Тишина в доме была густой, как кисель. Тамара Ивановна медленно помешивала ложкой в чашке, слушая, как тикают часы в зале. Этот звук будто отбивал такт её одиночеству, которое с каждым звуком тяготило всё сильнее. Дочь с двумя внуками давно живёт в другой стране, приезжает очень редко. В последний раз была лет семь назад, ещё Линда не родилась, младшая дочь, а Роберт был совсем крохой.
Сын... Сын погиб в горячей точке. Тамара не любила вспоминать об этом, но лицо Андрюши то и дело всплывало в памяти, разрывая душу на части.
«Раньше тут Людочка с портфелем носилась, а Андрюша машинки по полу гонял...» — пронеслось в голове, когда взгляд окинул комнату. Она глотнула чай и сморщилась. Он был горьким, хоть и с двумя ложками сахара.
Взгляд переместился на комод и рамки со снимками. На одном из фото — она, ещё молодая, и двое детей, облепившие ее с двух сторон, смеющиеся. Она провела пальцем по стеклу. Рука дрогнула.
Вечером позвонила дочь. На экране – она, улыбающаяся, загорелая, за спиной — топот босых детских ног и мелькание макушек, выгоревших на солнце.
— Мам, привет! Как ты?
Голос дочери был весёлым, далёким, из другого мира.
— Да так, солнышко... Всё как всегда.
Пока дочка что-то тараторила в экран, Тамара Ивановна поймала себя на том, что не хочет слышать, как им там хорошо. Сердце сжало горечью, и женщина растянула губы в улыбке, надев на себя беззаботную радость. К себе Люда не звала больше. После того, как мать отказала в третий раз.
— Только не скучай там! — дочь говорила быстро, Тамара слышала на фоне детские голоса. — Ой, мы тут так смеялись! Друг Рикардо по интернету на свадьбу выписал свадебного генерала, представляешь? Ха-ха! Он такой важный был, в форме, с медалями, всё головой качал и усы потирал, как в кино… Сейчас, кстати, в интернете чего только нет! Можно и пиццу заказать, и уборщицу, и даже «бабушку на час»! Ха-ха-ха!
Тамара тоже засмеялась, коротко и сухо. А после того, как видео закончилось, долго сидела, глядя в тёмный экран телевизора. Фраза «бабушка на час» жгла изнутри, как оскорбление. Но потом... потом появилась мысль. Тихая, настырная. «А почему бы и нет? Не для денег... А просто...»
И она нашла такой сайт. Регистрация далась с трудом — пальцы не слушались, путались в кнопках. «Что я делаю? Господи, до чего дожила...» – пронеслось в мыслях, но уже через час ей пришло первое сообщение, и она, глубоко вздохнув и поняв, что назад пути нет, поехала в город.
Первая встреча со Светланой, мамой семилетнего Костика, была деловой и быстрой. Стоя в прихожей, мать мальчика торопливо протянула руку с несколькими купюрами и сказала быстро:
— Мне нужно на работу, на полдня. Покормите, погуляйте, вот деньги. Если будут вопросы, звоните.
Мальчик стоял, испуганно зарывшись в мамину куртку, и не поднимал глаз.
Но уже через час Тамара, сама не зная как, сидела с ним на полу и показывала, как из бумаги складывается кораблик. Она делала их когда-то своим — руки помнили. Костя смотрел, заворожённый, его серьёзные серые глаза потеплели.
— А ты... настоящая бабушка? — тихо спросил он.
У Тамары внутри что-то ёкнуло, стало больно и сладко одновременно.
— Настоящая, — прошептала она. — Самая что ни на есть!
В ответ он вскочил и принёс ей машинку.
— Это моя любимая. Я дарю её тебе.
Тамара растерялась, а он побежал играть дальше, но этот подарок всколыхнул в душе всё, что было раньше: и как сын, лёжа на ковре, катал по ворсу свой новый грузовик, и как дочь, прибегая из школы, целовала в щёку и вкладывала в руку одуванчики, собранные по дороге домой.
Потом они пекли вместе с мальчуганом блины. Костя, весь в муке, старательно размазывал тесто по сковороде. Он смеялся, а Тамара ловила этот смех, как утопающий — соломинку. Она рассказывала ему про свои огурцы, про то, как воробьи зимой к кормушке слетаются. Он слушал, разинув рот. Его маленькая мягкая рука доверчиво лежала в её жилистой ладони.
***
Так прошло несколько недель. Тамара приезжала через день, а в выходные оставалась дома. Костик, когда она возвращалась, нёсся к ней, раскинув руки и громко кричал:
— Ура! Бабуля приехала! — а Тамара радостно обнимала мальчишку и смеялась так, как не смеялась уже много лет.
Как-то раз Светлана задержалась. Она вошла поздно, уставшая, и увидела картину: Костя спит, прикорнув на коленях у Тамары Ивановны, а она, стараясь не шелохнуться, гладит его по волосам. Лицо Светланы дрогнуло. Сглотнув комок в горле, она медленно опустилась на стул напротив.
— Он вас обожает, — тихо сказала Светлана. Голос её будто сломался. — А я... я так устаю. Не могу дать ему этого. Этой бабушкиной любви. Настоящей… — Она смахнула непослушную слезу. — Переезжайте к нам. Пожалуйста. Живите с нами постоянно. Мы подготовим для вас комнату.
Воздух вылетел из легких Тамары. Она машинально прижала к себе спящего мальчика.
— Что вы?.. Мой дом... огород... как же? — она замялась, не в силах найти главных слов.
— Я буду платить вам больше. Вы будете как член семьи. Костю в садик отводить, встречать... — Светлана смотрела на неё с мольбой и надеждой.
Дорога домой была словно в тумане. Тамара вошла в свой дом, и тишина ударила по ушам, оглушила. Она прошлась по комнатам. Тронула занавеску, которую шила сама. Посмотрела в окно на огород, где уже золотились тыквы. «Бросить всё это?» Сердце сжалось от боли. «Но Костик... Его глаза... Он нуждается во мне. А я? Разве я не нуждаюсь в нём?»
Она не могла есть, не могла спать. Ходила между грядок, как приговорённая к казни. Её разрывало на части. Одна часть кричала: «Ты с ума сошла! Это твоя крепость!» Другая, тихая и слёзная, шептала: «А что тебя здесь ждёт? Тишина. До самого конца...».
Она согласилась приехать погостить на пару дней. «Просто посмотреть», — убеждала она себя.
Костя встретил её у двери с таким сиянием на лице, что у Тамары защемило в груди. Он тащил её за руку, в который раз показывая свою комнату, рисунки. Потом вручил ей лист бумаги. На нём были три кривые фигурки. Жёлтая (это он, "Коста" – подписал), зелёная (мама) и оранжевая, в платочке (это она). И все держались за руки. А внизу — корявыми буквами: «Моя сямья».
Тамара не смогла сдержаться. Слёзы покатились по щекам, горячие, неловкие. Она отвернулась, чтобы вытереть их, но Светлана уже подошла и обняла её за плечи. Молча. В этом объятии была благодарность, надежда и такое же одиночество, как у неё.
— Я... я выйду, подышу, — с трудом выговорила Тамара.
Она вышла на маленький балкончик. Внизу шумели дети, но этот шум был чужим и далёким. На горизонте, за спальными районами, увидела знакомый силуэт водонапорной башни — ориентир её родного посёлка. Она представила свой дом. Тёмный. Тихий. Пустой. Без неё. Яблоки падают в траву, и никто не соберёт их на варенье. Помидоры перезреют и лопнут. И сердце её сжалось не от тоски, а от пронзительной, жгучей любви к тем стенам, к той земле. Она не могла их предать. Они были частью её.
Но, спускаясь взглядом с горизонта, она увидела свою сумку, которую собрала «на пробу», а потом широко улыбающегося Костика в окне кухни, который прильнул к стеклу и махал ей рукой.
И тут она поняла. Поняла, что выбор — не между домом и семьёй. Выбор — в том, как совместить и то, и другое. Как не разорваться, а — объять собой всё, что нужно.
Она вернулась в квартиру. Лицо было спокойным.
— Света, — сказала она твердо. — Я не могу бросить свой дом. Прости.
Лицо молодой женщины потемнело. Но Тамара подняла руку.
— Но я готова быть его бабушкой. Настоящей. Буду приезжать к вам на четыре дня в неделю. А на выходные... — она повернулась к Косте, — на выходные ты можешь приезжать ко мне. Будешь помогать собирать яблоки, кормить воробьёв. И мы будем топить баню, печь пироги и варить кашу. Хорошо?
Костя сначала не понял, но потом кивнул так сильно, что казалось, кивнул не головой, а всем телом. А Светлана снова обняла её, и теперь это было объятие не отчаяния, а договора. Договора о новой, странной, но такой настоящей семье.
На столе лежал тот самый рисунок. «Моя сямья». Теперь он был не мечтой, а планом на будущее.
***
Детская душа...
Как хочется забросить все дела
И каждый миг ребёнку посвящать…
Но жизнь такого права не дала…
Я в детский сад веду его опять…
А он глазёнки карие свои
От детских слёз обижено протрёт
И скажет: «Мама, мам, не уходи!»
И ручкой руку мамину сожмёт…
И если бы поставить на весы
Карьеру, страсть, усталость, суету,
То перевесит всё, конечно, сын…
В глазах его любовь без слов прочту…
А вечером, уставшая совсем,
На кухне у плиты опять стою…
И тут бежит решение проблем
С волшебным «Мама, я тебя люблю!»
И я смотрю в любимые глаза,
В них столько необъятного тепла,
Что вся усталость стала исчезать,
Забыв про неотложные дела…
Забросив стирку, борщ не доварив,
С сыночком мы играем в паровоз…
А он сейчас так счастлив и красив,
Он верит в чудеса ещё всерьёз…
Бывает, не сдержусь и накричу,
А он глаза опустит и молчит…
Я в тот момент казнить себя хочу
За то, что у него несчастный вид…
Ведь ничего главней не может быть,
Чем счастье и здоровье малыша!
Так искренне за всё и всех любить
Умеет только детская душа…
© Copyright: Ирина Самарина-Лабиринт, автор стихотворения
