- Когда я вырасту большая. Глава 32.
Обманчиво яркое зимнее солнце висело высоко, раздавая миллионы сверкающих искр бесконечной снежной простыне. От них слепило глаза, хотелось щуриться, смеяться, забыв обо всём и наслаждаясь только этой радостью.
Маруся улыбнулась, вспомнив, как мягко похрустывал под валенками снег, когда молодой Данила провожал её из клуба поздним вечером домой. Как замирало сердце, когда она останавливалась около крыльца с замирающим сердцем. В голове становилось пусто и легко, когда его губы касались её холодных губ, будто ватное облако вытесняло все другие чувства, кроме одного.
Теперь у них двое детей. Свой дом. И ей, Марусе, после Новогодних праздников пора выходить на работу. Её обязанности временно возложили на другого бухгалтера, и придётся привыкать снова и к рабочему графику и к быстрому течению времени, когда нужно будет успевать и дома, и на работе.
К тому же Главный бухгалтер, по маминым словам, тип был скользкий. С Ниной Петровной же всё было ясно. Строгая, требовательная, женщина была краткой и говорила прямо, без обидняков. Зато, когда выпадал повод повеселиться, Главбух превращалась в весёлую, быструю, словно горящую пламенем изнутри. Первой выходила на середину комнаты, когда звучала музыка, показывая пример всем. Плавно, с достоинством и грацией, присущей женщинам немолодым, но статным, поводила она руками, как двумя крыльями. Чуть наклоняла голову, будто прислушиваясь к ритму и принимая его. За ней тут же тянулись другие, и шло веселье полным ходом, и поднимались чуть заметные облачка пыли от притопываний женских каблучков.
Могла Нина Петровна и частушку спеть. Голос у ней был тёплый, грудной и негромкий. Но спутать её пение нельзя было ни с чьим другим.
Мать говорила, что в конторе они сейчас праздники не отмечают. Нет лада у председателя с главным агрономом. С заведующей фермой. Механик тоже на всех косо смотрит. Зато Главбух дружен со всеми. И когда только успевает... С одним на крылечке постоит, другого до самой машины проводит. С кем-то попутно в город съездит.
«Ну, да ничего. Все работают, значит, и я смогу,» - думала Маруся. Ещё её настораживало, что бывший Главбух, Нина Петровна, полы теперь в конторе моет. С её-то норовом, с её характером...
Маруся навязала детям жилеток по паре штук, носочков тёплых. Жилетки, конечно, как у всех деревенских детей, были полосатые. Из старых распущенных вещей родителей или старших братьев и сестёр. Она разложила на большой кровати новые колготы, майки, трусики. Пару магазинных костюмов, купленных в городе для Кирюши. Штаны она сшила сама, свитерочек сама связала. Рядом положила тёплые фланелевые платьица, купленные в «Детском мире» для дочки, провела по ним ладонью, радуясь красивой обновке.
Без стука отворилась дверь, и вошла её свекровь, Анна Никаноровна. Сдвинула пуховую шаль на затылок, поставила валенки на истопленную с утра печь. Повесила полушубок на вешалку, и вошла в комнату, потирая друг о друга озябшие ладони. Кивнула в сторону маленькой комнаты, скрывавшей вход за длинными, достающими до пола, занавесками.
- Спят? - шепотом спросила она.
Маруся, улыбнувшись, кивнула. Почти пол зимы прошло, а дети даже не кашляли. Мысленно суеверно переплюнула, и показала свекрови глазами на кровать. Та одобрительно закивала головой, мол, молодец. Присела на край аккуратно, чтобы не скрипнуть лишний раз и не разбудить детей. Внимательно посмотрев на маленькие вещи, с некоторых ещё свисали белые плотные ярлычки, взяла в руки жилетки. Приложила, меряя, по очереди к бело-коричневому, как оперение курочки-пеструшки, и подняла глаза на сноху:
- Это для Кирюши ты связала? - шёпотом спросила она.
Маруся кивнула:
- Правда, симпатично получилось? Сама не ожидала, мама.
- Тёплый жилет, связан аккуратно. Только как наш мальчик будет в таком ходить? Видно же, что из обносков связан.
Лицо Маруси вспыхнуло:
- Пряжа, конечно, не новая была. Но ведь все узелки внутри, посмотри, мама, не заметно даже, где нитка соединяется...
- Ну-у, не знаю даже, что сказать. Ради одного сына уж можно было на пару мотков разориться. Если денег нету - попросила бы у меня. Наверное, не дороже пяти рублей бы получилось.
Маруся посмотрела на свекровь с недоумением: что за необходимость парня так наряжать? Они оба с мужем сходились в этом вопросе, дети ещё маленькие, главное, чтобы тепло было. Мнения бабули они спрашивать не собирались.
- Ты, Маруся, этот позор для Лены оставь. Она - девочка, за огромными бантами, которые ты ей на прошлой неделе купила, никто на ни на жилетку, ни на платье даже не взглянет. А Кирюше я сама свяжу, на следующей неделе принесу.
Она измерила жилетку, связанной обычной лицевой гладью, приложив ладонь по длине и ширине.
- Так, понятно. Ага... А обувь что? - заботливо спросила бабушка, не увидев её на кровати.
Маруся неохотно поднялась, скрипнула дверкой шкафа. Показала Анне Никаноровне две пары тёплых клетчатых тапочек одинаковой расцветки разного размера, с оторочкой из красной тесьмы. Та всплеснула руками:
- И Кирюше такие же? Девчачьи же, Марусь? Она указала раскрытой ладонью на тапочки, будто сноха не обратила внимание на что-то ужасное.
Маруся повертела перед собой руками с зажатыми в них тапками:
- Какая разница, мам? Зато удобные и тёплые. Я в группе была, у всех детишек такие...
- Вот именно, у всех, - подтвердила свекровь. - Дай-ка, размер посмотрю, - перевернула протянутый Марусей левый тапок, сощурилась, чтобы лучше увидеть цифру. Тут же приложила тапок к ладони, чтобы измерить, до фаланги какого пальца она достаёт. - Сейчас ваши размеры не поймёшь. Так надёжнее будет. Пойду я, Марусь. Дед там один у меня, - почему-то заоправдывалась женщина. Сняла с печки подшитые валенки, на черноте которых прозрачными слезинками блестели растаявшие крупинки снега, и по-утиному плавно переваливаясь, вышла в сени.
Маруся снова села на кровать. Недавнюю радость как рукой сняло. Или, как бабка отшептала. Она сложила всё в кучу, укрыла чистой наволочки, и пошла выпить чашку чая в спокойной тишине, улучив для себя несколько минут, оставшихся до пробуждения детей.
***
Накануне Новогодних праздников Савелий отправился в клуб. Отец не то простыл на сквозняке, не то ослаб от бездвижного образа жизни. Уже неделю он не садился на постели, и клюкой стучать больше не мог. Тянулся только к ней трясущейся рукой с тёмными, неровно постриженными ногтями, больше походившими на когти дикого животного. Мать постоянно разговаривала с отцом, задавая вопросы и сама отвечая на них вместо мужа.
- Что, Семён, на праздники готовить будем?
Затем покряхтывала, изображая недовольство старика, и низким голосом отвечала:
- Всё равно, что сготовишь, то и поедим. Вам бы всё мясо переводить, дармоеды!
- Может, Сёмушка, рыбы достанем на деревне? - ласково спрашивала Анна Никаноровна.
- Лишь бы деньги тратить вам. Полон погреб картошки, огурцов солёных да помидоров до чё_рта насолила. До следующего года хватит... - отвечала она себе с ехидцей.
Савелий вздохнул. Часто он теперь слышал в этой странной перепалке мнение обоих родителей о том, какой он никудышный и бестолковый вырос. Жена сбежала, сына схоронил. Болтается, как кое-что в проруби... А Наталья, бригадирская дочка, до сих пор не замужем.
Он натянул полушубок и ушанку, схватил высокие, до колен, валенки и распахнул дверь в сени:
- Не жди, мам. Приду, всё сам закрою. Спасть ложись, - и вышел на сухой морозный воздух.
Окна клуба светились так же, как и три года назад. Слышалась музыка и девичий смех. Из трубы поднимался серый дымок, расстилаясь мягкой дымкой по крыше, прежде чем подняться вверх. Он остановился, расстегнул полушубок. Вздохнул глубоко, пытаясь успокоить биение сердца. По деревенским меркам он был староват для клубного веселья. Да и разведён. Захотеть встречаться с ним может решиться только отчаянная девчонка. Или старая дева, чьи подружки давно вышли замуж и нарожали по паре, а то и тройке ребятишек. Ни первый вариант, ни второй ему не подходили. Наталья, которую он просил дождаться его из армии, в клуб уж точно не ходила.
Тем лучше, не придётся снова смотреть в её обиженные глаза и улыбаться, будто он ни в чём не виноват перед ней.
Савелий вошёл в здание, потоптался на вдвое сложенном старом мешке, служившим придверным ковриком. Снял полушубок, повесил в гардероб. По-домашнему пахло горящими дровами, и ещё неистребимым запахом старого здания. Начался медленный танец, и несколько парней пригласили застенчивых девчонок из кучки, стоящей около стены.
К Савелию подошёл бойкий парнишка в свитере с высоким горлом и коротко обрезанных валенках, что по тем меркам было вызывающим деревенским шиком.
- Здарова! - он, замахнувшись, ударил по руке Савелия, протянутой навстречу.
- Здоровей видали, - ответил тот. - Ты тёть Валин сын будешь?
- Так точно, - он тряхнул длинным рыжим чубом. - Андрюха я.
- Понятно, - Савелий смотрел на неуклюже раскачивающиеся пары. Со стороны казалось, что парни целятся в ботиночки и валенки партнёрш, и нет-нет попадают в цель. Андрюха не уходил, и ему пришлось продолжить разговор. - Что, как мать?
- Нормально мать. Работает, что ей сделается. Толстеет всё...
Савелий хмыкнул, подтверждая тем самым, что услышал Андрюхины слова. Молодые парни, стоящие неподалёку, искоса поглядывали на них, переговариваясь и посматривали на девчонок. Появление взрослого Савелия некоторые расценивали как угрозу своим донжуанским планам.
Зазвучала быстрая музыка. Мужской и женские голоса дружно запросили дать музыку и скинуть тесные туфли. Было что-то про грозу, про мокрые сирени. Это показалось парню очень странным в жарко натопленном деревянном клубе. Захотелось выбежать отсюда. Очутиться снова в той лунной ночи, чтобы сказать Наталье: не жди меня, дурака. Потому что ты меня потом не простишь, да и я себя тоже.
Полилась новая мелодия. Фортепьянный перебор был частым. Женский голос сладким и томным. Савелий горько улыбнулся. Какими обманчивыми могут быть эти лгуньи от рождения. Андрюха тоже ухмыльнулся, глядя на озадаченное лицо соседа. В один миг они увидели, как к ним через весь зал направляется молоденькая девчушка.
- Чего тебе? - грубо спросил Андрюха. - Иди, одевайся, сейчас домой пойдём.
Девчушка опустила глаза в дощатый коричневый пол и громко сказала:
- Пойдёмте танцевать со мной, - и протянула Савелию пухленькую белую ладонь.
Лицо Андрюхи вытянулось, и от недавнего дружелюбия, проявляемого к разведённому Савелию, не осталось и следа.