- Когда я вырасту большая. Глава 28.
- Здра-а-асте, - пропела Ирина Степановна, чуть гнусавя. - Долго Вы сегодня. Работы, наверное, много. Конечно, при такой-то должности, - сама ответила она на свой вопрос.
Роман Романыч вяло кивнул:
- Здравствуйте, Ириночка. А Вы, что же, домой не спешите? - он переложил портфель из правой руки в левую, заметив, как хищнически потянулась размалёванная женщина к его свободному локтю.
Она заметила этот жест, и про себя возликовала:
«Надо же, в таком возрасте, а такой застенчивый!»
- Домой? - она поправила начёс на голове, который не переставал мучать её целый день. - У меня дочь уже взрослая. С внуками я не вожусь. Я свою Маруську сама вырастила, пусть она сама со своими справляется, - мысленно охнув, женщина поднесла ладонь ко рту: «Вот дура, я же только что саму себя бабкой назвала...» - Да и не чувствую я себя такой... В возрасте...
- Ну да, ну да, - весело проговорил Роман Романыч, представив себе лица своих бухгалтерш.
Ирина же приняла высказанную радость на свой счёт. Она воодушевилась, разрешив себе помахивать блестящей лакированной сумочкой чуть размашистее, чем обычно. Для этого у неё было две причины. Во-первых, она чувствовала странную эйфорию от присутствия этого необыкновенного мужчины. Во-вторых, дремавшая в ней всю жизнь кокетка нашёптывала, он может предложить понести твою сумочку...
Через несколько минут Ирина поняла, что кокетка просчиталась, и снова спрятала её образ подальше на задворки сознания. «Намёки не понимает. Или делает вид, что не понимает» - решила она.
Тут Роман Романыч остановился, как вкопаный. У кладовщицы внутри всё замерло. Она чувствовала себя жертвой, готовой подчиниться, погибнуть, сдаться кровожадному хищнику. Дыхание спёрло, губы приоткрылись, явив растерянному мужчине внутреннюю часть некрашеного рта.
- А Вы, Ириночка, простите, куда направляетесь?
На глазаах женщины выступили слёзы умиления:
«Ах, он так невинен... Так открыт в своём неумении притворяться...» - подумала она, и поскоблив пятернёй кожу головы под начёсом, ответила:
- Я... Так я к подруге. Ещё вчера должна была к ней прийти, модную выкройку обсудить, - она огладила рукой левое бедро, подчеркнув складки модного фасона.
- М-м-мг-м, - Роман Романыч отвёл глаза от странной, на его взгляд, юбки, и пропел, - да, конечно, тут, в деревне, без моды никак... Не обойтись, - закончил он, тревожно оглядываясь по сторонам. Беспокойство, что его снова увидят в компании этой странной женщины, росло с каждым днём.
То она отправлялась в магазин, разочарованно вздыхая у крыльца:
- Ах, снова не успела, - хотя неизменный режим работы «С восьми до шестнадцати» деревенские впитывали с молоком своих матерей.
То, якобы, ходила пить чай к своей дальней родственнице. А на самом деле с полчаса пряталась за поленницей и перебежками перебиралась перед его окнами, согнувшись чуть не до земли.
«Что же делать с Ириной Собаковной? - думал Роман Романыч, с недоумением глядя на страдальчески раскрытый рот женщины. - Кладовщик, с одной стороны, человек незаменимый. С другой стороны, пока до чего стоящего дело дойдёт, сколько воды утечёт...»
Он решил не принимать кардинальных мер по отношению к Ирине, и, глубоко вздохнув, поправил верхнюю пуговицу на пиджаке. Женщина поняла его жест по-своему:
«Мается, бедняга... Видно, решиться не может... Ладно, дам ему ещё немного времени привыкнуть.»
- Ну всё, мне пора, - Ирина Степановна чмокнула пересохшими губами, оставшимися без долгожданного поцелуя. - Дальше идите один, - она свернула в проулок и не сразу поняла, что в тупике живёт одинокий дед, который никак не может быть её модной подругой.
Женщина замедлила шаг, и попыталась незаметно оглянуться через плечо. Однако, незаметно не получилось. Главбух по-прежнему стоял на месте, пристально уставившись на её длинную тонконогую фигуру. Она снова развернулась, дошла до Романа Романыча, и бросив на ходу «Ой, не туда свернула...», отправилась домой, всё так же старательно размахивая сумочкой.
***
Савелию вторую ночь не спалось. Он проваливался в яму забытья, в которой снова ругался с женой. Видел её обезображенное ненавистью лицо. Слышал обидные слова, которые были больнее пощёчин, которыми она осыпала его, терпеливо сносившего эти жестокие нападки.
После нескольких часов хождения с плачущим ребёнком на руках, он попросил Лилю:
- Возьми его, ты же мать! Может, он поэтому ревёт, мамка ему нужна! - Савелий пытался тронуть равнодушную женщину, но слова его не достигали цели. - Баба ты в конце концов, или нет? - прикрикнул он, не в силах больше сдерживаться.
- Знаешь, муженёк, бабы у мужиков бывают. А ты мужик разве? С чужим ребёнком водишься, на своего толку не хватило.
Савелий свернул глазами, и замолчал, будто не расслышал её последних слов. Придётся снова спать сидя. Ребёнок, уснувший на руках, просыпался тут же, стоило положить его в кровать. Мальчик притих и засопел. Мужчина с тревогой посмотрел на его спящее лицо, даже во сне сохранявшее надменность. Лиля встала с кровати, в полутёмной прихожей натянула мужнину куртку и вышла во двор, с силой хлопнув дверью. Гнев тугой струёй, огненным пламенем вырвался из нутра Савелия. Он положил ребёнка, который тут же захныкал. Сунув ноги в сапоги, выбежал во двор и схватил жену за волосы.
Он очнулся от того, что увидел испуганное лицо матери. Затем он увидел неподвижно лежавший, съёжившийся комок на земле.
Савелий, нетрезво пошатываясь, пошёл на реку и сидел там долго, пока не почувствовал влажный холод, медленно заползающий под одежду. Дождь моросил тонкими штрихами, пряча деревню за серой завесой. Одежда на нём казалось вологлой и пропитанной запахом осенней ряски и полуобглоданных тухлых рыбёшек, которые шустрые дети ловили ради забавы.
Мужчина побрёл домой, с горькой улыбкой перебирая те немногие счастливые дни, которые, как красные стёкла из разбитого калейдоскопа, хранила его память. Под ногами чавкала грязь, стремясь оставить его без сапог. Хотелось разреветься. Залезть, как в детстве, на сеновал, хранящий летнее тепло до самых заморозков, и забыться там, чтобы хотя бы до завтра не видеть никого.
Однако, Савелий пошёл домой. Кое-какие вещи жены по-прежнему свисали со стула, тёплые носки неуклюжими комочками жались к деревянным ножкам. Ни Лили, ни ребёнка дома не было.
Анна Никаноровна с осуждением посмотрела на сына:
- Сходил бы, Савушка, поискал... Дождь-то какой... А она, непутёвая, с сыном попёрлась со двора, в такую-то погоду...
Савелию показалось, что причитания эти будут литься без конца, как неугомонный дождь. И в эту ночь, и в следующую, и спустя пять, и десять ночей тоже.
- Не сын он мне, - отрезал Савелий, в первый раз в жизни подняв голос на мать. - Нет у меня ни сына, ни жены.
Требовательно застучала отцова клюка, раздалось гулкое мычание.
- Хоть бы и отца тоже не было, - проворчал под нос мужчина. - Надоело всё до смер_ти!
- Иду, Сенечка, иду, - отозвалась мать, и в темноте раздалось частое шарканье ног.
***
Данила приехал на обед. Хоть такое раньше случалось нечасто, теперь он старался лишний час побыть дома. Маруся, хоть и крепкая, но не двужильная. Своих детей двое, да и Савкин ещё малыш требует внимания. Именно, требует, как будто он Марусин единственный сын, других детей просто нет. Оно и понятно, после ночной прогулки под осенним дождём ребёнок простыл. То и дело заходился он глухим кашлем. Маруся растирала его тело гусиным жиром, поила тёплым молоком с мёдом, и скоро ей стало казаться, что болезнь отступила.
В доме было тихо. Кирилл и Леночка спали на одной кровати. Их головки с тёмно-русыми волосами едва касались друг друга. Одно одеялко на двоих одинаково ровно проходило под мышками. Даниле показалось, что он чувствует, как от них пахнет яблочным компотом.
Жена сидела на их с мужем кровати, уставившись невидящим взглядом в белую крашеную перегородку. Ребёнок на её руках не двигался. Муж подошёл, вопросительно кивнув головой, будто спрашивая, ну, как? Маруся не ответила, равнодушно посмотрев на него. Данила подошёл ближе, шепнул:
- Положи, если спит.
Жена опустила ребёнка на покрывало. Лицо мальчика было спокойно, глаза полуоткрыты. Были видны зрачки, которые бегали, ненадолго замирая на месте. Что-то спокойное, неотвратимое и страшное было в его маленькой вытянутой фигуре.
- Опять заболел? - тревожным шёпотом спросил Данила. - Может, в район отвезти?
Жена отрицательно покачала головой:
- Не жилец...
Мужчина потрогал маленькие ручки. Пальцы были влажно-холодными. Дыхание едва различимо.
- Марусь, нельзя же так, - попробовал уговорить он жену. - Надо в город!
- Дай ребёнку спокойно последние минуты дожить, - ровным чужим голосом сказала женщина, и Данила испугался, посмотрев в её глаза.
***
Похо_роны прошли быстро. Люди на кладбище избегали смотреть в глаза друг другу, будто первую горсть земли они бросили на маленькую могилу задолго до того, как гроб вынесли из дома.