— Мама, я больше не нуждаюсь в твоей помощи! — голос Кирилла ударил, как хлёсткая пощёчина. Он не кричал каждый день, он вообще редко позволял себе резкость, но сейчас в его словах было столько ярости и усталости, что Валентина Сергеевна почувствовала, будто земля ушла из-под ног. — Просто оставь нас в покое!
Он выдернул ключ со связки, что сама же ему вручала неделю назад, и с силой бросил его на стол. Металл со звоном ударился о столешницу, отскочил, снова ударился и замер. Звук был окончательным — как точка в конце мучительно длинного предложения.
Валентина не сразу смогла вдохнуть. Её руки мелко дрожали, а сердце будто рухнуло в ледяную пропасть. Она слышала только собственную кровь в ушах и этот звонкий отголосок ключа.
— Кирюша… — прошептала она, протянув к нему руку, но он уже отворачивался.
— Нет, — резко обрезал он. — Больше никаких советов, никаких походов в магазин "для нас". Мы сами. Понимаешь? Сами!
Он взял Лену за руку. Та, бледная, но решительная, стояла рядом, будто невидимая стена между ним и матерью. И это ощущение стены было для Валентины невыносимым.
Дверь спальни хлопнула. Звук отозвался в груди глухим ударом.
Оставшись одна в чужой, пахнущей её борщом квартире, Валентина медленно опустилась на край дивана. Она не понимала, как оказалась в этой роли — изгнанницы. Она ведь пришла со светлыми мыслями, с добром, с заботой. А теперь перед глазами стоял только один образ: ключ, брошенный на стол. Единственный мостик, связывавший её с сыном, он разорвал собственными руками.
Валентина поднялась, едва удерживая равновесие. Она двигалась на автопилоте: закрыла за собой дверь, вызвала лифт, спустилась вниз. В ушах всё ещё звенело: "Оставь нас в покое!" Эти слова были страшнее любой болезни, любой утраты. Это был приговор.
—————————————————————————————————————
Извините, что отвлекаю. Но... В моём канале Еда без повода в начали выходить новые рецепты. Подпишись чтобы не пропустить!
—————————————————————————————————————
Новый дом
Всего неделю назад всё выглядело иначе. Кирилл и Лена сияли от счастья, получив ключи от своей первой квартиры. Маленькая двушка в новом доме на окраине — голые бетонные стены, торчащие провода, скрипящий линолеум в подъезде. Но для них это было начало собственной жизни.
Валентина стояла в дверях и наблюдала, как они кружатся по этим сорока квадратным метрам, смеются, держась за руки.
— Сюда диван поставим, — оживлённо говорила Лена, вытягивая руки, будто очерчивала невидимую мебель. — А вот тут — мой стол. Свет из окна будет падать прямо на работу.
— А кровать? — Кирилл хохотнул.
— Твоя забота! — подмигнула она.
Они были пьяны этим своим "сами". А у Валентины внутри всё сжималось: как же они справятся? Эти дети, которые суп варить толком не умеют, которые шкаф собрать не могут без ссоры.
Она принесла пироги, термос чая, знала, что у них даже чайника нет. Угощала, слушала их восторженные планы и чувствовала — жалость.
"Господи, пропадёте вы без меня", — думала она, улыбаясь натянуто.
Когда собрались уходить, Валентина осторожно произнесла:
— Кирюша, дай мне дубликат ключа.
— Зачем, мам? — он нахмурился.
— Ну как зачем? Мало ли что. Захлопнется дверь, потеряете. Я же рядом живу, подскочу. Для моего спокойствия.
Он замялся. Лена посмотрела на неё прямо, впервые без привычной вежливости. В этом взгляде Валентина уловила что-то новое: недоверие, холодок.
"Она его настраивает", — кольнула мысль.
— Мам, мы же не дети, — неуверенно начал Кирилл.
— Да что ты! Я же не лезть буду, боже упаси! Просто чтобы мне спокойнее было, — сказала она и сжала его руку.
Эта фраза всегда действовала. Сын тяжело вздохнул и снял новенький ключ со своей связки.
— Ладно. Только ты звони… если что.
— Конечно, Кирюша, — Валентина одарила Лену своей самой обезоруживающей улыбкой. — Я всё понимаю. У вас теперь своё гнёздышко. Я мешать не буду. Только помогать.
Лена кивнула, но не улыбнулась в ответ. И в сердце Валентины зашевелился червячок тревоги.
Нежданный визит
Валентина Сергеевна выждала несколько дней. Пусть, думала она, поживут самостоятельно, почувствуют, как это трудно — взрослость. Вечером во вторник Кирилл сам позвонил:
— Мам, мы с Леной пытались шкаф собрать, — он звучал устало. — Ссорились, ругались, так и не сделали ничего.
Валентина сочувственно охала в трубку, но внутри у неё всё ликовало. "Ну конечно! Я же знала! Пропадут без меня!"
Наутро она решила: пора.
Без звонка, без предупреждения — иначе какой же это будет сюрприз? Валентина достала из сумки ключ, вставила в замок и вошла в квартиру.
— Господи, дети мои… — выдохнула она.
Коробки повсюду. Грязные чашки в раковине. Запах пыли и сырости. На полу валялись куртки, в углу торчал разобранный шкаф. Вид был такой, будто тут жили беженцы, а не молодая семья.
Валентина достала телефон, позвонила знакомому мастеру:
— Витя, дорогой, выручай. Надо карниз повесить. Через час сможешь?
— Смогу, Валя, — отозвался тот.
Она убрала телефон и, оглядев кухню, не выдержала: коробки с посудой стояли хаотично, хотя она сама их подписывала!
— Ну кто так делает? — вслух возмутилась она.
Одна за другой коробки начали раскрываться. Валентина аккуратно доставала тарелки, кружки, кастрюли и раскладывала их по местам — "правильным" местам. Баночки для круп, привезённые ею заранее, заняли полки. Всё становилось её порядком, её логикой.
Потом она зашла в ванную. На новенькой машинке лежали два тёмных полотенца.
— Какой мрак, — поморщилась она. — Как в общежитии.
Через двадцать минут она уже возвращалась из ближайшего магазина с комплектом нежно-бежевых полотенец. Развесила их, и сразу "как у людей".
Холодильник был почти пуст.
— Голодают! — ахнула она.
Витю отправила одного заниматься карнизом, а сама помчалась на рынок. Вернулась с сумками — мясо, овощи, молочные продукты. Холодильник забился до краёв. На плите забурлил борщ. Запах чеснока и укропа наполнил квартиру.
Валентина улыбалась, вытирая руки фартуком.
— Вот придут вечером и обрадуются! — сказала она сама себе.
Она искренне верила, что делает великое благо. Что это и есть настоящая материнская любовь.
Встретив чужой уют
К семи вечера квартира сияла. Чистота, порядок, борщ томился под крышкой, новые полотенца мягко светились на крючках. Валентина сидела на диване, пила чай и ждала.
Замок щёлкнул. Она вскочила, готовая к благодарности.
— Кирюша, Леночка! — воскликнула она.
На пороге стояли они: усталые, растрёпанные, но счастливые. Кирилл держал коробку пиццы, Лена смеялась над чем-то сказанным. Но смех оборвался, как ножом отрезало.
Они замерли. Взгляды метались по комнате: разобранные коробки исчезли, вещи разложены, запах борща висел в воздухе. Их лица изменились — сначала недоумение, потом шок.
Лена первой заговорила:
— Валентина Сергеевна… здравствуйте. А… что вы здесь делаете?
Этот тихий, но твёрдый голос пронзил Валентину. Она ждала восторга, а встретила недоверие.
— Сюрприз! — улыбнулась она как могла радушнее. — Решила помочь вам, деточки! Чтобы не мучились. Смотрите, карниз повесили, супчик сварила, полотенчики новые купила! Всё для вас!
Она показала рукой на окно, где висел карниз. Но никто не посмотрел.
— Мам… — Кирилл понизил голос, пытаясь подобрать слова. — Спасибо, конечно, но… мы же хотели сами. Пусть медленно, пусть криво, но сами. Это наш опыт…
Лена молчала, но её молчание было громче слов. В её глазах Валентина прочла сталь.
— Сами?! — обида закипела. — Да вы бы этот карниз до Нового года вешали! Я весь день для вас, неблагодарные, таскала сумки, спину сорвала! А вы ещё недовольны?! Да я же из лучших побуждений!
Лена шагнула вперёд, её голос звенел, но оставался ровным:
— Мы ценим вашу заботу. Правда. Но это — наш дом. Нам важно делать всё самим. Пожалуйста, в следующий раз… звоните.
Эта девочка посмела устанавливать правила ей, Валентине! В квартире, купленной и с их деньгами тоже!
Кирилл побледнел. Его лицо исказилось. И вдруг — взрыв:
— Мама, хватит! Я устал от твоей помощи! Это наша квартира! Наша! И я не хочу, чтобы ты решала, какие у нас полотенца и какой суп мы едим! Просто… оставь нас в покое!
Он сорвал с её связки ключ и бросил его на стол. Металл снова звякнул — окончательно, бесповоротно.
Лена взяла его за руку. Они ушли в спальню, хлопнув дверью.
Валентина осталась одна, среди запаха борща и чужой тишины.
Обида и ярость
Дорогу домой Валентина почти не помнила. Лифт, холодный сквозняк у подъезда, дребезжащая маршрутка — всё было как во сне. Она сидела, вцепившись в сумку, и слышала лишь одно: звон ключа, ударившегося о стол.
Теперь она ходила по своей безупречно чистой кухне от стены до стены. Муж давно спал. Тишина давила.
— Неблагодарные! — шептала она себе под нос. — Я весь день на ногах! Ради них! Я хотела сделать подарок! А они... вышвырнули меня, как собаку!
В груди пульсировала ярость.
Она резко остановилась и сжала кулаки. Перед глазами встал образ Лены — этой тихой, вежливой девочки, которая вдруг заговорила твёрдо, даже дерзко.
— Это всё она… — Валентина прикусила губу. — Эта змейка его отравила. Настроила. Раньше Кирюша никогда бы такого себе не позволил! Никогда! Он всегда был ласковым сыном…
Слова внутри лились, как яд, согревая её обиду. Виновата Лена — вот и всё. Чужая. Она влезла и отняла сына.
Валентина схватила телефон.
— Сейчас позвоню ему. Скажу, чтоб глаза открыл. Чтоб понял, кто рядом с ним… — но палец замер над кнопкой вызова.
Она вдруг ясно представила его лицо: холодное, чужое. "Просто оставь нас в покое". И поняла — не услышит. Не сейчас.
Телефон опустился на стол.
И тогда гнев развернулся внутрь.
— Дура! — вырвалось вслух. — Зачем попёрлась туда? Кому нужна твоя помощь? Сидела бы дома, чай пила. Нет, тебе же надо всех спасать! Вечно ты со своим "добром"! Сама напросилась!
Она пошла к раковине, включила ледяную воду и умылась. В зеркале на дверце шкафа отразилось осунувшееся лицо женщины с потухшими глазами.
— Кто я теперь? — прошептала она. — Если не его мама, которая всегда рядом?
Ответа не было. Только гулкая тишина кухни.
Отражение
Ночь тянулась бесконечно. Валентина сидела, обхватив чашку руками, и чувствовала, как внутри образуется пустота. Всю жизнь она была "Кирюшиной мамой". Его диспетчером, секретарём, поваром, главным советчиком. Она растворилась в этой роли — и теперь её уволили.
— Я ведь вся жизнь — это он, — прошептала она в темноту. — А теперь… кто я?
И вдруг, как вспышка, в памяти возникло лицо её собственной матери. Та тоже приходила без звонка, тоже перемывала посуду, гладила брюки зятя, морщась: "Ты неправильно делаешь". Варила свой борщ и оставляла после себя тяжёлый осадок вины. Валентина вечно чувствовала себя плохой хозяйкой рядом с ней.
— Господи… — выдохнула она, хватаясь за голову. — Я же стала ею. Точно такой же.
Кирилл разорвал этот круг. Он выбрал себя и Лену. Он сделал то, чего она когда-то не смогла — не поставила границу собственной матери.
Слёзы выступили на глазах. Это был не только стыд, но и страх.
— А если я совсем одна? — задала она вопрос в пустоту. — Если без его жизни у меня своей просто нет?
Она встала, снова посмотрела в своё отражение. Бледное лицо, тени под глазами. Женщина, которой почти шестьдесят, но которая так и не научилась жить для себя.
— Поздно ли? — тихо спросила она у зеркала. — Поздно ли учиться просто… быть?
Ответа снова не было. Только отражение. Но впервые за долгие годы в этом отражении не было "Кирюшиной мамы". Только Валентина Сергеевна. Женщина, которой ещё предстоит понять, кто она сама.
Не пропустите ещё наши увлекательные истории! Читайте другие рассказы!