— Ни копейки твой нагулянный не получит! Ни-че-го!
Слова свекрови, Тамары Игоревны, рубили воздух, как топор. Острые, злые, окончательные. Она стояла посреди их с Игорем небольшой кухни, в своем вечном темно-синем костюме, прямая, как жердь, и чеканила каждое слово.
Маша обняла свой уже заметный живот, словно пытаясь защитить малыша от этой ярости. Игорь, ее муж, молча топтался у окна, делая вид, что разглядывает голубей на карнизе. Вечный его приём — спрятаться, переждать, пока буря сама утихнет.
— Тамара Игоревна, что вы такое говорите? — голос Маши дрогнул. — С чего вы это взяли? Это ваш внук. Или внучка.
Свекровь хмыкнула, смерив невестку презрительным взглядом.
— Мой? Машенька, не смеши мои седины. Вся деревня гудит, как ты с бывшим своим миловалась, пока мой Игорь в командировке спину гнул. Думала, никто не увидит? У нас заборы низкие, а языки длинные.
У Маши внутри всё похолодело. Деревня. Конечно. Бывший, Серёга, действительно заезжал пару раз. То за старым инструментом, то просто поболтать. Ничего не было. Совершенно. Но кому теперь докажешь?
— Это ложь, — твердо сказала она, глядя прямо в выцветшие глаза свекрови. — Игорь, скажи ей!
Игорь наконец оторвался от окна. Лицо у него было страдальческое, как у человека, которому одновременно жмут ботинки и хочется в туалет.
— Мам, ну перестань. Маша не такая.
— Не такая? — взвилась Тамара Игоревна. — Да на ней пробы ставить негде! А ты, тюфяк, всё уши развесил. Отца своего вспомни! Весь в него...
При чём здесь покойный свекор, Петр Иванович, Маша не поняла. Он умер лет пять назад, тихий, безответный мужик, который всю жизнь ходил под каблуком у властной жены.
— Я всё сказала, — отрезала свекровь, поправляя идеально завязанный на шее платок. — Мой сын горбатится, квартиру на вас троих заработал. На вас с ним — и на его ребенка. А приплод свой корми сама. Или к Серёге своему неси, пусть он кормит. Пока Игорь мой в командировке вкалывал, чтобы твои хотелки оплачивать, ты тут шуры-муры крутила!
*****
Слова эти ядовитым плющом оплели их семью. Игорь, хоть и пытался заступаться за жену, делал это вяло, без огня. В глубине его глаз Маша видела крохотное, но отвратительное зёрнышко сомнения. Посаженное умелой материнской рукой, оно начало давать ростки.
Он стал задумчивым, часто смотрел на Машин живот с каким-то странным, отчужденным выражением. Стал придираться по мелочам. То суп пересолен, то рубашка не идеально выглажена. Напряжение в доме можно было резать ножом.
Маша выла в подушку по ночам. Как доказать свою верность? Как вырвать этот сорняк сомнения из души мужа? Разговоры не помогали. Игорь отмахивался: «Да верю я тебе, верю, успокойся». Но глаза говорили другое.
Когда родился маленький Сашенька, голубоглазый, светловолосый крепыш, Тамара Игоревна явилась в роддом с постным лицом. Принесла куцый букет астр с собственной дачи и пакет кефира. На внука взглянула мельком, процедив:
— Светленький какой... Не в нашу породу. Мы все темные.
Игоря эти слова кольнули. Он и правда был чернявый, кареглазый, как и его мать. Отец был русый, но не настолько же светлый. Зерно сомнения, политое свежим ядом, дало новые, мощные побеги.
С этого дня начался ад. Тамара Игоревна приходила почти каждый день. Не чтобы помочь, а чтобы проконтролировать и уколоть.
— Опять орёт? Может, голодный? Или ты, Машенька, опять что-то не то съела? У моего Игоря в детстве коликов не было. Ни разу. Потому что я мать, а не ехидна.
— Что-то на Игоря совсем не похож. Вон, у соседки внук родился — копия деда. А этот...
Игорь молчал. Впитывал. Его сомнения росли и крепли, превращаясь в уродливое, колючее дерево, которое заслонило всю их прошлую любовь.
Последней каплей стал разговор о наследстве. У Тамары Игоревны была старенькая «двушка» в центре города, оставшаяся от родителей. Все знали, что она перейдет Игорю.
— Квартиру я перепишу. На Игоря, — заявила она как-то за ужином. — Только на него. Чтобы твои нагулянные дети, если ты еще надумаешь их рожать, на чужое добро рты не разевали.
Маша ложку уронила.
— Тамара Игоревна! Да что же вы за человек!
— Я — человек практичный, — отрезала она. — А теперь, Игорь, слушай меня. Я больше так не могу. Смотреть на этот цирк. Собирай вещи. И к юристу. Пусть эта мадам делает тест.
Маша остолбенела. Тест ДНК. Какое унижение! Какой позор!!!
Она посмотрела на мужа, ища поддержки. Но Игорь отвел глаза.
— Мам, ну зачем?
— Затем! — рявкнула свекровь. — Чтобы я спала спокойно! Чтобы знала, что имущество моей семьи не достанется какому-то выродку! Не хочешь по-хорошему — будет по-плохому. Через суд установлю, что он не твой сын! И от алиментов тебя освободят!
Маша поняла, что это конец. Пропасть, вырытая между ними, стала слишком широкой.
— Хорошо, — сказала она тихо, но твердо, чувствуя, как внутри всё замерло и стало холодным. — Будет вам тест. Только у меня одно условие.
*****
На её условие они согласились легко, даже не поняв подвоха. А Маша просила самую малость: чтобы в лабораторию поехали все вместе. И чтобы тест сделали не только Сашеньке и Игорю.
— Зачем? — не поняла Тамара Игоревна.
— Затем, — отрезала Маша ее же интонацией. — Хочу, чтобы всё было по-честному. Сравним ДНК Саши, Игоря и ваше. Чтобы раз и навсегда доказать, что он ваш внук. Чтоб у вас больше поводов не было меня помоями поливать.
Тамара Игоревна фыркнула, но согласилась. Ей не терпелось получить на руки бумагу, которой она сможет размахивать перед носом у невестки, а потом и у сына, доказывая свою правоту.
День, когда пришли результаты, Маша помнит в мельчайших деталях. Они сидели в той же самой кухне. Конверт лежал на столе — белый, безликий, но содержащий в себе их будущее. Или его отсутствие.
Тамара Игоревна выхватила его первой. Ногти с ярким маникюром нетерпеливо разорвали бумагу. Она пробежала глазами по строчкам, и её лицо стало меняться. Сначала недоумение. Потом — растерянность. И, наконец, исказилось так, будто она съела лимон.
— Что это?.. Это ошибка! — прохрипела она, тыча пальцем в лист. — Этого не может быть!
Игорь взял заключение из её ослабевших рук. Он читал долго, несколько раз перечитывая одну и ту же строчку. Потом поднял на Машу глаза, полные такого отчаяния и боли, что у нее защемило сердце.
— Маша... Что это значит?
А на бумаге сухим, казенным языком было написано то, чего никто не ожидал.
Вероятность того, что Игорь является отцом Сашеньки, составляла 99,999%. Маша не сомневалась в этом ни секунды. Это был её триумф, её оправдание.
Но был и второй абзац. Который всё менял.
Вероятность того, что Тамара Игоревна и Игорь являются биологическими матерью и сыном, составляла... 0%.
Тишина в кухне стала оглушительной. Слышно было, как за окном каркнула ворона и как в холодильнике что-то недовольно заурчало.
— Как... ноль? — первым пришел в себя Игорь. — Что за бред? Мама, что это?
Тамара Игоревна сидела белая, как полотно. Её властность, её спесь — всё слетело, как шелуха. Перед ними сидела испуганная, растерянная пожилая женщина.
— Ошибка... они перепутали... — шептала она. — Это всё ты! — она вдруг вскинулась на Машу. — Ты всё подстроила! Купила их!
— Я? — горько усмехнулась Маша. — На какой подкуп, Тамара Игоревна? На какие шиши?!? У меня нет столько, чтобы переписать законы генетики. Здесь написано то, что написано. Игорь... вам не сын.
Игорь смотрел то на побледневшую женщину, то на бумагу. Весь его мир, вся его жизнь трещала по швам. Его вечные детские обиды, её холодность, её постоянное недовольство им... всё это вдруг обрело страшный, чудовищный смысл.
— Мама... я... я тебе не сын? — в его голосе было столько боли, что Маша невольно протянула руку и сжала его ладонь.
— Не может быть... — бормотала Тамара Игоревна, обхватив голову руками. Она раскачивалась на стуле, её взгляд был безумным. — Я же помню... Роддом... я родила... Он кричал так сильно, не так, как другие дети. Медсестра еще сказала: «Богатырь у вас, Тамара, но беспокойный какой-то...»
И тут её осенило. Она замерла, глаза расширились от ужаса.
— Там... там была еще одна роженица.... Она лежала со мной в палате... Тихая такая, деревенская... У нее мальчик в тот же день родился. Спокойный был, почти не плакал... Господи...
Она вспомнила путаницу с бирками. Медсестры тогда забегали, что-то зашептались, потом быстро всё исправили, улыбнулись: «Мамочки, не волнуйтесь, всё в порядке». Она тогда не придала этому значения. Молодая была, уставшая. А что если?..
Что если тот беспокойный, крикливый мальчик, которого ей принесли, был не её ребенком? А её родной, тихий сынок уехал с той деревенской женщиной в неизвестность?
Всю жизнь она интуитивно, нутром чувствовала, что Игорь какой-то… чужой. Не похожий ни на нее, ни на мужа. Слишком другой. Поэтому и любви к нему не было, была только вечная раздраженная обязанность. Она списывала это на тяжелый характер, на послеродовую депрессию, на что угодно. А оказалось — это было звериное чутье, подсказывающее правду.
В своей слепой ненависти к невестке, в своей одержимости «чистотой рода», она сама запустила механизм, который вскрыл страшную правду тридцатилетней давности. Пытаясь доказать, что внук «нагулянный», она выяснила, что «нагулянным», а точнее — подменённым, всю жизнь был ее собственный сын.
Игорь был раздавлен. В один день он лишился матери и всего своего прошлого. Он оказался ничьим сыном. И все из-за чужой ошибки…
Развязка была быстрой и до жестокости справедливой.
Игорь молча собрал вещи — свои, Машины и Сашенькины — и они ушли. Навсегда. Тамара Игоревна даже не пыталась их остановить. На что она имела право?
Суд по разделу квартиры прошел как по нотам. По документам Игорь был сыном Петра Ивановича, и этого никто оспорить уже не мог. Он получил свою законную долю. А женщина, которая его вырастила в холоде и упреках, осталась одна в своей крохотной однушке, наедине со страшным знанием. Она потеряла не только сына и внука, но и призрак того, родного ребенка, которого она так и не увидела.
Иногда, пытаясь найти соринку в чужом глазу, можно обнаружить, что твой собственный мир построен на руинах. И что самое страшное проклятие — это получить именно то, чего ты так отчаянно ищешь. Например, правду.
🎀Подписывайтесь на канал — впереди нас ждет еще много интересных и душевных историй!🎀