Роман «Два флага, один окоп»
Война, как понял Майкл, по большей части состояла не из выстрелов. Она состояла из ожидания.
Тягучее, вязкое, как донбасский чернозём, ожидание заполняло собой всё. Оно сидело с тобой в холодном блиндаже, скрипело на зубах вместе с песком, лезло в душу промозглым утренним туманом.
Бой был похож на вспышку молнии — ослепительную, яростную, смертельную. Но потом снова наступала тишина, и именно она была настоящим испытанием.
Их быт был доведён до примитивного автоматизма. Подъём затемно. Дежурство на посту, где главный враг — не противник, а сон, норовящий сомкнуть веки. Укрепление позиций: бесконечное перекладывание мешков с землёй, рытьё ходов сообщения, обустройство блиндажей.
Еда два раза в день, если повезёт и полевая кухня доедет. Металлическая миска с кашей, пахнущей дымом, и кружка обжигающего чая казались верхом гастрономического блаженства.
— Слушай, Иван, — сказал как-то Майкл, пытаясь заделать щель в накате блиндажа куском плащ-палатки, откуда настырно капала вода. — У моего отца в Вирджинии есть гольф-клуб. Там у каждого дерева свой садовник. А мы тут втроём на лопату... то есть, одна лопата на троих.
— Не переживай, — невозмутимо ответил Иван, ловко подсовывая подпорку под прогнувшуюся балку. — Зато у нас недвижимость на первой линии. Вид на нейтральную полосу. Эксклюзив. Главное, чтобы эта недвижимость не стала братской могилой.
Парни, работавшие рядом, хмыкнули. Фронтовой юмор стал их защитной реакцией. Он не давал страху сожрать тебя изнутри.
***
Самыми ценными были ночи. Не те, когда шёл обстрел или работали беспилотники, а тихие, морозные ночи, когда казалось, что война уснула. В эти часы, сгрудившись вокруг тускло горящей свечи или самодельной печки-буржуйки, они говорили.
Блиндаж становился исповедальней. Здесь не было званий и национальностей. Были просто уставшие люди, которые хотели выжить.
— А у вас там, в Америке, и правда у всех дома с бассейном? — спросил как-то Рыжий, тот самый веснушчатый паренёк.
— Нет, конечно, — усмехнулся Майкл, его русский становился всё лучше. — Это только в кино. У моих родителей — да, есть. Но большинство людей живут в обычных квартирах. Работают, платят кредиты. Всё как у вас.
— А девчонки какие? — не унимался Рыжий. — Красивые? В бикини ходят?
— Красивые, — кивнул Майкл, и на его лице появилась тень улыбки. — Но наши лучше. Душевнее.
Иван, молча слушавший разговор, ухмыльнулся в усы.
— Во, Американец, правильные слова учишь. За такие слова тебе любая в столовой лишнюю ложку каши положит.
Майкл говорил им о своих путешествиях, о том, как строил дома в Гондурасе. Они слушали, затаив дыхание. Для них, парней, которые редко выезжали за пределы своей области, его рассказы были окном в другой, невероятный мир.
А Иван рассказывал о своём. О маленькой деревне, затерянной в лесах. О рыбалке на тихой речке. О матери, которая ждёт его дома. Его истории были простыми, земными, но в них было столько тепла, что, казалось, в промозглом блиндаже становилось светлее.
***
— Ты, Майкл, странный, — сказал ему как-то Иван, когда они остались вдвоём на ночном дежурстве. — У тебя было всё. Дом, деньги, будущее. Зачем ты променял это на... вот эту грязь?
— Я не знаю, как объяснить, — Майкл долго подбирал слова. — У вас есть слово «правда». Вот я за ней. Мне казалось, что у вас её больше. Здесь всё по-настояшему. Жизнь, смерть, дружба. Там, дома, всё было как будто из пластика. Фальшивое.
Иван долго молчал, глядя в темноту, где иногда вспыхивали осветительные ракеты.
— Может, и так. Мы тут об этом не думаем. Мы просто землю свою защищаем. Где деды наши лежат. Может, это и есть правда. Кто знает...
Бывали дни, когда на взвод накатывала чёрная тоска. После тяжёлого боя, после потерь, или просто от бесконечной усталости. Люди становились молчаливыми, злыми. И в эти моменты Майкл проявлял себя с неожиданной стороны.
Он был общительным парнем, он хотел жить хорошо и спокойно и помогал всем, с кем находился, создавал атмосферу даже в тяжёлые минуты.
Однажды вечером, после особенно сильного артобстрела, когда все сидели подавленные, он достал свой телефон, в котором ещё оставалось немного заряда от генератора. Он нашёл в нём то, что берёг как зеницу ока.
— Парни, хотите послушать американскую «Катюшу»?
Он включил музыку. Из маленького динамика полилась тихая, немного гнусавая мелодия гитары и хрипловатый голос, певший на английском. Это был Боб Дилан.
«How many roads must a man walk down, before you call him a man?...»
Солдаты сначала слушали с недоумением. Но в простой, цепляющей мелодии и в этом тоскливом голосе было что-то, понятное без перевода.
— О чём он поёт? — спросил Иван.
— Он спрашивает, — медленно, подбирая слова, переводил Майкл, — сколько дорог должен пройти человек, чтобы стать человеком? Сколько раз должны летать снаряды, пока их не запретят навсегда? Ответ, мой друг, витает в воздухе...
Они сидели в тишине, в грязном донбасском блиндаже, и слушали, как американец-бунтарь из прошлого века поёт о мире. И в этот момент они все — русские солдаты и американец, ставший русским солдатом, — были просто людьми, уставшими от войны.
***
В один из таких тихих дней Майкл решил написать письмо. Он знал, что шансы на его доставку ничтожны. И даже если оно дойдёт, поймут ли его?
Он сидел на ящике из-под патронов, пристроив на коленях листок бумаги.
«Мама, папа. Здравствуйте.
Даже не знаю, с чего начать. Сказать, что у меня всё в порядке, будет ложью. Сказать, что я в беде, — тоже неправда. Я нашёл то, что искал. Наверное, это главное.
Я знаю, что вы думаете. Предательство. Позор для семьи. Я понимаю. Вы всю жизнь строили один мир, а я ушёл воевать за другой. Но поверьте, здесь, в этом окопе, нет ни геополитики, ни больших стратегий. Здесь есть земля, небо и люди. Очень простые и настоящие люди.
У меня есть друг. Его зовут Иван. Он простой парень из деревни. Он научил меня чистить автомат, не бояться обстрелов и ценить чёрный хлеб. Вчера он отдал мне свою последнюю сигарету. Я не знаю, как объяснить вам, что это значит. Это больше, чем все деньги, которые вы на меня потратили. Он — мой брат.
Мы воюем плечом к плечу. Прикрываем друг друга. Враг у нас один. И это не какая-то страна на карте. Это зло, которое заставляет людей убивать друг друга. То самое, против которого я выходил на митинги дома. Только здесь я не с плакатом, а с оружием.
Не знаю, увидимся ли мы снова. Но знайте одно. Я не жалею. Впервые в жизни я чувствую, что нахожусь на своём месте. Я нужен здесь.
Ваш сын, Майкл».
Он аккуратно сложил листок и убрал его во внутренний карман кителя, рядом с сердцем. Он не знал, отправит ли его когда-нибудь. Это письмо было не для них. Оно было для него самого.
Внезапно дальний гул, к которому все привыкли, стал нарастать. Он приближался с хищным, раздирающим душу свистом.
— Воздух! — заорал кто-то на посту.
Тишина взорвалась. Окопная рутина закончилась. Война вернулась за своими правами.
В следующей главе: «Плечом к плечу». Обычная, казалось бы, боевая задача — разведка боем — превращается в смертельную ловушку. Взвод Майкла и Ивана попадает в окружение. Связи нет. Боеприпасы на исходе. Как в самой отчаянной ситуации проявляется истинная суть человека? Кто сломается, а кто будет стоять до конца?
Глава о жертвенности, отваге и о том, как однажды данное слово «прикрывать друг друга» становится главным законом выживания.