Найти в Дзене
За околицей

Подожди со сватами, как бы вам самим в ямах не оказаться!

Сурова зауральская зима, иной раз снегопады зарядят такие, что шагу ступить неможно, а бывают морозы, враз птица налету замерзает. Сурова и щедра зима. Начало романа Глава 49 Приходит зимой в избы кокушенцев ремесло, всяк своим делом занимается, скорняки в это время закупают шкуры у охотников, возят мех на продажу, доделывают дела, что с лета остались. Вот и Анфим при деле, торгуется с охотниками, что добытые шкуры волков на продажу принёс, к каждому изъяну приглядывается, чтобы цену сбить. Стоят друг перед другом в костоламовском дворе два дурака, один продаёт другой покупает, и никто уступить первым не хочет. Никанор при отце и хоть давно овладел он искусством торговли Анфим к делу его не подпускает, сам с охотниками речи ведёт. сердится Никанор губы дует, нигде воли ему нет, всюду отец распоряжается. Вот и сейчас велел сыну сена коровам дать. Неведомо ему, что сын давно своё недовольство в себе греет да ростит, поперек горда ему родительские наказы. Тесновато ему костоламовское

Кукушки. Глава 50

Сурова зауральская зима, иной раз снегопады зарядят такие, что шагу ступить неможно, а бывают морозы, враз птица налету замерзает. Сурова и щедра зима.

Начало романа

Глава 49

Приходит зимой в избы кокушенцев ремесло, всяк своим делом занимается, скорняки в это время закупают шкуры у охотников, возят мех на продажу, доделывают дела, что с лета остались. Вот и Анфим при деле, торгуется с охотниками, что добытые шкуры волков на продажу принёс, к каждому изъяну приглядывается, чтобы цену сбить. Стоят друг перед другом в костоламовском дворе два дурака, один продаёт другой покупает, и никто уступить первым не хочет.

Никанор при отце и хоть давно овладел он искусством торговли Анфим к делу его не подпускает, сам с охотниками речи ведёт. сердится Никанор губы дует, нигде воли ему нет, всюду отец распоряжается. Вот и сейчас велел сыну сена коровам дать. Неведомо ему, что сын давно своё недовольство в себе греет да ростит, поперек горда ему родительские наказы.

Тесновато ему костоламовское подворье, он на общину обзарился, старостой желает стать, чтобы самому, единолично управлять ею. Для этого авторитет нужен, вот он потихоньку, тихой сапой, и начал окружать кокушенцев своей мнимой заботой. Кому сена привезет без отдачи, кому дров, а с кем и за столом посидит, балакая о том о сем. Опять же наставник его хвалит, усерден Никанор на службах, без напоминания помогает привести молельню в божеский вид, по собственной инициативе сменил на ней крышу прошлым летом.

Сердито бросает Никанор сено в кормушки, ругается про себя. Открыто выступить против Анфима - кишка тонка, да и не поддержат кокушенцы, слишком сильны в них дедовские правила, отец-начало начал, но на что отец коли сам молодец? Не зря говорят в народе -и от доброго отца может родиться бешенная овца, вот и думает Никанор, тяжелы его мысли, глупы и опасны, ибо покушаются они на вековые устои.

Савва со своей новостью очень даже вовремя подоспел и удивился, когда увидел улыбку, мелькнувшую на его лице, когда Никанор выслушал его. Савва зажмурил глаза от неожиданности, а когда открыл их то увидел знакомое суровое лицо Никанора.

-Кому о том, что видел сказывал? –спросил он парня, загребая и убирая навоз с пола.

-Так никому, сразу к вам побежал Никанор Анфимович, чтобы, так сказать из первых рук, -зачастил тот, как всегда испытывая страх перед собеседником. Это происходило каждый раз, когда Савва общался с ним, мелкий противный страх поднимался от ног прямо к сердцу, заставляя дрожать руки только от взгляда Никанора.

-С этого дня следить за сестрицей станешь и докладывать мне обо всём что увидишь, коли проболтаешься кому, особливо тяте моему, не сносить тебе головы, дружочек, так излажу, что не жить тебе в Кокушках во веки веков. А сейчас ступай, да помни о чем разговор здесь вели, ни одна живая душа не должна знать, то, что ты сегодня видел!

Радостный от того, что всё для него закончилось, Савва выскочил из пригона и пройдя через двор вышел на улицу, не замечая, как смотрит ему вслед Анфим.

Ничего не подозревающая Феша купалась в своей любви, как птаха в теплой луже, наслаждаясь и не думая о врагах, её подстерегавших. Хоть и суровы были кокушенцы к иноверным, но всё же, со временем, смягчались потихоньку к ним, жили ж все в одной деревне, ходили по одним улицам, ездили на одни и те же ярмарки, да и Анфим закупал шкуры животных не по вере, брал от всех. Но о браках меж ними пока и речи не было, хотя поговаривали, что где-то и такое уже наблюдалось.

Никанор наблюдал, готовился, выжидал удобного случая, подбирая под себя сочувствующих и поддерживающих. Как паук плел свою паутину, готовя трамплин для собственного взлёта и удача ему улыбнулась. Епифарья, отправившаяся лечить очередного занедужиственного увидала влюбленных Фешу и Илью у очередного амбара.

Молчать не стала, понесла весть по избам, смакуя подробности и на ходу придумывая, того что не было. Деревня заволновалась, зашумела, новость дошла и до двора Костоламовых. Принёс её Лазарь, тот самый мужичонка, что на днях рассказывал мужикам о том, как одна крестьянская девица просила святое миропомазание, чтобы вступить в брак с иноверным.

Вошёл он в избу Анфима уверенно, новость жгла его изнутри, заставляя крепче сжимать шапку, которую он держал в руках. Разговор начал издалека и Анфим, занятый осмотром готовых шкур даже чутка прикрикнул на него, заставляя выложить то, зачем тот пришёл. Чуть помявшись Лазарь и вылепал новость, добавив к ней своё видение ситуации.

Как только гость закончил в избе установилась гробовая тишина, слышно было, как лучина потрескивает в светце. Ульяна схватилась за сердце, Феша сжалась на скамье, а Никанор и его братья угрюмо молчали, уставившись в чисто выскобленный пол. Первым молчание нарушил Анфим, он встал со скамьи и глядя на гостя сказал:

-Благодарствую, Лазарь, за принесенные вести, вот тебе Бог, а вот и порог, ступай с Богом. Тот, понимая, что гонцам плохих вестей и не то может быть быстро ретировался и бегом припустился по заснеженной улице, чтобы рассказать всем как приветили его в доме Костоламовых.

После его ухода тишина в избе стояла недолго. Первой завыла Устинья, спрятав лицо в ладонях.

-Ой, доня, донюшка, что же ты наделала, натворила! –причитала она сквозь слёзы.

Феша, не удержавшись, тоже заплакала, Анфим молчал, но Никанор не утерпел:

-Это что же получается, опозорила нас Феоктиста на все Кокушки? С иноверным шашни крутила, на наказ отцовский наплевала? Каково там теперь здесь жить? Заклюют, засмеют, со света белого сживут нас люди! Девицу под замок от греха подальше, да взамуж отдать попозжа, если кто и позарится на неё после такого позора! –сказал он.

-А всё вы, -обратился он к остальным, -всё нежили да манежили, попустительствовали, вот и выросла ваша Феша неблагодарною! Епитимью ей самую наистрожайшую, да в яму, чтобы знала, как отца не слушаться и веру нашу попинывать!

-Как в яму? –перебила его Устинья, -ты в своём ли уме, Никанор, морозы на дворе! В одиночную избу, да епитимья и достаточно будет, а там я пригляжу, чтоб повтора не было!

-Приглядела уже! –рявкнул на жену молчавший до этого Анфим, -разве не большуха должна следить за тем, что в семье твориться? Вместе с дочерью епитимью нести станешь, а коли помочь ей вздумаешь, сама в яме окажешься! Ты, - обратился он к Феше, - до весны одна жить станешь в избе для перевершивания под охраной братьев и замком! Общенья тебе никакого не будет! Молитва и духовные стихи отныне твои спутники! Хлеб и вода –твоя еда! А коли ослушаешься и в этот раз, иди на все четыре стороны, мы тебе больше не семья и ты не наша дочь!

-Тятя, -попыталась оправдаться Феша, -но Никанор и слова не дал больше сказать, схватил сестру за руку и так поволок её прочь в место, где она будет отныне нести своё наказание. Успела ухватить девушка душегрею у печи, да сунула ноги в валенки прежде чем выйти из избы.

Тихо плакала в бабьем углу Устинья, утешали её набежавшие невестки, ходили желваки на лице Анфима от того, что крепко стискивал он зубы, в гневе на дочь, дрожала от холода и страха Феша в темной избе и лишь Никанор был доволен, всё шло так, как он задумал.

Многое повидала изба для перевершивания. Жил здесь когда-то Феофан, в надежде сойтись с Любавой, бабушкой Феши, размещались больные во время эпидемии, отбыаал наказание Осип, теперь вот приютила она совсем юную девочку. С тех пор в ней ничего не изменилось: топчан с прогнившей соломой и тряпками, худая печь, дымившая, как котел в аду, забранное тонкими жердями оконце, да колченогий стол с такой же скамьей. На стенах-кержак от мороза, холодно так что кажется дыхание замерзает. Съёжилась Феша на топчане, льются слезы из глаз, ни обнять её, ни утешить некому.

Утром братья принесли дрова, вычистила Феша печь, затопила и в избе стало чуть теплее, прошлась огрызком голика по полу, всё ж чище стало, попросила у братьев новой соломы, да побольше, чтобы ею ещё и пол укрыть от холода, да на топчан бросить.

Из еды у неё - хлеб да вода, не разъешься, но и этому она была благодарна, чувствуя свою вину за греховную связь проводила всё своё время в молитвах. Просила Бога, чтобы не коснулась кара людская её любимого, просила прощения за свою любовь.

Никанор был недоволен, считал, что сестра легко отделалась, тем более и кокушенцы, особенно старики, требовали для неё более сурового наказания - яму. Опираясь на их поддержку, он мог бы добиться много в деревне, поэтому он периодически озвучивал их недовольство отцу. Тот отмалчивался, но сыну не уступал, оставляя дочь в избе для перевершивания, но понимал, что это ненадолго, противостоять недовольству целой деревне у него не хватит сил.

Оттого и выбрав подходящий день отправился Анфим на встречу с Ильёй и его родителями. Жили они бедно, если не сказать большего. Покосившаяся изба, захудалый двор, огороженный покосившимся у ворот пряслом. В избу иноверных он не пошёл, предпочитая вести разговор на улице и по началу всё никак не мог найти слов чтобы объяснить цель своего прихода. Помог Илья, начавший разговор первым и попросивший не препятствовать их любви.

-Так ли ты Феоктисту любишь, как говоришь? –спросил его Анфим.

-Жизнь готов за неё отдать! – с жаром ответил парень и оглянувшись на родителей, стоявших за его спиной, добавил:

-Сватов хоть сегодня зашлю, если получу на то согласие от вас!

-Подожди со сватами, -осадил его гость, -как бы вам в ямах не оказаться! Требует общество более сурового наказания для Феши, пойдёт волна и тебе в ней не удержаться! Вот что я думаю, ребятушки, нужно вам бежать из Кокушек и немедля!

-Куда бежать? –растерялся Илья, -а родители как же?

-В Тобольск бежать, там и скроетесь. Коротки руки Никанора, до туда не дотянутся, а здеся не будет вам жизни, высосет сынок вам кровушку до последней капли. К власти он рвётся, а к ней все дороги хороши, переступит через сестру, даже не запнется. Я ему не указ, да и никто не указ, но дочь свою на съедение не отдам. Говори сразу, готов с моей дочерью в Тобольск бежать? Там прошение на брак подадите и обвенчаетесь по-людски. Хоть и не любо мне такое положение дел, но дочь дороже. Что застыл? Говори, как есть!

-Я готов! –решительно сказал Илья и повернувшись обнял заплакавшую мать.

-Вот и славно! –сказал Анфим и добавил помолчав, - с голым пузом не поедете, есть в мошне деньжата, шкур выдам, еды соберем, на первое время хватит, а там, коли не дурак, сам на ноги встанешь да дело своё начнёшь. Языками особо не трепите, как готово всё будет, гонца пришлю, а пока и сами подсобиравайтесь, хотя что с вас взять- то, одна изба, да и то обветшалая, тьфу, а не хозяйство! И что в тебе моя дочь нашла, ума не приложу! Пошёл я покуда никто не увидал, не то греха не оберемся. Махнув с досады рукой Анфим открыл покосившиеся ворота и вышел со двора, по дороге обдумывая как бы обставить побег так, чтобы никто из домочадцев не пострадал.

В последние дни Никанор никого не допускал до сестры, сам караулил или приглашал Савву, ограничил её и без того скудный рацион и совсем мало выдавал дров, заставляя Фешу страдать от голода и холода. Но та не сдавалась, из последних сил приседала и прыгала, чтобы согреться, ела снег, что нашла в щели в углу.

Чтобы получить поддержку других Никанору требовалось безукоризненно следовать принятым правилам и подавать пример своими действиями. Выросший в семье Анфима, который всегда сторонился деревни в силу промысла, коим семья занималась, Никанору было сложно найти себе сторонников. Поэтому заполучив их, он шел на всё, чтобы их удержать. Люди требовали для Феши сурового наказания и со дня на день он должен был перевести её в яму, чтобы там отмаливала она свой грех.

В самой Феоктисте в чём душа держалась, исхудалая, тонкая как тростинка, с землистого цвета лицом она вовсе не была похожа на пышущую здоровьем девушку, коей была до недавнего времени. Жила она надеждой на то, что скоро заключение её закончится и она вернётся домой. Как сильно не любила она Илью, но знала, любовью этой придётся попуститься ради любимого, не ровен час, но братец расправится и с ним.

Он, кстати, не упускал возможности зайти к Феше, но не просто так. Словесного кнута ему было мало, и он порол сестрицу розгами, которые приносил с собой. Звериная его ярость на распроклятую эту жизнь требовала выхода, и он вымещал её на беспомощной девушке. Синяки расползались по ней, как змеи по степи, желтые, фиолетовые, черные, переплетаясь и создавая ужасную картину на её теле. Феша не понимала, почему именно она вызывала эту ярость, не зная, что она просто разменная монета в далеко идущих планах брата.

ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ

Моя "Аннушка" на Литрес и на ЛИТМАРКЕТЕ

"Ветер перемен" (продолжение "Аннушки") на Литрес и на ЛИТМАРКЕТЕ

Читайте с удовольствием!

Здесь вы можете поддержать меня, пока я ищу работу- ДОНАТЫ