- Когда я вырасту большая. Глава 29.
Маруся мыла дом старательно, увлечённо. Каждое движение было осознанно: надо избавиться от всех следов пребывания чужих в доме, и матери, и ребёнка. Мальчика, конечно, было жаль. Совсем ещё кроха. Когда солнце протянуло холодные жёлтые лучи в кухонное окно, скользнуло по белому чистому чайнику, по сахарнице с тонкими синими и розовыми цветами, Марусе невольно захотелось улыбнуться. Её дети живы, здоровы, и им ничего не угрожает. Тут же она одёрнула себя, и, окунув ветхое полотенце в ведро с горячей водой, принялась натирать полы в кухне.
Муж не проронил ни слова за целый день после похорон. Марусе казалось, что он смотрит на неё не то со страхом, не то с упрёком. Но заводить разговор первой она не решалась. Данила такой, помолчит, посердится, нарубит во дворе корявых чурок штук с пяток, который не давались его колуну по зиме. Придёт румяный, посвежевший, с туго завившимися от солёного пота кудрями на шее. Спокойный и весёлый, как школьник, решивший трудную задачку.
Огород прибран, торчат только плотные капустные головы. Пора солить огородную барыню в деревянную кадушку, пересыпая тёртой морковью и заранее припасёнными зелёно-коричневыми укропными семечками. Перекопанная земля радовала своей жирной чернотой. Не к месту вспомнилась другая, рыжая глинистая земля, обнесённая старой ржавой оградой. Недавняя радость, вспыхнувшая в душе Маруси как сухая спичка в безветренной ночи, угасла, оставив после себя тьму и горький дымок.
***
Ирина Степановна тщательно собиралась на работу. Ничего, что целый день она проводила в синем застиранном халате, на котором не все пуговицы были «родными». Ничего, что приходилось ругаться то с механиком, то с бригадирами, то с агрономом. Всё им чего-то, неугомонным, подавай. Покоя вечно нет: только сядешь чай пить, то один прётся, то другой. Женщина поднималась из-за стола с недовольным лицом, прятала сухие жилистые руки в карманы халата.
- Н-ну? - голос казался низким из-за недовольной интонации. Глаза мерили просителя презрительным взглядом, путешествуя с головы до пят и обратно. Диалог всегда был натянутым. Кладовщица никогда не отпускала требуемое сразу. Заглянув за своё плечо, она, не медля, отвечала:
- Нету...
А дальше всё зависело от настойчивости и пронырливости просителя.
Застенчивый багрянец осени тронул раскидистые клёны, круглолистные осины, окрасил оттенками тёплой охры поспевающие гроздья красавиц-рябин. Деревня преображалась, как невеста перед свадьбой, заливаясь долгим румянцем.
«Надо заставить Егора траву прибрать, да листья, - подумалось женщине. - Лодырь! Ничего не хочет. Ни дела, ни работы не знает... То за мной по пятам ходит, то на диване лежит, в потолок глядит!» - привычно недовольно вспомнила Ирина о муже. Правда, в её недовольстве не было ни капли раздражения. Так думают о старом псе, сидящем на цепи в своей будке и время от времени воющем на низкую круглую луну.
Хлопнула входная дверь. Ирина, не отворачиваясь от окна, привычно протянула:
- Н-ну?
В ответ раздалось покашливание, не робкое, а скорее нагловатое.
Женщина, сунув руки в карманы халата и не к месту нащупав дырку в правом, повернулась к вошедшему.
Роман Романыч приподнял свою шляпу на пару сантиметров над головой. Вслед за головным убором потянулась жидкая поросль волос, и это так умилило Ирину, что она улыбнулась.
- Ах, товарищ главный бухгалтер! Какая честь, заходите, - она откинула деревянную столешницу, усеянную множеством следов и царапин. - У меня чай вскипел, будете?
Главбух стоял, как истукан, шаря взглядом по высоким стеллажам, уставленным коробками и ящиками.
- Нет, спасибо, - одними губами улыбнулся мужчина. Глаза его всё бегали и бегали, и Ирине Степановне показалось, что она видит отражение мешков с деньгами в его мутноватых зрачках. - Ревизия, Ириночка Степановна, - сказал он, странно улыбаясь.
- Ну что же, ревизия - так ревизия, - женщина опустила столешницу, провела ладонью по заскорузлой, как морщинистая ладонь старика, поверхности. - Когда? - без тени смущения спросила она. - В среду? Или первого числа, в пятницу?
- Сегодня, - мило улыбнулся Роман Романыч, и лицо его озарилось искренней радостью. - Понедельник сегодня, чего же откладывать? У Вас ведь, дорогая Ириночка Степановна, - выговаривая каждую букву её отчества, проговорил он, - всё в порядке? По накладным всё отпущено, всё записано и получившими подписано?
- Само собой, - ответила кладовщица. В колхозе всем было известно, что Ирина - несломляема, как рельса, и всё делает как надо. - А что же ревизионная комиссия, все готовы уже?
- Ну, какая комиссия, Ириночка Степановна, помилуйте, - надул щёки и сложил губы бантиком Главбух. - Это только для нас. Так сказать, проверяем готовность. Зима не за горами. Посмотрим остатки, может, что-то закупить надо в срочном порядке... Только не делайте вид, что Вы меня не понимаете, дорогая! Вы же отличный работник, столько лет в кладовщиках! И грамоты, я уверен, имеются, а? - игриво спросил он.
- Имеются, конечно, подтвердила Ирина. - А как же это, без комиссии? - растерянно спросила она. - Никогда такого раньше не было...
- Зачем Вам эта комиссия сдалась? Пара своих бухгалтеров придёт, попишут в четыре руки, да и за полдня управимся. Не правда ли, дорогая Ириночка Степановна?
- Как скажете, Роман Романыч. Раз директор на против...
- Помилуйте, Федот Михайлович только рад. Как это, говорит, я сам не додумался до этого. Представляете, дорогая? Одна голова, говорит, хорошо, а две - лучше. Такое чувство юмора у человека, - хихикнул в изящно сложенный кулак с чуть оттопыренным мизинцем, Главбух.
Будто подтверждая его слова, в склад влетел председатель. Вся его фигура пылала недовольством. Ноздри раздувались, как у молодого быка. Ирине показалось, что он сейчас шаркает сапогами, не в силах без движения стоять на месте.
Ну? Что она? - спросил он Романа Романыча, будто Ирины здесь не было.
- Всё в порядке, - Главбух повернулся к Федоту Михайловичу, - ни страха, ни сомнения. Скорее всего, на складе всё в порядке.
Щёки Ирины вспыхнули, и мелко затряслись.
- Что это значит? - возмущённо спросила она, переводя взгляд с Главбуха на председателя и обратно. - Вы что же, проверяете меня так, Роман Романыч? Федот Михайлович, это что за детский сад?
- Не-не, Степанна, - председатель выдохнул и даже сделал пол шага назад. - Вот, товарищ бухгалтер, главный, предложил... такое. Что ты, мол, если занервничаешь, значит рыльце у тебя в пушку.
Ирина покачала головой, аккуратно сняла халат и повесила на спинку стула:
- Я, Федот Михалыч, столько лет проработала. Да я из этого сарая нормальный склад сделала. Я на своём горбу столько перетаскала, а ты? Вот, значит, твоя человеческая благодарность? Плюнуть бы в твою рожу сейчас, товарищ председатель... И в твою заодно, проверяльщик ты х_ренов!
- А Вы куда это собрались, дорогая Ириночка Степановна? - спросил растерянно улыбающийся Главбух.
- Во-первых, я тебе не дорогая. Во вторых, не Ириночка. А в третьих, режим работы на дверях. Выметайтесь! - гаркнула она, в её ладони угрожающе звякнул тяжёлый навесной замок.
- Ты же не ходишь на обед, Степанна? - разворачиваясь к выходу, спросил председатель.
- Не ходи- ла! - выделяя последний слог, ответила женщина. - Не ходила. И на больничный не ходила. Шаль на поясницу, валенки на микропоре на ноги - и впер-рёд! - высоко подняв вытянутую правую руку, провозгласила она. - Спасибо, - Ирина Степановна поклонилась в пояс председателю, - отблагодарил, Михалыч. Всё, выходите. А Вы... Роман Романыч, извините, балбес!
Мужчины вышли на улицу. Влажная свежесть коснулась их недоумённых лиц, навесила длинные бесцветные паутинки, заставляя брезгливо обтираться руками. Ирина шагнула за порог, с силой захлопнув дверь. Стёкла в зарешеченных оконных проёмах жалобно дзинькнули. Лязгнул тяжёлый навес, пристраиваясь овальным отверстием на выпуклой дуге. Повернулся три раза хитрый ключ вместе с большой ощетинившейся связкой.
Председатель широкими шагами направлялся к зданию конторы. За ним семенил, как Моська за слоном, Роман Романыч, то ощупывая карманы, то теребя шляпу, прикрывающую озерцо лысины.
Ирина Степановна, не глядя по сторонам, твёрдой походкой направилась к дочери. Домой идти было далеко, да и хотелось поговорить с кем-то, кроме вечно поддакивающего мужа.
***
Настя с удовольствием смотрела на дочку в новеньком клетчатом пальто. Коричневые, похожие на выпуклые цветы, пуговички поблёскивали. Аккуратный воротник закрывал горло. Правда, рукава были чуть длинноваты, и само пальто почти прикрывало колени.
- Ничего, - успокоила себя женщина, - зато, на весну хватит. А может, и на следующую осень тоже.
- Мама, можно я в новом пальто погуляю? - дочка трогала пуговицы и поясок с ровным узелком спереди.
- Доченька, а если замараешь? - склонив голову, спросила Настя. - Жалко будет. Может, в курточке сходишь? И если дождик пойдёт, не промокнешь? - попыталась она уговорить Сашу.
- Если вдруг дождик пойдёт, мы домой придём, - ответила девочка.
- Мы - это кто? - уточнила Настя.
- Мы с Антошкой, - дочка опустила глаза. - Можно, мама, мне с ним погулять? - запоздало спросила она разрешения у матери.
Настя вспомнила, сколько раз в детстве она открывала шкаф, чтобы удостовериться, что чудесная красно-розовая курточка висит в шкафу, дожидаясь своего весеннего часа. Как сильно ей хотелось ощутить запах новизны, и мелкий перебор железного замочка, поднимавшегося к шее.
Она вздохнула, и обняла дочь:
- Ладно, побегай. Постарайся не замараться, а то пальто не будет уже таким красивым.
- Конечно, мамочка. Честное слово! - Саша натянула шапку и взяла сапоги, в боевой готовности стоящие у печки.
Не прошло и часа, как дверь тихонько отворилась. Однако, не слышно было, чтобы в дом кто-то вошёл. Настя отложила штопку на столик, и выглянула в прихожую. В открытой двери, боясь переступить порог, стояла Саша. Рукава и перед нового пальто были в странных бурых пятнах. Увидев лицо матери, она сделала пару решительных шагов. За её спиной показался бледный Антошка.