Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 8
Роман наливает в высокий, узкий фужер ледяное шампанское, и мириады золотистых пузырьков с веселым шипением устремляются вверх, чтобы лопнуть на поверхности, будто празднуя сами по себе этот тихий вечер. Он протягивает мне бокал, и наши пальцы на мгновение соприкасаются. Звонко чокнувшись, он делает это так изящно и артистично, что сразу становится понятно: мой спутник – настоящий гедонист, умеющий наслаждаться каждым моментом бытия. В его глазах пляшет огонёк живого интереса, и, озорно подмигнув, он медленно делает большой глоток, явно смакуя сложный букет напитка. Затем, отставив бокал, берёт десертную вилку, подцепляет янтарную дольку консервированного ананаса и с показным, почти театральным наслаждением отправляет её в рот, прикрыв на секунду глаза.
Потом смотрит на меня с немым вопросом – мол, поддержишь? Я не выдерживаю этой молчаливой провокации и тоже подхватываю сочный кусочек, стараясь повторить его движение с тем же видом знатока маленьких, но таких важных жизненных радостей. В этот миг мы будто вступаем в негласную игру без слов, и я неожиданно для себя ловлю ощущение, что сижу с человеком, который способен превратить самый простейший ужин в настоящий маленький праздник.
И тут я понимаю, что всё моё внимание без остатка приковано к его губам. Они чуть влажные от вина, с чётко очерченным контуром, слишком выразительные и даже вызывающе притягательные. Почти физически ощущаю на языке вкус шампанского и сладкого ананаса, этот странный, но яркий и пьянящий коктейль витает где-то в воздухе между нами. Мы сидим совсем рядом, и это расстояние вдруг кажется нестерпимо длинным, почти непреодолимым. «Эх, вот бы попробовать на вкус не только ананас», – мелькает шальная мысль, но я тут же одёргиваю себя, делая вид, что с головой ушла в созерцание природы.
А за окном – бархатная ночь, и редкие фонари мигают, сонные и ленивые, будто им не хочется освещать пустынную дорогу. Красоты в этом пейзаже никакой, но я так увлечённо вглядываюсь в темноту, словно наблюдаю за редким и захватывающим космическим явлением. Всё что угодно, лишь бы он не заметил, как я пылаю под его спокойным, чуть насмешливым взглядом.
– Это случилось на крыше, – неожиданно и без всякого перехода говорит Роман, нарушая уютную тишину.
– Что именно там случилось? – Стал мужчиной? – отрываюсь от созерцания фонарей и растерянно моргаю, возвращаясь в реальность.
Он кивает.
И тут меня прорывает. Я прыскаю в ладонь, отчаянно стараясь заглушить неуместный смех, но получается только громче и заливистее.
– Прости! – шепчу я сквозь подступившие слёзы смеха. – Просто представила тебя Карлсоном. Который затащил к себе на крышу фрёкен Бок, а свидетелями этого исторического момента стали жулики-привидения.
С меня градом катятся слёзы, и я спешно вытираю их кончиками пальцев, боясь размазать тщательно нанесённую тушь. Роман сидит совершенно спокойно и наблюдает за моей истерикой с лёгкой полуулыбкой, в его взгляде читается снисходительное, почти отеческое любопытство. Сидит такой «лучший парень на деревне», уверенный и неотразимый, и наблюдает за глупой девчонкой, которая вдруг решила устроить концерт на центральной площади: то ли сейчас плясать начнёт, то ли песню затянет, то ли ещё что-нибудь выкинет. Я глубоко вдыхаю, пытаясь взять себя в руки и выровнять сбившееся дыхание.
– В ту пору мне как раз исполнился двадцать один, – продолжает он, будто и не было моей минутной истерики, – и я отчаянно хотел позврослеть.
– А до этого кем был? Мальчиком для битья? – не выдерживаю и снова чуть не смеюсь, прикусив губу.
– Лина, – он глядит на меня строго, и тон у него становится самым настоящим учительским, – если не перестанешь хохотать, я замолчу и больше ничего не расскажу.
– Всё, всё, сдаюсь! – я поднимаю руки вверх, изображая полную и безоговорочную покорность. – Расскажи, пожалуйста. Но почему так долго тянул? Я, например, в восемнадцать твёрдо решила, что пора взрослеть.
– Потому что я, в отличие от тебя, мечтал о чём-то особенном… – Роман на секунду опускает глаза, и мне кажется, что он смущается этого внезапного признания. – О большой, чистой и возвышенной любви.
– Ну да, конечно, – я картинно закатываю глаза, стараясь скрыть улыбку. – Прямо вылитый Карандышев из «Жестокого романса». Помнишь, как он хвалился, что взяток не берёт, а ему в ответ: «Так ведь вам никто и не даёт!»
Я кусаю губы, чтобы не рассмеяться снова, но в этот раз держусь изо всех сил, видя его серьёзное лицо.
– Ну ладно, угадала, – наконец сдаётся Роман и тепло улыбается. – Я был толстым, неуклюжим, очкастым ботаном.
– Не верю! – я театрально хлопаю ресницами, изображая крайнюю степень изумления. – Вот этот стильный, уверенный в себе мужчина – и вдруг ботан? Да ни за что на свете!
– А ты ведь тоже не всегда была такой шикарной платиновой блондинкой с гипнотическими зелёными глазами.
– Спасибо за «шикарную» и «гипнотические», – я делаю маленький реверанс головой. – Но блондинкой я, между прочим, родилась. А над всем остальным – да, пришлось изрядно постараться. Думаю, у тебя была похожая история трансформации?
– Конечно. Но в двадцать один я был не просто толст и неряшлив, я был… невыносимо романтичен.
– Слишком? – я наклоняю голову набок, разглядываю его внимательнее, словно пытаюсь разгадать какой-то важный секрет. – И что же это значит в твоём понимании?
– Я искренне верил, что моя первая женщина станет и моей единственной, – Роман чуть улыбается уголками губ, но глаза у него остаются серьёзными и немного печальными. – Что мы случайно встретимся, безумно полюбим друг друга с первого взгляда, поженимся, нарожаем кучу детей и будем жить долго и счастливо. А потом, в один прекрасный день, тихо уйдём из этой жизни, держась за руки, в окружении многочисленных внуков и правнуков.
Я едва не прыскаю в бокал. XXI век на дворе, а передо мной сидит человек, который думает так, будто сошёл со страниц сентиментального романа XIX века. Невероятно! Но, что удивительно, приятно. Значит, под бронёй прожжённого ловеласа в нём до сих пор живёт тот пухлый мальчик с доверчивым взглядом. И мне вдруг хочется до него дотянуться, словно найти потайную дверцу в его душе. Может, и у меня внутри где-то прячется та милая девочка Лина, которую я сама давным-давно не видела. Если бы их свести вместе – вышла бы славная пара.
– Ну и что было дальше? – приподнимаю бровь, стараясь не выдать улыбку.
– На пятом курсе я познакомился с девушкой, – начинает он. – Инна. Круглая отличница, отчаянная зубрила. Если преподаватель просил приготовить конспект, она переписывала целый параграф учебника в тетрадь. У неё на среднем пальце мозоль была, настоящая трудовая.
Я сразу представила её: тонкие пальцы, шариковая ручка, вечный почерк без единой ошибки.
– Высокая, метр семьдесят, – продолжает Роман. – Ступни сорок первого размера, тоненький пушок над верхней, грудь второго номера и фигура вполне приятная. Обожала алую помаду и такой же яркий лак на ногтях.
– Женщина-вамп! Мечта любого поэта, – не удерживаюсь я.
– Примерно так, – усмехается он. – Мы сидели в библиотеке. Я решился и пригласил её на свидание. Она согласилась, я даже опешил. Мы гуляли по аллеям, обсуждали книжки и фильмы. Я провожал её домой, а потом снова и снова.
– Ты что, считал? – поддеваю я.
– Да, – он кивает. – На пятый раз поцеловал её в подъезде. Настоящее событие для меня. А чуть позже пригласил к себе, когда родителей не было.
– И там случилось всё? – вкрадчиво спрашиваю я.
– Нет. Мы долго целовались, но когда я решился на большее, она остановила меня и призналась, что у нее раньше ни с кем не было.
– Два невинных чудика. Картина маслом. Скучища смертная, – театрально закатываю глаза.
– Не спорю. Но мы горели, как поэты говорят, охвачены страстями, – он усмехается. – Я же не знал, как её убедить. Спросил у приятеля.
– О, предчувствую мудрый совет!
– И он сказал: «Скажи, что не хочешь её больше».
– Хитрый гадёныш, – щурюсь я. – Приятель, не ты.
– Ну да. Но я послушал. В очередной раз мы сидели у неё дома, миловались, и я вдруг говорю: «Знаешь, я больше на этом настаивать. Подождём, пока ты решишься сама».
– И?
– Она молча встала, взяла меня за руку и повела. Я ничего не понимал. Оказалось – на крышу её девятиэтажки. Было лето, жара спала, воздух прозрачный, звёзды как россыпь серебра. Она прихватила покрывало, расстелила его, и мы устроили почти пикник. Сидели, ели печенье, запивали лимонадом из бутылки, смеялись над глупостями. Я помню, как ветер трепал её волосы, и как они пахли яблочным шампунем.
Он замолкает на секунду, будто снова видит перед глазами ту ночь.
– Мы сидели, и вдруг меня накрыла тишина города под ногами. Внизу шуршали редкие машины, в окнах мерцали огни, но на крыше было ощущение, что весь мир принадлежит только нам. Мы обнялись, поцеловались, и в тот миг мне показалось, что я действительно живу в кино. Немного неловко, немного смешно, но так честно и трогательно… Дальше понятно.
Я слушаю и понимаю: он рассказывает без бахвальства. В его словах больше юношеской неловкости и какой-то нежности, чем взрослой гордости. И это обезоруживает. Улыбаюсь, подперев подбородок рукой. Передо мной мужчина, которого знают многие как уверенного, острого на язык циника. А в глубине живёт романтичный ботан с огромным сердцем. И мне вдруг хочется познакомиться именно с ним.
– Эй! Какое «понятно»! Подробности давай! – у меня всё это вырвалось так естественно, словно я не с коллегой и потенциальным шефом разговариваю, а с пацаном из детдома, с которым делились самыми сокровенными тайнами. И тут же поняла: Роман этого и добивался. Ловко поймал меня на крючок, как свою Инну когда-то. Вот же хитрюга! Знает, что нет сильнее в мире чувства, чем женское любопытство.
Я смутилась своей горячности, но он сделал вид, будто ничего не заметил. «Он тонкий психолог и манипулятор отменный», – подумала и взяла на заметку.
– Ну какие там подробности, – лениво усмехнулся Роман. – Всё было очень естественно.
– Ну всё, хватит уже слишком личных воспоминаний, – сказала я нарочито строго, хотя внутри сгорала от любопытства. – Поздно, пора в купе возвращаться.
Мы прошли по коридору, и тут меня окутал густой, сладковатый запах вишнёвого табака. В тамбуре стоял мужчина лет тридцати. Курил медленно, распространяя дым, словно это был ритуал. Я непроизвольно задержала дыхание, вбирая аромат, и… ахнула. Моряк! Настоящий! В форме, при погонах, на каждом плече по крупной золотой звездочке. Невысокий, крепкий, коренастый – но эта форма делала его внезапно привлекательным.
И тут у меня в голове родилась идея – спонтанная, дерзкая, но такая вкусная. Надо же преподать урок господину Ловеласу! Нельзя так: завёл девушку, растормошил, а сам шагает будто ни при чём. Щёлкнуть бы его по носу!
– Доброй ночи, – сказала я моряку нарочно мягким голосом, с улыбкой, от которой у официантов в ресторане обычно подгибаются колени.
– Здравствуйте, – смутился он, но тоже улыбнулся.
Я краем глаза заметила, как Роман замедлил шаг. Ага, попался.
– Простите, а у вас не найдётся закурить? – спросила я, чуть наклонив голову.
– Извините… только трубка, – ответил моряк, виновато кивнув на карман.
– Очень жаль, – протянула я, поджимая губы. – Хотела постоять с вами, так ароматно пахнет. Захотелось попробовать.
Офицер вспыхнул румянцем, но тут же выпрямился:
– Я могу принести!
– Правда? – я сделала глаза, полные восторга. – Это будет чудесно.
Он упорхнул, как мальчишка за конфетами, а я повернулась к Роману.
– А ты куришь? – поднял он бровь. – Не знал.
– Редко, – пожала плечами я. – Сейчас шампанское в голову ударило, вот и захотелось. К тому же трубка. Тем более… такой мальчик красивый.
– Вот оно что, – усмехнулся он. В этой усмешке было и пренебрежение, и… что-то ещё. Тонкая жилка ревности?
– Ну, не смею мешать, – добавил он с издёвкой. – Наслаждайся ядом.
Ага! Есть! В его голосе прорезалось то, чего я ждала. Затаённая ревность, смешанная с раздражением.
– Правильно, – промурлыкала я жеманно. – Третий лишний, сам понимаешь.
Мой спутник ушёл, дверь за ним закрылась чуть громче, чем нужно. Я довольно улыбнулась: «Всё-таки я тебя заставлю нервничать».
Вернулся моряк с пачкой сигарет. Протянул, сияя. Я взяла, покрутила в руках, покачала головой:
– Простите… я такие не курю.
Он смутился, но не ушёл. Мы разговорились. Десять минут простого светского трёпа – о море, о поездах, о том, как трудно привыкнуть к сухопутным командировкам. Но каждая минута тянулась, как нарочно, и я чувствовала: где-то там, за дверью, Роман воображает себе бог весть что.
И это было лучше любого вина.
Через полчаса, когда тамбур окончательно наполнился сизым туманом и дышать стало трудно, я с улыбкой попрощалась с офицером. Вернулась к купе чуть взволнованная – от дыма, от вина, от самой себя.
Открыла дверь. Роман лежал на полке, будто спал: неподвижный, с ровным дыханием, словно статуя. Слишком уж правильно – ни один настоящий сон так не выглядит. «Ну-ну, продолжай притворяться», – усмехнулась я про себя и стала разоблачаться. Неторопливо, почти демонстративно. Делала это спокойно, словно всё происходило само собой, но взгляд то и дело скользил в сторону Романа. Смотрит или нет?
И вдруг – блеск в темноте. Его глаза. Всего миг, но успела уловить это отражение. Вот оно! Я не удержалась и улыбнулась краешком губ. «Ага, попался». Продолжила движение, будто ничего не заметила, и направилась в маленькую ванную. Нужно было смыть с себя запах табака, освежиться, прийти в себя. Вода приятно освежала. Шампанское ещё шумело в голове, и я пыталась стряхнуть с себя лёгкую дурманную усталость. «В таком состоянии легко наломать дров, – подумала. – А мне совсем не хочется выглядеть глупо».
Выбравшись из душевой кабины, посмотрела на своё отражение в зеркале. Щёки разрумянились, глаза блестели, как у школьницы после шалости. «Ну и что, Лина, довольна? Дразнила, дразнила – а теперь сама волнуешься, будто тебя поймали». Я глубоко вздохнула, продолжила вытираться и снова улыбнулась самой себе. Пусть он думает, что держит всё под контролем. А я ещё успею доказать обратное.
После купания вернулась в купе, расчесала волосы и ещё раз посмотрела на Романа. Он всё так же лежал, неподвижный, будто спал, но глаза слегка блеснули в темноте, когда проходила мимо. Я мысленно улыбнулась: маленькая победа в нашей тихой игре. Села на кровать и глубоко вдохнула тёплый воздух купе, который теперь смешивался только с запахом шампанского и прохладой из чуточку приоткрытого окна. Ещё немного улыбалась про себя, размышляя о том, что эта ночь была совсем другой – странно трогательной, весёлой и такой живой.
Наконец я прикрыла глаза, устроилась поудобнее, почувствовала мягкость одеяла и тепло кровати. Сердце постепенно успокоилось, мысли стали плавными, а лёгкая улыбка не сходила с губ. Тихо перевернулась на бок, закрыла глаза и позволила себе заснуть, оставив все мысли и игры на завтра.