Дождь барабанил по окну, как будто кто-то невидимый стучался и просил впустить. Я сидела на кухне с кружкой остывшего чая и смотрела, как капли сливаются в ручейки на стекле. После похорон Серёжи прошло уже три месяца, но тишина в квартире всё ещё казалась неправильной, чужой. Раньше он всегда включал телевизор на кухне — новости, сериалы, неважно что, лишь бы фоном.
Телефон завибрировал на столе, и я вздрогнула. Марина. Золовка звонила редко, обычно только по праздникам, да и то больше из вежливости. После смерти брата мы виделись только на поминках.
— Лена, привет, — голос у неё был какой-то напряжённый, словно она репетировала этот звонок. — Нам надо поговорить. Срочно.
— Случилось что-то? — я почувствовала, как внутри всё сжалось.
— Да нет, просто... Это важно. Про Серёжино наследство. Давай завтра встретимся? В кафе у вокзала, помнишь, где мы с тобой чай пили после того, как Ванечку из роддома забирали?
Ванечка — это мой старший. Тогда Марина ещё улыбалась искренне, а не так, как потом — через силу.
— Хорошо, — согласилась я, хотя внутри уже поселилась тревога. — Во сколько?
— В три подойдёт? Там народу мало будет, поговорим спокойно.
После звонка я долго сидела, глядя в окно. Чай совсем остыл, но я машинально делала глотки. Что ей могло понадобиться? Всё же было решено...
Кафе у вокзала
Марина опоздала на двадцать минут. Я уже успела выпить капучино и начала нервничать — может, не придёт? Но вот дверь распахнулась, и она влетела, отряхивая зонт.
— Прости, пробки жуткие, — бросила она, усаживаясь напротив. Даже не сняла пальто. — Слушай, я прямо скажу. Мне неудобно, конечно, но... Квартира.
— Что квартира? — я почувствовала, как пересохло во рту.
— Ну, Серёжа же оставил её тебе. Но это несправедливо, Лен. У меня двое детей, ипотека. А у тебя своя квартира есть, сыновья взрослые.
Я молчала, не зная, что ответить. Марина наклонилась ближе:
— Мы же семья. Давай по-человечески решим. Продадим квартиру, поделим пополам. Или ты мне выплатишь половину стоимости. Это же справедливо?
— Марина, но Серёжа сам так решил...
— Серёжа был болен! — она повысила голос, и пара за соседним столиком обернулась. — Он не понимал, что делает. А ты воспользовалась.
— Я? Воспользовалась? — голос предательски дрогнул. — Я за ним два года ухаживала!
— Ну и что? Я жена, у меня дети — его племянники! Если ты не согласна поделиться, значит, ты не семья. Значит, все эти годы ты просто притворялась.
Слова били как пощёчины. Я встала, бросила деньги на стол:
— Мне надо подумать.
Выходя, услышала, как она что-то бормочет про жадность. Руки тряслись так, что я не могла попасть ключом в замок машины.
Поддержка младшего
— Мам, ты чего не спишь? — Алёша стоял в дверях, растрёпанный, в старой футболке.
Я сидела за кухонным столом, обложившись распечатками из интернета. Статьи про наследство, права родственников, завещания. Голова шла кругом от юридических терминов.
— Да так, читаю кое-что, — попыталась улыбнуться.
Он подошёл ближе, глянул на бумаги:
— Это из-за тёти Марины? Ваня рассказал, что она тебе звонила.
— Она считает, что имеет право на квартиру дяди Серёжи.
— Но он же завещал её тебе! — возмутился сын. — Мам, ты же за ним ухаживала, когда он болел. Она даже не приезжала толком!
— Приезжала... раз в месяц на час.
Алёша сел рядом, обнял за плечи:
— Мам, не переживай. Это твоё. Дядя Серёжа не дурак был, знал, что делает. Помнишь, как он говорил? "Ленка, ты мне как родная сестра, даже ближе".
Я всхлипнула. Да, говорил. Особенно в последние месяцы, когда Марина находила тысячу причин не приехать.
— Может, она права? Может, я действительно жадная?
— Мам, хватит! Ты заслужила эту квартиру. Не деньгами — душой. Завтра поедем к юристу, пусть объяснит, что к чему. А тётке скажем — пусть идёт лесом.
Я улыбнулась сквозь слёзы. Мой мальчик вырос.
Скандал в подъезде
Марина стояла у двери, когда я возвращалась из магазина. Соседка Валентина Ивановна как раз выходила с собакой и с любопытством уставилась на нас.
— Наконец-то! — Марина шагнула навстречу. — Я два часа тут торчу!
— Могла бы позвонить, — устало ответила я, пытаясь пройти к двери.
— Звонила! Ты трубку не берёшь! — она повысила голос. — Думаешь, отмолчишься, и я отстану?
Валентина Ивановна замедлила шаг, делая вид, что возится с поводком.
— Марина, давай не здесь...
— А где? Ты меня избегаешь! Серёжа бы в гробу перевернулся, если бы знал, как ты со мной поступаешь!
— Я? — голос сорвался. — Я с тобой?
— Да! Жадничаешь! У тебя всё есть, а у меня дети! Дети, понимаешь? Им нужна эта квартира!
— Серёжа знал про твоих детей. И всё равно оставил квартиру мне.
— Потому что ты его обработала! Пока он болел, втёрлась в доверие!
Дверь напротив приоткрылась — ещё одна соседка решила послушать бесплатный спектакль.
— Уходи, Марина. Или я вызову полицию.
— Вызывай! Пусть все знают, какая ты! Отнимаешь у детей!
Я открыла дверь и захлопнула её прямо перед её носом. Руки тряслись. Через дверь доносились её крики, потом топот — ушла. Я сползла по стене на пол и заплакала.
У юриста
Кабинет Светланы Петровны был маленький, но уютный. На стене — дипломы, на столе — семейное фото. Она внимательно слушала, иногда кивая.
— Значит, завещание есть, оформлено правильно? — уточнила она.
— Да, у нотариуса. За полгода до смерти Серёжа оформил.
— А брат был в здравом уме? Есть подтверждения?
— Он работал до последнего. Уволился только за месяц до... В больнице врачи могут подтвердить — он был абсолютно адекватен.
Светлана Петровна откинулась в кресле:
— Елена, юридически у золовки нет никаких прав. Завещание — это воля покойного. Оспорить можно, но нужны серьёзные основания. То, что у неё дети и ипотека — это не основание.
— Но она говорит, что я его обработала...
— Доказательства есть? Нет. Вы ухаживали за братом? Да. Это не преступление, а, наоборот, благородный поступок. Не поддавайтесь на манипуляции.
— А если она подаст в суд?
— Пусть подаёт. Шансов у неё ноль. Но, скорее всего, не подаст — адвокаты ей то же самое скажут. Просто давит на жалость и совесть.
Выходя из кабинета, я впервые за неделю почувствовала твёрдую почву под ногами.
Письмо, которое всё решило
Ваня прислал скриншот поздно вечером. "Мам, посмотри, что тётя Марина написала".
Я читала и не верила глазам. Она написала обоим моим сыновьям одинаковое письмо: "Ваша мать отнимает наследство у моих детей. Серёжа хотел, чтобы квартира досталась семье, а не чужим людям. Если вы нормальные парни, повлияйте на неё. Иначе я расскажу всем родственникам, какая она на самом деле".
Следом пришло сообщение от Алёши: "Мам, она совсем с катушек слетела?"
Я перечитала письмо ещё раз. "Чужие люди". Два года у постели умирающего брата — и мы чужие.
Что-то внутри меня сломалось. Или наоборот — выпрямилось. Я больше не чувствовала вины. Только усталость и решимость закончить этот цирк.
Набрала Марине: "Завтра в 10 утра у лавочки возле моего дома. Последний разговор".
Ответ пришёл через минуту: "Надеюсь, ты одумалась".
Я выключила телефон и впервые за неделю спокойно уснула.
Последний разговор
Марина пришла с боевым настроем. Села на лавочку, скрестив руки:
— Ну что, готова договариваться?
Я стояла перед ней, глядя прямо в глаза:
— Да. Готова объяснить последний раз. Серёжа оставил квартиру мне. Это его воля. Я не буду её продавать, делить или выплачивать тебе деньги.
— Но это же несправедливо!
— Что несправедливо? Что я два года провела в больницах? Что ночами не спала, когда ему было плохо? Что тратила все отпускные на его лечение?
— Я не могла! У меня дети!
— У меня тоже дети, Марина. Но я находила время. А ты — нет. Это твой выбор.
— Ты... ты бессердечная!
— Нет. Я просто больше не позволю собой манипулировать. Ты написала моим детям. Пыталась настроить их против меня. Это переход всех границ.
Марина вскочила:
— Я буду судиться!
— Твоё право. Но мы обе знаем, чем это закончится. Серёжа был в здравом уме. Завещание оформлено правильно. У тебя нет шансов.
— Ты пожалеешь! Все узнают, какая ты!
— Пусть узнают. Я знаю, какая я. Я та, кто не бросил Серёжу, когда ему было плохо. И этого достаточно.
Я развернулась и пошла к подъезду. Марина что-то кричала вслед, но я уже не слушала.
Тихий семейный ужин
— Мам, ты молодец, — Ваня поднял стакан с соком. — За то, что не дала себя в обиду.
Мы сидели втроём на кухне. Я приготовила любимую Серёжину запеканку — он научил меня её делать ещё в студенчестве.
— Знаете, — я улыбнулась, — дядя Серёжа был бы доволен. Он всегда говорил: "Ленка, не давай себя в обиду. Ты слишком добрая, тебя легко обидеть".
— Ты выбрала себя, мам, — тихо сказал Алёша. — И это правильно.
Я посмотрела на сыновей. Мои мальчики. Они поддержали меня, не сомневаясь ни секунды.
— Знаете что? Квартиру я сдавать буду. А деньги — на ваше образование отложу. Дядя Серёжа был бы рад.
— Мам, это твоё...
— Это семейное. Настоящей семьи. Той, которая рядом не только когда делить что-то надо.
За окном снова шёл дождь, но теперь он не казался тоскливым. Просто осень. Просто жизнь продолжается. И впервые за долгое время я чувствовала, что имею право на эту жизнь. Свою жизнь. Без вины, без оглядки на тех, кто считает, что я им что-то должна.