— Ну, вот и всё, — Галина смахнула со щеки слезу, счастливую, прозрачную, как роса на её любимых пионах. — Теперь вы хозяева.
Она протянула дочери связку ключей. Старенький, потёртый брелок в виде божьей коровки болтался на кольце. Тот самый, что тридцать лет назад её Толя выточил из деревяшки, когда они только-только получили эти заветные шесть соток.
Тридцать лет. Вся жизнь.
Её муж, Анатолий, стоял рядом, кряжистый, молчаливый, и смотрел на их детей. На сына Игоря, серьёзного, в модной городской куртке. На дочку Светлану, красивую, чуть капризную. Смотрел и улыбался одними глазами, пряча эту улыбку в седых усах. Он не умел говорить красивые слова. За него говорили его руки.
Этими руками он поставил дом. Сложил печь. Выкопал колодец. Этими руками он превратил заросший бурьяном кусок земли в маленький, уютный рай, где пахло яблоками, укропом и счастьем.
Галина помнила всё. Как возили на стареньком «москвиче» доски. Как ночевали в палатке. Как маленькие Игорь и Света, по колено в грязи, сажали свои первые кривенькие грядки. Эта дача была не просто недвижимостью. Это был их семейный ковчег. Дневник их жизни, написанный в досках, грядках и яблоневых ветках.
И вот сегодня они передавали этот ковчег следующему поколению. Они с мужем решили: хватит, наработались. Пора перебираться в городскую квартиру насовсем, а дети пусть тут внуков растят. Это был их главный подарок. Их наследство при жизни.
Света взяла ключи. Повертела в тонких пальчиках с идеальным маникюром. Игорь заглянул ей через плечо. Они переглянулись. И в этой быстрой, неуловимой перекличке взглядов было что-то такое, от чего у Галины тревожно ёкнуло сердце. Что-то не то. Не радость. Не восторг. А какая-то… оценка. Словно они не дар бесценный получили, а прикидывали в уме рыночную стоимость.
— Мам, пап, спасибо, конечно, — Света первой нарушила затянувшуюся паузу. Она постаралась, чтобы голос её звучал благодарно, но получилось натянуто. — Это… очень щедро.
Игорь откашлялся. Он всегда брал на себя роль делового, рассудительного человека в семье.
— Да. Вы нам, конечно, очень помогли, — он обвёл взглядом домик, грядки, покосившийся сарай. — Но, если честно… мы рассчитывали на большее.
Фраза упала в звенящую тишину летнего вечера, как камень в колодец. Без всплеска. Глухо.
Галина замерла, так и не опустив руку, которой передавала ключи. Она смотрела на сына, на его серьёзное, правильное лицо, и не могла понять. Шутит? Что значит «на большее»? Больше чего? Жизни? Любви? Чего ещё можно было вложить в эти шесть соток?
Анатолий перестал улыбаться. Глаза его, всегда тёплые, стали похожи на два кусочка серого льда.
Света, видя состояние родителей, поспешила всё объяснить. С той самой святой простотой, которая хуже любого злого умысла.
— Ну, вы не обижайтесь. Мы же вам благодарны! Очень! Но… вы же понимаете, сейчас другое время. Ну какая дача? Сюда на электричке два часа трястись. Интернета нет. Вода в колодце. А туалет… — она брезгливо сморщила носик.
— Мы просто думали, что вы её… ну… продадите, — подхватил Игорь, деловито загибая пальцы. — И деньги нам. У нас ипотека. У Светки тоже скоро своя семья будет, им гнездо вить надо. Квартиру расширять. А это был бы такой хороший… первоначальный взнос. Понимаете?
Он говорил это так спокойно, так буднично, будто объяснял, почему лучше купить один сорт колбасы, а не другой. Он не видел ничего страшного в своих словах. Он просто был практичным.
А Галина смотрела на него и видела не взрослого сына, а чужого, холодного человека с калькулятором вместо сердца.
Они хотят продать её пионы. Хотят пустить с молотка Толину баньку, в которой они парили вениками маленького Игоря, когда тот простывал. Они хотят оценить в рублях скрип качелей, которые отец мастерил для Светы на её пятилетие.
— Продать?.. — одними губами прошептала Галина.
Ключи с дурацкой божьей коровкой выпали из ослабевших пальцев Светы и со звяканьем ударились о ступеньку крыльца.
И этот звук стал похоронным звоном по всему тому, во что Галина и Анатолий верили всю свою жизнь.
*****
Вечер перестал быть тёплым. Налетел какой-то зябкий ветерок, и даже чай в чашках, казалось, мгновенно остыл. Дети, не чувствуя беды, продолжали развивать свою мысль.
— Ну а что такого? — искренне удивлялся Игорь. — Это же логично. Актив не должен простаивать. Сейчас цены на землю хорошие. Мы бы всё сделали по-честному, разделили бы пополам.
— Мы бы вам даже на путешествие добавили! — щебетала Света. — В Турцию бы слетали, в хороший отель. Отдохнули бы наконец-то. А то всю жизнь в этой земле…
Они не понимали. Они искренне верили, что предлагают родителям самый лучший, самый правильный вариант. Они хотели как лучше. Хотели позаботиться. Только забота их была какая-то чужая, импортная, завёрнутая в блестящую обёртку финансовой грамотности.
Галина молчала. Она смотрела на свои руки — узловатые, с въевшейся в кожу землёй, которую уже не отмыть никаким мылом. Руки, которые пололи, сажали, консервировали. Всю жизнь она была уверена, что растит детей в любви и правильных понятиях. Что учит их ценить не вещи, а то, что стоит за ними.
Когда они ошиблись? В какой момент дети решили, что родительскую душу можно обменять на квадратные метры в новостройке?
— Отец, ну ты хоть слово скажи, — Игорь повернулся к Анатолию. — Ты же у нас мужик практичный. Сам должен понимать.
Анатолий медленно поднялся со старой садовой скамейки. Подошёл к крыльцу, поднял ключи. Долго смотрел на брелок, поглаживая большим пальцем гладкое брюшко деревянной букашки.
— Практичный, — глухо сказал он. — Это да. Практичный.
Он не стал кричать. Не стал ничего доказывать. В его наступившем вдруг спокойствии было что-то гораздо более страшное, чем в крике.
— Значит, так, практики, — он обвёл детей тяжёлым взглядом. — Дарственная ещё не подписана. Бумаги у меня. Так что хозяева тут пока мы.
Он сунул ключи в карман своей рабочей куртки.
— Чай допивайте — и на электричку. Поговорим в городе.
Больше он не сказал ни слова. Развернулся и ушёл вглубь участка, к теплице. Хлопнула дверь.
Игорь со Светой переглянулись. На их лицах было написано недоумение. Кажется, до них начало доходить, что они сказали что-то не то.
— Мам, ну папа чего? Обиделся, что ли? — Света виновато посмотрела на Галину. — Мы же не со зла…
— Не со зла, дочка, — тихо ответила Галина, поднимаясь. — Не со зла делаются самые страшные вещи. Идите.
Домой в город ехали молча. Дети — на заднем сиденье старенькой «лады», родители — впереди. И между ними находилась не просто спинка сиденья. Между ними разверзлась пропасть. Пропасть в тридцать лет.
*****
Неделю они не разговаривали. Родители заперлись в своей квартире, дети не звонили — выжидали, пока «старики остынут». Они были уверены, что правда на их стороне. Что родители немного пообижаются и примут единственно верное, практичное решение.
Но они плохо знали своего отца.
В следующую субботу Анатолий позвонил сыну сам.
— Приезжайте со Светланой. В четыре. Есть разговор.
В голосе его не было ни обиды, ни злости. Только ровная, деловая сухость. Дети обрадовались — ну вот, отец всё обдумал и согласился.
В четыре они были у родителей. На журнальном столике в гостиной лежал большой конверт.
— Сядьте, — сказал Анатолий.
Они сели. Галина молча разливала по чашкам чай, стараясь не смотреть на детей.
— Мы вас выслушали, — начал отец без предисловий. — И мы вас поняли. Вам не нужна дача. Вам нужны деньги.
Игорь со Светой согласно закивали. Ну наконец-то!
— Это ваше право. Ваша жизнь, ваши цели. Мы не можем вас осуждать.
Он сделал паузу.
— Поэтому мы с матерью приняли решение. Мы решили вам помочь.
Он взял конверт и протянул его Игорю.
— Здесь триста тысяч рублей. Это всё, что у нас было отложено «на чёрный день». Поделите пополам. По сто пятьдесят тысяч каждому.
Игорь растерянно взял конверт. Заглянул внутрь. Там действительно лежали деньги.
— Пап, мы не поняли… — пробормотала Света. — А дача?..
— А дача остаётся нам, — спокойно ответил Анатолий. — Она не продаётся. Никогда. И не будет передана по наследству. Ни вам, ни вашим детям.
Он встал, подошёл к окну и посмотрел на унылый городской двор.
— Я тут на днях позвонил своему племяннику. Лёшке. Помните, из Воронежа? У него трое детей. Жена — учительница. Живут в двушке с его родителями. Он мне как-то жаловался, что детей и на природу вывезти некуда. Он рукастый парень. Я ему предложил — приезжай с семьёй, живите на даче всё лето. Помогайте нам понемногу. А со временем… может, и перепишем на них. Им нужнее.
Света ахнула. Игорь вскочил.
— Какому Лёшке?! Ты в своём уме, отец?! Ты отдаёшь родовое гнездо чужим людям?! А мы?! Мы твои дети!
— Вы мои дети, — медленно повернулся к нему Анатолий, и в глазах его плескалась такая ледяная горечь, что Игорь невольно отшатнулся. — Вы. Которым нужны были деньги. Вот они. Берите. А Лёшке… Лёшке, в отличие от вас, нужно именно родовое гнездо. Ему нужен сад, чтобы дети ели свои яблоки. Ему нужен дом, который можно достраивать и чинить. Ему нужна память.
Он снова посмотрел на своих детей.
— Вы же всё правильно рассчитали. Практично. Продать дачу, поделить деньги… Сумма получилась бы больше, конечно. Но вы просчитались в одном. В том, что у души нет рыночной стоимости. Мы с матерью не душу продаём. Мы её дарим. Тому, кто сможет её оценить.
Он сел рядом с Галиной и взял её натруженную руку в свою.
— А вы берите деньги. И покупайте свои квадратные метры. Это наш вам последний родительский подарок. Мы помогли вам, чем смогли. Вы же этого хотели.
Игорь и Света стояли посреди комнаты с этим жалким конвертом в руках. Они получили деньги. Но потеряли нечто гораздо большее. Они смотрели на своих внезапно постаревших родителей и впервые в своей практичной, расчётливой жизни понимали: они совершили самую невыгодную сделку.
Они обменяли целый мир на пачку купюр. И ценник в этой сделке им придётся переосмысливать всю оставшуюся жизнь.
🎀Подписывайтесь на канал — впереди нас ждет еще много интересных и душевных историй!🎀