Часть 9. Глава 59
После разговора с особистами майор Хилл принял решение. Оно созрело в нем не как плод долгих и мучительных раздумий, а скорее как неизбежный нарыв, прорвавшийся под давлением обстоятельств. Честь рода, о которой он так много рассуждал прежде, теперь казалась ему абстрактным, почти бессмысленным понятием перед лицом вполне реальной перспективы сгнить в русской тюрьме. Он не собирался предавать свою страну, нет. Он лишь хотел выжить. А для этого нужно было… нет, не сотрудничать с давним врагом, коими для него всегда были эти варвары с востока, а – бежать.
Ночь окутала прифронтовой госпиталь плотным, почти осязаемым покрывалом тишины. Лишь изредка ее нарушали приглушенные стоны из соседних палат да далекий гул выстрелов. Хилл лежал на своей койке, не смыкая глаз, и прислушивался к каждому шороху. Он ждал, когда медицинское учреждение окончательно погрузится в сон, когда даже самые чуткие дежурные медсестры утомятся и потеряют бдительность. Время тянулось мучительно медленно, каждая минута казалась вечностью. Наконец, когда стрелки на настенных часах в коридоре, которые он мог смутно разглядеть через приоткрытую дверь, перевалили за два часа ночи, британский майор понял, что пора действовать.
Он осторожно, стараясь не издать ни звука, сел на кровати. Тело тут же отозвалось тупой, ноющей болью в тех местах, где еще недавно сидели осколки. Особенно сильно ныло плечо и бедро. Сцепив зубы, чтобы не застонать, Хилл медленно спустил ноги на холодный пол. Несколько секунд он сидел неподвижно, давая организму привыкнуть к вертикальному положению. Затем, опираясь на спинку кровати, встал. Голова слегка закружилась, но британец мужественно проигнорировал неприятное ощущение. Подошел к пластиковому окну. Оно не имело замков и было поставлено в режим «проветривание». Хилл усмехнулся: «Эти русские настолько глупы, что даже не озаботились установкой решёток».
Майор осторожно повернул ручку и потянул створку на себя. Окно открылось с тихим шорохом, который в ночной тишине показался оглушительным. Британец замер, вслушиваясь. Но все было спокойно. Он выглянул наружу. Его палата находилась на первом этаже, до земли было не больше полутора метров. Под окном рос густой кустарник, который мог смягчить падение. Недолго думая, Хилл перекинул одну ногу через подоконник, затем другую и, оттолкнувшись руками, прыгнул.
Приземление оказалось жестче, чем он ожидал. Острая боль пронзила все тело, словно тысячи иголок вонзились в едва зажившие раны. Британец упал на бок, едва не вскрикнув, и стиснул зубы. Несколько мгновений он лежал неподвижно, пытаясь перевести дух и унять бешено колотящееся сердце. Боль была настолько сильной, что на мгновение ему захотелось все бросить и вернуться в палату, в эту ненавистную, но все же безопасную клетку. Но мысль о завтрашнем визите офицеров Особого отдела заставила подняться.
Опираясь на руки, Хилл с трудом встал на четвереньки, а затем, цепляясь за ветки кустарника, выпрямился во весь рост. Каждый мускул в теле протестовал, но упрямство, унаследованное от предков-воинов, гнало вперед. Он огляделся. В этом месте территория госпиталя была обнесена высоким забором из бетонных плит. До него было метров пятьдесят. Преодолеть это расстояние казалось ему сейчас невыполнимой задачей. Но иного выбора не было.
Пригибаясь как можно ниже к земле, британец двинулся вперед, стараясь держаться в тени деревьев. Каждый шаг отдавался новой вспышкой боли, но Хилл упрямо шел, подгоняемый страхом и отчаянной надеждой на спасение. Он добрался до забора и остановился, тяжело дыша. Бетонная стена, увенчанная колючей проволокой, казалась непреодолимой. Но отступать было поздно. Он заметил, что в одном месте несколько плит были повреждены, судя по всему давним взрывом, и между ними образовалась небольшая щель. Это был его шанс.
Собрав последние силы, Хилл начал карабкаться, цепляясь за неровности в бетоне. Пальцы скользили, срывались, но он снова и снова повторял попытку. Наконец, ему удалось добраться до верха. Он с трудом перекинул тело через обрывки колючей проволоки, разодрав в нескольких местах госпитальную пижаму и расцарапав кожу. Спрыгнув на другую сторону, он снова почувствовал резкую боль в поврежденной ноге. Но, превозмогая ее, похромал прочь от госпиталя, в сторону темного леса, который виднелся неподалеку.
***
В это самое время из расположенной рядом палаты хирургического модуля, в одиночной палате, куда его перевели после того, как уехал доктор Глухарёв, у окна сидел, печально глядя на темнеющее небо и страдая от бессонницы и мыслей об оставленных на той стороне жене и ребёнке, дезертир Захар Мищук.
Он расположился на старом табурете, бог весть как оказавшемся в госпитале (видимо, привезли из какого-то разрушенного населённого пункта, чего добру пропадать?), и думал о том, как ему не повезло в жизни. Надо же было угодить в лапы сотрудников военкомата, которые цапнули его и, словно телка на заклание, отправили на передовую?! Неожиданно внимание Захара привлекло какое-то движение во дворе. Он присмотрелся и увидел темную фигуру, которая неуклюже карабкалась на забор. «Что за черт? – подумал он. – Неужто еще один бедолага решил попытать счастья?»
Мищук не знал, кто это, но что-то в отчаянной решимости человека заставило его насторожиться. Когда фигура перебралась через забор, Захар принял решение. Он не мог просто так отпустить незнакомца. А вдруг кто-то из его бывших соотечественников, о котором ничего не знает, и, если переберётся через «ленточку», вскоре на госпиталь по его наводке посыплются ракеты? А может, какой-то раненый русский боец решил отправиться в самоволку. Но куда тут идти? Лесостепь кругом. «Может, у него крыша протекла? Мается, бедолага, вот и вытворяет не пойми что», – рассудил Захар.
Он повторил движения незнакомца. Тоже раскрыл окно, но спустился вниз по скрученной простыне, одним концом привязанной к батарее, – решил не рисковать, не хватало еще ноги переломать. Добравшись до забора в том же месте, перемахнул его так же, как беглец, только намного быстрее, – раны почти зажили, – и устремился в погоню. Он был почти здоров и ощущал себя полным сил, поэтому быстро нагонял хромающего Хилла.
В этот самый момент британец услышал за спиной тихие, крадущиеся шаги, резко обернулся и увидел приближающуюся к нему тень, отделившуюся от ночного мрака. Ледяной страх сковал его. «Неужели заметили? – пронеслось в голове. – Неужели все кончено?»
Захар подошел к нему вплотную. В тусклом, обманчивом свете луны Хилл смог разглядеть его лицо – молодое, но уже тронутое печатью усталости и затаенного отчаяния.
– Стой, ты куда собрался на ночь глядя? – хрипло, с угрозой в голосе спросил Захар по-русски.
Хилл не понял ни слова, но враждебный, напряженный тон не оставлял сомнений в намерениях незнакомца. Он инстинктивно сжал кулаки, готовясь к драке. Мышцы свело от боли, но адреналин заглушал ее, заставляя кровь быстрее бежать по жилам.
– Я тебя не понимаю, – произнес он на родном языке, стараясь, чтобы его голос звучал твердо и спокойно.
Захар, конечно же, понял его, – уроки английского в школе даром не прошли. Но он видел перед собой лишь врага, который пытался сбежать, и эта мысль придавала ему решимости.
– Не выпендривайся, – зло бросил Мищук и сделал резкий шаг вперед, намереваясь схватить британца за плечо.
Хилл отреагировал мгновенно. Несмотря на пронзившую тело боль, нанес короткий, резкий удар в челюсть Захара – прием, отточенный за годы тренировок в частях коммандос. Тот отшатнулся, удивленный такой быстрой и профессиональной реакцией, но устоял на ногах. В его глазах вспыхнула ярость. Дезертир бросился на майора, и они сцепились в жестокой, молчаливой схватке.
Захар был физически сильнее и выносливее, но Хилл обладал отличной военной подготовкой. Он уворачивался от размашистых, яростных ударов, пытался контратаковать, используя отработанные приемы, но каждое движение отдавалось невыносимой болью в ранах. Он чувствовал, как силы стремительно покидают его, как ватными становятся ноги, а в глазах темнеет. Захар же, наоборот, входил в раж и действовал просто, но эффективно, используя приемы, которым его наспех обучали перед отправкой на фронт. Сейчас, в рукопашной, он полагался на грубую силу и природную сноровку. Наносил удар за ударом, не давая британцу опомниться, вкладывая в каждый из них всю свою злость и отчаяние.
Наконец, один из его ударов достиг цели. Мощный кулак Захара врезался в живот Хилла, чуть ниже ребер. Майор согнулся пополам, задыхаясь от острой, парализующей боли. Воздух со свистом вырвался из его легких. Мищук воспользовался моментом и нанес еще один удар, на этот раз наотмашь, в голову. Хилл мешком рухнул на сырую, холодную землю, теряя сознание. Мир для него сузился до одной-единственной вспышки боли, а затем и вовсе растворился в вязкой, непроглядной темноте.
Захар стоял над ним, тяжело дыша, и смотрел на неподвижное тело. Он победил. Но радости от этой победы не чувствовал. Просто смотрел на неподвижное тело британца и думал о том, как теперь с ним поступить. Он мог бы просто уйти и оставить его здесь, на милость судьбы. Но что-то, какая-то смутная, еще не оформившаяся мысль о долге, о правильности, удержала.
Дезертир наклонился, подхватил обмякшее тело на плечи, ощутив его неожиданную тяжесть. Ноша давила, заставляя сгибаться, но Захар упрямо выпрямился. Он не знал точно, правильно ли поступает, но инстинкт подсказывал: нельзя оставлять здесь этого человека. Мищук потащил его обратно к госпиталю.
Обратный путь показался вдвое длиннее. Темнота, которая еще недавно была союзницей майора, теперь стала врагом для них обоих. Захар спотыкался о корни деревьев, скользил на влажной от росы траве, а бесчувственное тело Хилла то и дело норовило соскользнуть с его плеч. Наконец, показались фонари около главных ворот. И в этот самый момент в Мищука устремился яркий луч прожектора.
– Стой! Кто идет? – раздался резкий окрик.
Захар замер, тяжело дыша. Бойцы охраны, двое молодых парней, с опаской разглядывали странную пару: двух оборванных и грязных, в пятнах крови мужчин в одежде пациентов. Мищук поднял было руку, но прежде чем успел что-либо сказать, над его головой просвистела пуля, и он, инстинктивно подчиняясь команде, рухнул на землю, увлекая за собой свою ношу. Майор Хилл глухо застонал, приходя в себя от падения. Второй выстрел ударил в землю совсем рядом, взметнув фонтанчик грязи.
– Не двигаться! – крикнул боец.
Захар в ужасе замер. Ситуация повторялась. Как в тот раз, когда он шёл сюда с котятами.
– Не стреляйте! Я его поймал! – что было мочи заорал Захар, прижимаясь к земле и пытаясь закрыть собой все еще дезориентированного британца.
Бойцы охраны, помедлив, не опуская автоматов, осторожно приблизились. Убедившись, что беглецы не вооружены и не представляют опасности, грубо подняли их на ноги. Вскоре дезертира и британца, которые от усталости едва могли передвигать ногами, уже тащили по коридорам госпиталя. Новость о ночном происшествии разлетелась с быстротой молнии. Заспанные медсестры и раненые выглядывали из палат, провожая странную процессию любопытными и испуганными взглядами. Хилла и Захара втолкнули обратно в палату майора и выставили у двери часового.
Не прошло и получаса, как в палате появился встревоженный начальник госпиталя полковник Романцов, а следом за ним – двое в штатском с непроницаемыми лицами и цепкими, внимательными взглядами. Это были те самые особисты, которые недавно имели с Хиллом обстоятельную беседу. Их присутствие мгновенно наполнило и без того напряженную атмосферу палаты ледяным холодком. Один из них, тот, что был повыше, медленно обвел взглядом сначала измученного, но все еще гордого Хилла, затем – съежившегося на стуле Захара.
– Ну-с, господа, – первым обратился к ним полковник Романцов. Голос его был тихим, но в нем звучала неприкрытая угроза. – Рассказывайте. Куда это вы вдвоем на ночь глядя собрались?
Захар вздрогнул, его взгляд заметался между особистами и начальником госпиталя. Он попытался что-то сказать, но слова застряли в горле. Хилл же, несмотря на боль и унижение, сохранял внешнее спокойствие. Он лишь слегка приподнял голову, его глаза встретились с холодным взглядом особиста, которого про себя британец посчитал старшим.
– Я хотел сбежать, – произнес майор Хилл на ломаном русском, его голос был хриплым, но твердым. – Не захотел и не собираюсь гнить в вашей тюрьме. – Он бросил ядовитый взгляд на Захара. – Этот безумец… он просто пытался меня остановить.
Особист с позывным Графит усмехнулся, его губы изогнулись в тонкой, неприятной гримасе.
– Остановить, значит? – протянул он. – А почему же тогда вы вдвоем бежали? Очень похоже на совместный побег, не так ли, пан Мищук?
Захар, наконец, обрел дар речи, хотя и говорил сбивчиво, запинаясь.
– Я… я догнал его, вырубил и потащил обратно! Хотел его вернуть, честное слово! – дезертир умоляюще посмотрел на начальника госпиталя, ища поддержки, но тот лишь отвернулся, не желая вмешиваться.
– Что ж, пан Мищук, вы поможете нам разобраться, что здесь произошло. А вы, майор Хилл, – он повернулся к британцу, – пока останетесь здесь. У нас будет немного времени для размышлений. Моё предложение пока действует. У вас время до утра. Это… – он посмотрел на наручные часы. – Сорок три минуты.
Начальник госпиталя, до этого молча наблюдавший за происходящим, наконец подал голос.
– Их нужно осмотреть, товарищ майор. Оба ранены, особенно британец.
Графит согласно кивнул.
– Осмотрите. Но потом – допрос. И никаких поблажек. Эти двое, похоже, решили устроить нам тут цирк, – он кивнул коллеге, и тот, не говоря ни слова, вышел первым и вывел Захара из палаты.