Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 9
Первая ночь в пути ознаменовалась происшествием, которое вырвало меня из сна и погрузило в состояние тревожной неопределенности. Сквозь дремоту я уловила странное, почти невесомое ощущение: кто-то осторожно вел рукой по моей ноге. Движение было плавным, лишенным какой-либо агрессии – пальцы медленно, почти вопросительно, скользили от лодыжки вверх по икре. Это не было грубым или собственническим прикосновением; скорее, оно походило на робкую, почти извиняющуюся ласку, словно человек сам не был уверен в своих действиях.
Первой мыслью, пронзившей сознание, был леденящий страх: в купе пробрался вор. Сердце мгновенно заколотилось, а дыхание на миг замерло. Я мысленно пробежалась по своим вещам: сумка с документами и деньгами была надежно спрятана под подушкой. Но сам факт присутствия чужака в этом крошечном, замкнутом пространстве заставлял кровь стынуть в жилах. Я осторожно, боясь выдать себя даже малейшим движением, приоткрыла глаза. Купе тонуло в густой, бархатной темноте, нарушаемой лишь монотонным стуком колес и редкими, мимолетными огнями, которые проносились за окном, на долю секунды выхватывая из мрака случайные детали: край столика, чей-то ботинок на полу.
Постепенно зрение начало адаптироваться. Из непроглядной тьмы стали проступать смутные очертания. Вот соседняя полка, на которой, судя по тихому сопению, спал Орловский. А вот силуэт, склонившийся надо мной. Очередная вспышка света за окном на мгновение озарила его лицо, и я с изумлением узнала Романа. Это осознание не принесло облегчения, а лишь сменило один страх на другой – на густую, вязкую неловкость. Его ладонь уже достигла моего бедра, опасно приблизившись к кромке шорт. Когда я устраивалась на ночь, Роман, казалось, уже спал, и из-за невыносимой духоты в купе я решила остаться в легкой футболке и шортах. И вот теперь его пальцы были готовы пересечь ту невидимую черту, за которую позволено заходить лишь самым близким.
Я лежала на правом боку, засунув руку под подушку, и чувствовала себя в ловушке. Левая рука, согнутая в локте, покоилась под щекой. Я замерла, едва дыша, и всем телом ощущала жар, исходящий от своего спутника. Мозг лихорадочно искал выход. Что это значит? Ошибка? Сонный бред? Или намеренное действие? Каждое мгновение тишины, нарушаемое лишь стуком поезда, казалось вечностью, и я отчаянно пыталась понять, как мне поступить в этой странной и двусмысленной ситуации.
Внезапно я ощущаю новое прикосновение. Пальцы Романа пересекают невидимую черту моего личного пространства. Инстинктивно, словно пружина, выбрасываю левую руку вперед, и мой кулак врезается в смутное в полумраке лицо. От неожиданности Орловский глухо охает и, схватившись за лицо, отшатывается назад. Раздается гулкий стук – кажется, он ударился еще и головой о стену. За этим следует короткий, сдавленный стон.
Я щелкаю выключателем маленького ночника над головой, и купе заливает мягкий, желтоватый свет. Картина, представшая моим глазам, впечатляет. Роман сидит на своей койке, растерянно потирая ушибленные места. Судя по всему, мой удар пришелся ему прямо в глазницу. Одной рукой он осторожно касается глаза, а другой – затылка.
Мой взгляд невольно скользит по собственному телу. Вот так-так! Футболка задралась слишком высоко. А мои шорты... на месте, но он наверняка собирался их коснуться. И вообще!..
– Что вы себе позволяете?! – выпаливаю я, лихорадочно пытаясь натянуть на себя одеяло. Но его нигде нет. Куда оно могло подеваться?
– Я просто хотел тебя укрыть! – произносит Роман виноватым тоном. – Честное слово! Ты дрожала во сне.
– Нечего было на меня смотреть!
– Да я и не смотрел! Проснулся от того, что ты стучишь зубами, как замерзший котенок. Встал, а ты вся трясёшься, свернулась в клубочек. Вот и решил помочь. И вот что получил! – он снова прикасается к пострадавшему глазу и шипит от боли. Похоже, я его серьезно приложила.
Я растерянно оглядываюсь по сторонам и замечаю свое одеяло, скомканное на полу. Значит, он действительно хотел как лучше.
– Нужно было сначала предупредить, а потом уже действовать!
– Но ты же спала.
– Все равно!
Я поднимаю одеяло и, отвернувшись к стене, плотнее в него закутываюсь. Какая нелепая ситуация! И смешно, и неловко. Выключаю свет. Пусть в следующий раз знает: ко мне без разрешения приближаться не стоит.
Утром, едва взглянув на Романа, я с трудом сдерживаю улыбку: под глазом у него красуется очаровательный лиловый синяк. Мне очень хочется рассмеяться в голос, но я сдерживаюсь. Все-таки это я его так «разукрасила». Хотя он и сам виноват. Чтобы как-то загладить свою вину, предлагаю ему позавтракать за мой счет.
Мой спутник нехотя соглашается. Мы одеваемся и направляемся в вагон-ресторан. Когда проходим через тамбур, снова замечаю того морского офицера. Ах, до чего же меня привлекает эта строгая черная форма с позолоченными пуговицами и знаками отличия!
– Доброе утро, товарищ капитан, – обращаюсь я к мужчине, шутливо приложив руку к виску.
– К пустой голове руку не прикладывают, – ворчит рядом Роман, заметив мой жест.
– Доброе утро! – радостно отзывается моряк. – Как спалось?
– Благодарю, отлично. А вам?
– Тоже. Вы завтракать?
– Да.
– Не хотите составить нам компанию? Мы вот с коллегой, – я киваю в сторону Романа, – собираемся основательно подкрепиться.
Взгляд офицера скользнул по лицу Романа и задержался на свежем, наливающемся синевой фингале. В его глазах промелькнуло понимание, смешанное с легким замешательством, и он, отведя взгляд, смущенно произнес:
– Благодарю, но я привык все необходимое иметь при себе. Старая походная закалка.
– Что ж, как вам будет угодно, товарищ офицер, – ответила я, изобразив легкий прощальный жест рукой.
Когда мы отошли на достаточное расстояние, решила ответить на недавнюю колкость Романа, брошенную в мой адрес.
– У тех, кто не обременен интеллектом, и воинское приветствие получается соответствующим, – с ехидством заметила.
– Воинское приветствие, моя милая Линуся, – это одно, а вот девичью, так скажем, честь ты уже отдала, позволив сорвать свой аленький цветочек, – парировал он с самодовольной ухмылкой.
Щеки вспыхнули от негодования. Слова Романа, грубые и неуместные, задели за живое. Внутри все закипело, и на мгновение захотелось влепить ему еще одну затрещину, чтобы на его лице красовалась симметричная пара фингалов. Однако я сдержалась, понимая, что провести остаток пути в полном одиночестве, коротая вечера в вагоне-ресторане, было бы слишком уныло.
«Линуся?! Ну, Орловский, ты еще пожалеешь о своей дерзости. И получишь совсем не то, на что так самонадеянно рассчитываешь!» – мысленно поклялась я, испепеляя его гневным взглядом.
Путь до вагона-ресторана оказался неблизким – состав поезда был внушительной длины. Передвигаться по узкому коридору оказалось непросто: вагон постоянно раскачивало из стороны в сторону, словно корабль во время шторма. Мне вспомнилась одна речная прогулка по Волге на частной яхте, куда меня пригласил один из моих многочисленных поклонников. Он строил серьезные планы на наш счет, и я, в общем-то, не возражала. Но та поездка поставила жирную точку в наших едва начавшихся отношениях. Я так и не смогла выбросить из головы картину, как этот бравый «капитан», перегнувшись через леера, извергал из себя остатки ужина. Морской волк, которого банально укачало!
Когда до цели оставалось всего несколько шагов, внезапно замерла на месте. Шнурок кроссовки зацепился за какой-то металлический выступ, и я, дернув ногой, была вынуждена остановиться. Пришлось наклониться, чтобы высвободить его, и принять довольно тривиальную позу, учитывая, что на мне были тонкие, облегающие спортивные брюки. Роман, шедший следом, не преминул воспользоваться моментом.
– Ох, какие аппетитные пончики! – раздался его восхищенный шёпот.
Я задохнулась от возмущения, но лишь крепче стиснула зубы. «Ну все, Роман! – пронеслось в моей голове. – За это ты одним фингалом точно не отделаешься». Наконец, злополучный шнурок поддался. Я выпрямилась и, как ни в чем не бывало, продолжила путь, хотя оскорблённое место буквально пылало. Орловский молча последовал за мной, сохраняя невозмутимый вид.
Мы устроились за столиком и сделали заказ. Я выбрала французский завтрак, а Роман – английский. С очаровательной улыбкой я попросила официантку принести мне апельсиновый сок, пояснив: «После вчерашнего немного мучает жажда». Девушка понимающе кивнула и вскоре вернулась с высоким бокалом.
Роман сидел напротив, задумчиво глядя в окно и чему-то улыбаясь. «Наверняка вспоминает свою недавнюю выходку, слизняк!» – с раздражением подумала, глядя на него с прищуром. Фингал под его глазом больше не вызывал у меня ни капли сочувствия. Я поступила абсолютно правильно, влепив этому наглецу. Какое же у него самодовольное лицо! Красивое, конечно, даже с «фонарем», но все равно невыносимо наглое!
Официантка поставила такой же бокал с соком и перед ним, хотя я просила напиток только для себя. И тут в моей голове созрел коварный план. Я резко протянула руку, делая вид, что хочу взять салфетку, и «случайно» задела бокал Романа. Он опрокинулся, и четверть литра ледяного сока вылилась ему прямо на самое уязвимое место. Вот что бывает, когда сидишь, так широко расставив ноги! Это тебе и за твою наглость, и за мои униженные «булочки».
Орловский сдавленно вскрикивает и вскакивает, тщетно пытаясь стряхнуть с себя липкую влагу. Но уже поздно. Яркое, солнечно-желтое пятно растекается по его штанам, создавая до нелепого комичную картину. Прикрываю лицо ладонями, чтобы скрыть рвущийся наружу смех. Тело сотрясается, на глазах выступают слезы веселья.
Мой спутник настолько ошеломлен случившимся, что все гневные тирады застревают у него в горле. Он растерянно переводит взгляд то на меня, то на предательское пятно, явно не зная, как поступить в этой абсурдной ситуации. Из неловкого положения его пытается вывести подбежавшая официантка. Вооружившись пачкой бумажных салфеток, она с профессиональной решимостью собирается высушить пострадавшее место, но стоит ей руку протянуть, как резко убирает ее:
– Ой… простите…
Роман, окончательно побагровев от злости и смущения, выхватывает у нее салфетки и, что-то бормоча себе под нос, быстрым шагом удаляется из вагона-ресторана. Оставшись в одиночестве, чувствую неожиданное облегчение. Как же, оказывается, приятно сидеть в тишине, спокойно наслаждаясь завтраком под мерный перестук колес. Я смотрю на проносящиеся за окном пейзажи и замечаю, как меняется природа. Кажется, мы подъезжаем к предгорьям Урала. Ландшафт становится более суровым и величественным. Высокие, устремленные в небо сосны перемежаются с раскидистыми березами и кленами, а в низинах поблескивают полноводные реки и озера. Эта первозданная красота завораживает и на время заставляет забыть о существовании моего незадачливого попутчика.
Впрочем, он обо мне помнит. Вскоре Роман возвращается, переодетый в сухие брюки. Он молча садится на свое место и с мрачным видом принимается за остывший завтрак. Обижается, это видно невооруженным глазом. Так и подмывает сказать что-нибудь вроде: «Ну-ну, не дуйся, большой мальчик, тетя больше не будет». Но вместо этого сохраняю на лице выражение полного безразличия. Точно такое же, какое было у него после того, как он бесцеремонно вторгся в мое личное пространство.
После завтрака мы так же молча возвращаемся в свое купе. И в третий раз за поездку сталкиваюсь с моряком. Только теперь он, кажется, специально поджидал меня в тамбуре – даже клубы вишневого сигаретного дыма успели развеяться.
– Как прошел завтрак? – вежливо интересуется он.
– Спасибо, было очень вкусно, – отвечаю с улыбкой.
Он мнется, явно собираясь что-то спросить или предложить, но присутствие Романа его смущает. Моряк бросает на моего спутника быстрый взгляд. Тот, мгновенно все поняв, картинно задирает подбородок – вылитый британский аристократ! – и проходит мимо в наше купе. Ну точно, ревнует! Даже инцидент с соком не охладил его пыл. Что ж, будем развивать успех.
Моряк, немного осмелев, приглашает меня в свое купе. Вот так просто. Я удивленно вскидываю брови, и он тут же смущается и начинает торопливо объяснять:
– Вы меня неверно поняли, простите! Я совсем другое имел в виду. Боже, как неловко получилось!
– Ничего страшного.
– Понимаете, со мной едет дочка, Олечка. Ей шесть лет. Она очень просит заплести ей косу, но не обычную, а как-то… вывернутую, что ли. А я совершенно не умею, привык с железками возиться. Вы не могли бы нам помочь? Такую косу еще называют голландской или обратной французской, пряди в ней укладываются одна под другую. Это она мне так сказала.
У меня на душе сразу становится легче. Я-то уж было подумала, что моряк решил проявить ко мне интерес и начнет делать недвусмысленные предложения. А он, оказывается, семейный человек.
– А где же ваша жена?
– Она дома осталась, на работе не отпустили. А мы с Олечкой к моим родителям в гости едем. Вот, даже переодеться не успел – прямо с корабля на поезд.
– Конечно, пойдемте, я с удовольствием помогу вашей дочке, – искренне улыбаюсь я и следую за офицером.
Общение с детьми всегда доставляло мне искреннюю радость, особенно с малышами. Их милая непосредственность, искренность и светлая аура напоминали о беззаботных зайчатах на солнечной поляне. Спустя полчаса я вернулась в купе, переполненная чудесными впечатлениями от маленькой Олечки. Девочка оказалась настоящим солнышком – очаровательная блондинка с огромными голубыми глазами. Заплетя ей французскую косу, я осчастливила и ребенка, и себя.
Войдя в купе, увидела Романа. Он лежал на своей полке, полностью поглощенный чем-то на своем планшете. Когда я вошла, он даже не поднял головы, не говоря уже о том, чтобы произнести хоть слово. Демонстративно молчал. «Надулся, как филин», – с иронией подумала я. Такое поведение явно было проявлением пассивной агрессии, когда человек выражает свое недовольство не открыто, а косвенно, через молчание и игнорирование.
Меня позабавило его поведение. «Обижуля, ну просто детский сад, честное слово!» – пронеслось в голове. Я знала, что мужская обида, проявляющаяся таким образом, часто является инструментом манипуляции и способом снять с себя ответственность. Вместо того чтобы открыто выразить свои чувства, Роман выбрал тактику молчаливого упрямства, что не вызывало у меня ничего, кроме снисходительной насмешки над его инфантильностью.