, -заплаканная Устинья спешно подала мужу узелок.
-Вот и славно, -помягчел он голосом, -не плачь, голуба моя, вызволим мы нашу девочку!
Ещё немного постояв, Илья натягивал новый тулуп, мужчины вышли в морозную ночь.
Никанор вернулся домой сердитехонький, долго молился в красном углу, что-то шепча Богу. Катя извертелась на полатях, дожидаясь, когда он соберется ко сну и мигом выскочила на середину избы, когда муж, кряхтя начал стягивать с себя одежду.
-Молочка перед сном отведать не желаете, Никанор Анфимович? –заискивающе спросила она его, протягивая кружку.
-Всё как вы любите, теплое, да с пеночкой, -ворковала она, кружа возле него и ожидая от мужа знака согласия и когда тот мотнул головой тут же подала кружку. Никанор молча выпил молоко, оттёр с усов оставшиеся следы.
-Что ж почивать пора, -сказал он, поудобнее устраиваясь на скамье, -а ты куда? –прикрикнул он на жену, вознамерившуюся прилечь на полати, рядом с ребятишками, -а полночную кто нести станет, али забыла, что на тебе епитимья, мною наложенная? Молись да испрашивай прощения за грешную свою жизнь, Екатерина!
Спустя время, сложив руки на груди, он громко захрапел, посвистывая носом. Катя, отмолившись, на цыпочках подошла к мужу, чтобы забрать ключ, висевший у него на шее, но не тут –то было, Никанор крепко держал его в руках. Женщина заволновалась, достать его не представляло возможном, но в ту ночь сам Господь вёл её за руку.
Взглядом она наткнулась на гусиное крылышко, которым обмазывали яйцом выпечку сверху, оторвав от него небольшое перо она принялась щекотать им нос мужа. Тот морщился, кривил лицо и не выдержав чихнул, выпустив ключ из рук и дальше захрапел, но уже без него. Катя обрезала веревочку на котором, он был и потянув за кончик забрала её и ключ, которому предстояло вернуться на место.
Анфим и вернувшийся от родителей Илья спешили к яме. Устинья спешно дособировала беглецов в дорогу, младший их сын запрягал лошадь, загружая сани тем, на что указывала мать. Возле ямы никого не было. Сторож крепко спал в своей избе, сморенный маковым отваром.
-Феша, -негромко позвал дочь Анфим и замер, дожидаясь её ответа. Но в ответ ему была одна тишина. Измученная истязаниями и морозами девушка впала в беспамятство и бессильно лежала на стылой земле, как тряпичная кукла. Виделось ей, как гуляют они с Ильей вдоль родной реки держась за руки и жаркое солнце светит им с ясного неба. Вдруг из реки выпрыгнула большая щука и сказала им человеческим голосом:
-Феша, очнись! Дочь моя, откликнись! Девушка пришла в себя, не понимая, что с ней и где она находится, но знакомый, отцовский голос настойчиво спрашивал сверху:
-Феша, жива ли? Ответь мне!
-Жива, тятя, -откликнулась она слабым голосом и Анфим не смог сдержать слёз. Быстро смахнув их со своего лица, он крикнул в яму:
-Ничего не бойся, голубка моя, хватай веревку, да обвяжись ею вокруг талии покрепче, как сможешь, мы с Ильёю тебя вытянем. Слабыми руками Феша обмотнула себя веревкой, завязала никудышный узел, но он выдержал и вскоре она оказалась наверху. Прикрыв яму решеткой и набросав руками снега вокруг неё, чтобы скрыть свои следы все трое поспешили во двор Костоламовых. Девушка сама идти не могла и её тащил на спине Илья, беспокоясь лишь о том, что она вновь потеряла сознание. Очнулась Феша только в избе, от боли в обмороженных руках и ногах, которые мать растирала гусиным жиром.
-Медлить нельзя, -сказал Анфим, сжимая кулаки от того, что он видел мучения дочери, -скоро рассвет и Никанор проснется. Бежи, Катя, ключ надобно обратно вернуть и больше сюда не возвращайся, будь при муже, словно и не знаешь ничего, а иначе не сносить тебе головы. Та, согласно кивнув, поспешила домой. В избе было тихо, лишь одинокая лучина потрескивая догорала в светце. Никанор спал. Женщина тихонько вернула веревочку ему на шею и повесила на неё ключ, а сама продолжила молиться, испрашивая у Бога благополучного исхода для беглецов.
В сани бережно уложили Фешу, прикрыв сверху меховым пологом для тепла. На востоке показался краешек солнца, скоро оно целиком вступит в свои права.
-Шибко не гони, не старайся уехать далеко, -поучал Анфим Илью, -спрячьтесь на несколько дней в Шорохово, в доме, что я тебе подсказал. Никанор вас искать там не станет, а Феша придёт в себя. На первое время вам тут всего хватит. По приезду в Тобольск шкуры, лошадь продадите и коли ты не дурак, то дело своё заведешь да станете жить-поживать.
Феша у нас скорнячному делу обучена, береги её, знать боле и не увидимся с вами. Устинья, услышав его слова лишь судорожно вздохнула, ещё когда обмывала ноги и руки доченьки она это поняла, от того и поливала её слезами, прижимая к себе, чтобы хоть на секундочку ещё побыть с ней рядом. Рвалось на части материнское сердце истекая слезами. Палец на руке отрежешь-больно, а здесь почитай всю руку оттяпали.
-Донюшка моя, -шептала она, -как ты там на чужой сторонке жить-поживать станешь? Изболелося моё сердце, дыху не хватает, как подумаю о дороге, да не добрых людях, что по ней вам могут встретиться! Храни Господь тебя, дитя, ты моё, ненаглядное, помни всегда о родительской любви нашей!
-Дай Бог свидимся ещё, матушка, -шептала Феша в ответ, -за вас боюсь, а ну как Никанор лютовать начнёт? Как мне жить после этого, зная, что за меня и вы пострадали?
-Про нас не думай, твой отец ещё в силе, да и Никанор наш сын, неужто против родителей пойдёт? Береги себя, кровиночка моя, молиться за тебя стану, Господь не оставит вас!
Ранним утором выехали со двора Костоламовых сани, прощальным взглядом проводили их Анфим и Устинья, заперев ворота побрели в избу, поддерживая друг друга. Новый день стоял на пороге и только Богу было известно, что он принесёт людям.
Моя "Аннушка" на Литрес и на ЛИТМАРКЕТЕ
"Ветер перемен" (продолжение "Аннушки") на Литрес и на ЛИТМАРКЕТЕ
Читайте с удовольствием!
Здесь вы можете поддержать меня, пока я ищу работу- ДОНАТЫ