Двор тихо посапывал: редкие коляски, редкие собаки, редкие люди под капюшонами. На стекле тонкими веточками собирался конденсат, а я ловила ложечкой в чашке последние островки остывшего имбирного чая — терпкого и совсем не согревающего, как будто он тоже растерял смысл.
* * * * *
Это моя третья беременность. Я даже не поверила сначала: полоски показались настолько отчетливыми, как будто их рисовали фломастером.
Кирилл, мой муж, развернул меня, как маленькую, поднял и закружил по кухне.
— Насть, всё! Будет девочка! Ну скажи — будет? Назовём её, ну… Лизой? Алисой? Нет, лучше Лизой!
Я улыбаюсь, глаза пощипывает от слёз счастья.
Наши мальчишки — Тимур и Лёва — уже в курсе. Они, конечно, выдали всё сразу:
— Мам, а что, если это всё-таки мальчик? Мы его научим перебрасываться на турнике с перекладины на перекладину. И он будет самый ловкий во дворе!
— А если девочка — я буду ей косички плести и скакалку свою подарю! — Лёва рот вытер рукавом и уже строил план на целую жизнь.
* * * * *
Мы решили не тянуть. Сказать сразу всем нашим, ибо радости у нас столько, что хотелось немедленно ей поделиться.
Я вытерла полки, достала из духовки курицу на апельсинах — с корочкой, которая лопается под вилкой, и поставила в духовку ещё и запеканку с грибами. На стол легла льняная скатерть — та, которую использовали только для особых случаев. Рассыпались по тарелкам помидоры‑черри, салфетки с ветками оливок и нарядные бокалы.
Я достала из шкафа своё бордовое платье с карманами — то самое, в котором я всегда себя ощущаю женщиной из модного журнала, подкрасила губы кирпичным карандашом и распустила волосы. Хотелось, чтобы у каждого на этом вечере был свой уголок «для слёз от счастья».
Кирилл ловко порезал багет и поставил варенье из черники, для чая. В прихожей шуршало: малыши возились с гирляндой, которую зачем‑то нашли в кладовке после Нового года. «Пусть будет праздник!» — Лёва распутывал провода, как взрослый.
* * * * *
Первые — как всегда — явились родители Кирилла. Лидия Петровна в своем бежевом жакете, с неизменной золотой брошью‑листиком; Олег Семёнович — тише воды, ниже травы, с портфельчиком, хотя, казалось бы, зачем он ему нужен...
Чуть позже подтянулись и мои. Раиса Даниловна — в платке в лаванду, смеётся взглядом. Владимир Степанович — с анекдотом наготове, ещё с порога шепчет Лёвке: «Знаешь про жирафа?» и сам смеётся.
Мы обнялись, разулись, засуетились. Казалось, вечер намечался тот самый… тот, ради которого драишь плиту ногтем, пока не скрипнет.
* * * * *
Запеканка подрагивала от ножа, как море. Стол шумел — ложки, вилки, чоканье тонких стаканов, смеющиеся ремарки про погоду, про пробки, про новости.
Кирилл посмотрел на меня — это был наш сигнал, как у школьников влюблённых. Он встал, поправил ворот рубашки. Думал подождать до горячего, но не вытерпел.
— Родные, у нас — хорошая новость. Мы ждём малыша! Третьего!
Я почувствовала, как у меня внутри схлопнулась маленькая пружина и покатилась по полу — от облегчения. Я кивнула, улыбнулась, поймала взгляд мальчишек — они уже рты растянули, как арбузные корки.
И тут случилась она.
Пауза....
Не та, когда все одновременно ахают и кто‑то обливает слёзами счастьем. Не та, когда мама прикрывает рот рукой, чтобы не зарыдать.
Всё вообще было не то...
Это была тишина. С холодным воздухом, в котором слышно, как стрелка на кухонных часах отщелкивает секунды. Тишина, в которой хотелось исчезнуть.
Первой прямую линию через отсыревший воздух провела Лидия Петровна. Прямо, как умеет только она.
— Кирилл, Настя? Вы вообще… ну… о чём думаете? У вас двушка крохотная, кухня пять метров! Где вы собираетесь третьего размещать… Куда комод ставить, кроватку? На балкон что ли?
У меня из рук выскользнула вилка. Я не поранилась, но звук получился такой тонкий, как будто по стеклу ногтем провели.
— И как вы всё это будете тащить? — не останавливалась свекровь, — Настя у тебя целый день с мальчишками проходит. Кирилл, ды поздна на работе. А начнутся уроки? А кружки? Кто детьми заниматься будет? Я со спиной мучаюсь… Олегу тоже врач сказал лишний раз не напрягаться.
Олег Семёнович будто бы растворился в этой речи, но я видела, как он туда‑сюда двинул подбородком, выражая тем самым с ней своё согласие. Он больше смотрел на тарелку, чем на нас.
Моя мама попыталась мягко, как всегда, это разрулить. Но почему‑то вышло только хуже:
— Настенька, ну давай… может, не будем спешить с эим вопросом? — она даже виновато улыбнулась. — Я помогала тебе как могла, в выходные с детьми сидела, моталась, как савраска, из одного садика в другой... Но всему же есть предел! У меня больные колени, доктор сказал "оба сустава под замену". Я уже, честное слово, мечтаю от вас на дачу сбежать, а не могу! Ведь ты вечно просишь тебе чем-то помочь...
Я кивнула, но мне показалось, что кивок мой встал где‑то поперёк горла и теперь мешает дышать. Я ожидала другого: "розовых ура", тёплых «мы рядом, мы поможем», "какие вы молодцы"... Ну хоть что-то из этого..!
Лидия Петровна поставила точку:
— Ребята, вы уж как-нибудь… рассчитывайте теперь только на свои силы. Мы уже, прости господи, на пенсии не для того, чтобы вечно на дежурствах быть. Каждый четверг‑пятницу — у нас мини‑детсад. Больше мы так не сможем.
В комнате стало тише, чем в библиотеке ночью.
Кирилл попытался выровнять траекторию, как умеет: юмором.
— Мам, ну не так резко. Мы просто хотели поделиться… ну, радостью. Мы справимся, правда. Просто хотелось… вместе...
Но Лидия Петровна уже двигалась по накатанной:
— Сначала этих двух на ноги поставьте. А не так, чтобы утром — одни бабушки, вечером - другие. Мы, как вахтовики уже, всё свободное время с детьми проводим. Нам только третьего сверху, для полного счастья не хватает. Ну куда это?
Больше никто не "чокался". И за праздничным столом опять воцарилась тишина.
* * * * * *
Я вышла. Не хотела хлопать дверью, просто так получилось. Села на край кровати. Не заплакала сразу. Сначала просто тихо сидела, смотрела на стену с нарисованной рекой и лодочкой. Потом нос сам сделал то, что делает, когда внутри расползается непривычная пустота. И я… поплыла.
Кирилл зашёл почти сразу. Тихо прикрыл дверь. Сел рядом. Его ладони — горячие, живые — обняли меня за плечи. Я, как обычно, положила голову ему на грудь. Сердце у него стучало неровно — будто он тоже по этой «паузе» ходил туда‑сюда и не знал, куда ступать.
— Почему так? — спросила я у него. — Почему они не радуются? Это же…
— Насть… — он поцеловал мне макушку, — Без них справимся...
Слова правильные. Но почему‑то внутри не стало теплее. Я слышала в ушах всё то, что звучало в зале, без интонаций и без прикрас: «Не рассчитывайте… Не сможем… У вас слишком маленькая квартира…»
* * * * * *
На кухне ещё какое‑то время звучали голоса. Потом чайник, сдвиг стульев, извиняющиеся вздохи. Кто‑то сказал про работу завтра. Кто‑то про то, что забыл вынуть стирку из машинки.
Мамы и папы уже натягивали куртки. Отец пожал руку моему мужу, и дверь за ними закрылась.
Мы с Кириллом остались одни. Я убирала со стола, он полоскал тарелки под тонкой струёй горячей воды. Запеканка холодела быстро, как и моя обида. Апельсиновые корочки на тарелке выглядели неуместно ярко, будто не понимали, что праздника здесь так и не случилось.
Благодарю за каждый лайк и подписку на канал!
Приятного прочтения...