Роман "Небесный рыцарь"
Часть 1. Пепел отступления
Новый аэродром эскадры JG 52 под Полтавой был временным, пыльным и унылым. Самолеты стояли прямо в подсолнухах, их желтые головы, почерневшие и поникшие, напоминали о недавнем жарком лете, которое так бесславно закончилось для немецкой армии.
Отступление. Слово, которое раньше они читали только в сводках о противнике, теперь стало их собственной реальностью.
Гауптман Дитер Фогель чистил свой пистолет Walther PPK с методичной аккуратностью. Каждое движение было выверенным, холодным. Но внутри у него все кипело от глухой, бессильной ярости. Они проиграли. Проиграли не битву — всю летнюю кампанию. Теперь они пятились назад, к Днепру, оставляя за собой выжженную землю.
— Русские заняли Харьков, — сказал лейтенант Клаус, входя в палатку. В его голосе не было ни страха, ни отчаяния — только констатация факта, полная бесконечной усталости. — Командование говорит, что мы выравниваем линию фронта.
— «Выравниваем линию фронта», — горько усмехнулся Фогель, не прекращая своего занятия. — Красивые слова для драпа. Мы теряем небо, Клаус. Их становится все больше. Они уже не те мальчишки, что были в сорок первом. Они научились драться.
— Особенно тот, на двадцать седьмом, — тихо добавил Клаус.
Фогель защелкнул затвор. Имя Кожедуба стало для них наваждением. Его «соколиные удары» ломали их строй, его звено работало как единый механизм. Разведка докладывала, что его счет перевалил за пятнадцать.
— Я найду его, — сказал Дитер, и в его глазах блеснул холодный огонь. — В этом хаосе должен быть хоть какой-то порядок. Мой поединок с ним — это единственный порядок, который я сейчас понимаю.
Часть 2. Звезды на погонах
На советском аэродроме, наоборот, царило воодушевление. Утром перед выстроенным в каре полком майор Солдатенко зачитывал приказ.
— …за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество, приказываю: присвоить очередное воинское звание «лейтенант» младшему лейтенанту Кожедубу Ивану Никитовичу!
Мухин, стоявший рядом с Иваном, с силой толкнул его в бок. Иван, смущенный, вышел из строя. Майор крепко пожал ему руку и прикрепил к его гимнастерке орден Красного Знамени.
— Служу Советскому Союзу! — выдохнул Кожедуб, едва слышно.
— Служи, лейтенант, служи, — тепло ответил Солдатенко. — Ты заслужил. И это только начало. Я уже отправил на тебя представление к Герою.
Весь полк аплодировал. А Иван стоял, чувствуя тяжесть металла на груди и новых лейтенантских «кубарей» на петлицах, и ощущал не столько гордость, сколько огромную, давящую ответственность. Каждая его звезда на фюзеляже — это чья-то оборванная жизнь. А эта награда и новое звание — это аванс, который нужно будет отрабатывать своей и чужой кровью.
Вечером привезли почту. В землянке, при свете коптилки, летчики читали письма из дома. Иван держал в руках тонкий треугольник, исписанный знакомым материнским почерком.
Мама писала о простом: об урожае в саду, о соседях, о том, как они гордятся им и ждут его домой. С победой. Каждая строчка дышала такой далекой, почти забытой мирной жизнью, что у Ивана защемило в груди.
Он сражался не за звезды на фюзеляже и не за ордена. Он сражался за этот сад, за этот дом, за право своей матери спокойно писать эти письма.
— О чем задумался, командир? — спросил Мухин, заметив его взгляд.
— Да так… — Иван аккуратно сложил письмо. — Думаю, какой длинный путь еще до Берлина.
— Дойдем, — уверенно сказал Мухин, который под крылом Кожедуба из испуганного новичка превращался в уверенного в себе бойца. — Куда мы денемся.
Часть 3. Работа для хирурга
На следующий день работа нашла их сама. Разведка доложила о группе из двенадцати бомбардировщиков Heinkel He 111, идущих на бомбардировку железнодорожного узла в Лозовой — ключевой артерии снабжения наступающих войск. Звено лейтенанта Кожедуба подняли по тревоге.
— Задача ясна, — говорил Иван на коротком инструктаже у самолетов. — «Хейнкели» — не «мессеры». Они тихоходные, но у них много «ежей» — оборонительных пулеметов. Летят плотным строем, прикрывая друг друга. В лоб не лезть — там курсовой пулемет. Наша задача — развалить их строй. Атакуем парами, с разных направлений. Бьем по моторам и кабине. И главное — не задерживайтесь под огнем. Ударил — ушел.
Они нашли их на высоте трех тысяч. Двенадцать двухмоторных «сигар» шли ровным, идеальным строем, как на параде. Зрелище было одновременно красивым и зловещим.
— Соколы, я Семнадцатый, — раздался в эфире голос Ивана. — Я с Мухиным атакую ведущего с превышением. Вторая пара — заходите снизу по замыкающим. Начали!
Кожедуб бросил свой Ла-5ФН в знакомое пике. Но это была не дуэль. Это была хирургическая операция. Он видел, как из прозрачных блистеров «Хейнкелей» навстречу им потянулись огненные трассы. Воздух вокруг наполнился свистом пуль.
— Мухин, плотнее! — скомандовал он.
Они пронеслись над строем, поливая огнем ведущий бомбардировщик. Иван видел, как его снаряды прошивают длинный стеклянный «нос» немца. Из левого мотора «Хейнкеля» повалил черный дым. Ведущий стал терять скорость и вываливаться из строя. Строй дрогнул. Этого они и добивались.
Вторая пара, воспользовавшись моментом, атаковала снизу. Один из замыкающих бомбардировщиков загорелся и стал разваливаться в воздухе. Но и наши понесли потери. Самолет молодого лейтенанта Сидорова из второй пары получил прямое попадание, и он по рации хрипло сообщил, что уходит на базу.
Строй немцев рассыпался. Теперь это была не грозная летающая крепость, а стая испуганных уток. Кожедуб выбрал себе новую цель — бомбардировщик, пытавшийся уйти в облака. Он зашел ему в хвост, игнорируя отчаянный огонь кормового стрелка. Он подошел так близко, что мог разглядеть лицо немца за пулеметом.
Короткая очередь. Огонь прекратился. Еще одна — по правому мотору. Двигатель вспыхнул, как факел. Огромный самолет накренился и медленно, почти величаво, пошел к земле. Иван увидел, как из него выпрыгнули три парашютиста.
— Соколы, уходим. Задача выполнена.
Когда они вернулись, на аэродроме их ждали. Сидоров сел на «брюхо», но был жив. Дядя Миша, осматривая новые пробоины в машине Ивана, только крякнул:
— Опять работы принес, лейтенант.
— Такая работа, дядя Миша, — устало ответил Иван, снимая шлемофон.
В тот вечер он смотрел на две новые звезды, которые выводил на фюзеляже механик. Счет рос. Победа была все ближе. Но ее цена — исковерканный металл, раненые товарищи, сгоревшие в небе враги — ощущалась с каждым днем все острее.
И эта тяжесть была куда весомее, чем золотая звезда Героя, представление на которую уже лежало на столе у командарма.