У тети Любы сегодня праздник. Она пенсию получила! Раз в месяц, когда денежку, по старинке еще, приносила Егоровна, местный бессменный почтальон, тетя Люба праздновала с размахом и преогромным удовольствием. Она еще лет двадцать назад так решила — раз в месяц позволять себе праздник. Что она, праздников недостойна, что ли?
И вот уже с самого утра Люба вымела двор, вымыла пол в доме, нарядилась в хорошее (а не огородно-полевое) платье, причесалась и нацепила серьги, подкрасила губы даже! Села на лавочку. Сидит. Ждет Егоровну. Предвкушает.
Егоровна явилась как положено, в десять. Поздоровкалась с тетей Любой, справилась о ее драгоценном здоровье, перекинулась парой фраз обо всяких разностях, произошедших в селе за месяц. Как обычно. Как положено. Потом почтальонка отсчитала Любе пенсию, а Люба, как обычно, волнуясь, расписалась в ведомости о получении.
И тут, вместо того, чтобы уйти, Егоровна вдруг жестом фокусника вынула из сумки своей телеграмму.
— Любанька, и тут распишись. Не волнуйся только, не волнуйся. Гости к тебе!
Люба, оторопев (какие еще гости), расписалась в бланке и только потом прочитала содержимое телеграммы.
«Еду 15 встречай Сережа»
Егоровна с любопытством, выжидательно поглядывала на Любу. Люба пожимала плечами и недоуменно морщилась.
— Что за «еду 15»?
— Приедет, говорит, пятнадцатого. Сережа этот, — рассудительно ответила почтальонша, теребя ремешок сумки, — что за Сережа? Сын?
Люба раздраженно взглянула на Егоровну. Будто не знает, что никаких сынов у Любы отродясь не бывало. И дочерьми тоже Бог не наградил. Какая любопытная. Сережа... И, правда, что за Сережа такой?
Утреннее, солнечное настроение поменялось. Праздник пошатнулся. Вместо того, чтобы вот такой нарядной, забросив все бесконечные хозяйственные дела, уехать на денёк в район, погулять по городу, побаловать себя вкусненьким, на рынок смотаться, чтобы какую-нибудь себе приятную мелочевку присмотреть, вроде свеженькой юбочки или скатерки, надо идти и встречать какого-то Сережу.
А во сколько, интересно? Может быть, Сережа приедет очень поздно. Или, еще того хуже, прямо сейчас? А Люба не готова. Ну не готова совсем. Пирогов нет, курицу не то что не зажарила, а даже еще не поймала. И опять же — кто он, этот неведомый гость? Вот загадка так загадка.
Люба и замужем никогда не была. Так получилось. Не то чтобы никто не сватался и не ухаживал. И ухаживали, и на танцах приглашали, и сватались даже. Но Люба, мятежная и вольная душа, панически всяких «замужей» боялась.
Опыт нехилый. Маму папка бил смертным боем. Пил и бил. И дедка бабку бил. Пил и бил. И дядька — тетку. И старшую сестру муж. И сосед — соседку. Не деревня, а бойня, господи прости.
Люба на все это нагляделась досыта. Возненавидела мужской пол до белых глаз и дала себе зарок — жить одной. И жить спокойно. И так прожила себе до своих пятидесяти пяти лет, ни о чем не горюя. После сорока, когда в стране начался всеобщий кавардак, и всем стало тяжеленько, Люба придумала устраивать себе праздники. Появится какая копейка — баловать себя. Хоть мелочью, хоть пустячком, а чтобы настроение приятное создалось. Так и привыкла.
Вот соседка, например, на десять лет Любы моложе, и что? Ста-ру-ха! А Люба свежа, как наливное яблочко. И дело вовсе не в том, что Люба работала меньше соседки — работала Люба дай боже! А потому, что она умудрялась выкроить себе это хорошее настроение из ничего, из пустяка. Солнце светит — хорошо. Все растет, все тянется к теплу. Дождь идет — прекрасно, отдохнут люди от духоты. Снег ли, метель, ноябрьская стынь — все замечательно. Все идет своим чередом.
На работе не ладится — ну и что? Завтра будет лучше. Денег не хватает — ну и ладно. Картошка есть. Мука есть. Дрожжи скучают в холодильнике. Можно забацать пироги и гостей пригласить. Чайку попить. В картишки перекинуться. А можно полежать на диване и книжку почитать.
А как же без любви жить? Без деток?
Ой, да деток чужих не бывает. Любе вечно сестра племянников подкидывала. И Люба с ними запросто. А теперь племянники своих ребятишек привозят, и Люба им очень рада. А любовь... Да как-то так вышло, что не надо Любе этого. Как ее только кумушки ни честили: и старая дева Люба, и сухарь, и синий чулок, и тайная блудница, которая на людях скромной прикидывается, а в тайной жизни — у-у-у-у-у...
Наплевать. Спокойствие дороже. Вот они, соседки, все издерганные, измученные. Мужик нынче пошел непутевый. И агрессивный какой-то. Люба все гадала — ну не у всех же так? Может, на их деревне проклятие какое висит? К батюшке ходила с этим вопросом. А батюшка нонешний попался молодой, да неусидчивый какой-то.
— Любовь, в соседнем районе монастырь женский восстановили. Вновь сестер собирает под своей сенью. Не хотите ли...
Ай, ну что за человек? Думает, Любе скучно. А Любе не скучно. Любу мучает один и тот же вопрос — почему? Кто даст ответ? Ну не к бабке же идти, она же, Люба, верующая... Так и ушла из храма ни с чем.
В общем, сидит наша Люба, как прибитая, на своей лавочке. Ждет этого Сережу и тихо злится. На себя. И на Сережу.
Уже к вечеру кто-то замаячил у калитки. Робко так постучался. Люба нехотя поднялась, прошла по дорожке и... уже хотела было обратно идти. За калиткой топтался незавидный мужичок. Никакой. В стареньком пиджачке, лысоватенький, серенький, маленький. С чемоданчиком фанерным, какие раньше бывшие политические и не очень заключенные носили.
— Здравствуйте! — и голосок у него дребезжащий такой, — вы — Любовь Ефимовна?
— Я самая. А вы, хм, Сережа?
Мужичок удивленно заморгал глазенками.
— Нет. Я Федор Николаевич Горбунков. Я... по объявлению.
— По какому такому объявлению?
У Любы — глаза на лоб. Какое такое объявление? Она не давала никаких объявлений.
— Ну как же? В газете знакомств. Объявление о знакомстве. И фотография. Вы в жизни еще лучше, чем на фотографии...
Конечно, можно было еще долго пучить зенки на кавалера. Но делать что-то надо? Вот, женишок стоит, нежданный, негаданный. Пенек старый. А еще какой-то Сережа где-то заблудился. Ну и денек! Вот тебе и праздничек, уважаемая Любовь свет Ефимовна!
Люба поджала губы, сделала непроницаемое лицо.
— В общем так, Федя. Я никаких объявлений в газету не подавала. И знакомств не ищу. Я — женщина серьезная, и мне такие игры даром не сдались. И посему — прошу покинуть мой дом и больше глупостями не заниматься. Извините. И до свидания.
Мужичок помял кепку в широченных своих ладонях. Растерялся, конечно. Но куда деваться. Почапал к калитке, обиженный такой. Грустный. Сутулый.
Люба пожевала губами, почесала нос. Ей было неловко. Откуда мужик прикатил, интересно? Может, издалека? И где же ему, интересно, ночевать прикажете? Но ведь и она, знаете ли, не хозяйка гостиницы. Посторонних в дом приглашать, она, знаете ли, привычки не имеет!
А этот, собака сутулая, еще больше сгорбился.
— Эй, Федя! А ты откуда приехал-то?
Федя шмыгнул носом, одернул пиджачок и отчитался:
— Из Тверской области. Поезд через два дня. Так не волнуйтесь, я на вокзале пересижу, раз такое недоразумение. Я был к этому готов.
— А списаться заранее не мог, Федор Николаевич? А?
Федя виновато уткнулся взглядом в дорожку.
— Зайди, я хоть покормлю тебя. Чаем напою. Что ж теперь, из-за каких-то недоразумений на пустой желудок на станцию топать?
Автор: Анна Лебедева