Утро не принесло облегчения, лишь сменило декорации мрачного спектакля. Живой, цепкий туман растворился в воздухе, уступив место назойливому дождику, который затянул небо грязновато-серой, безысходной пеленой. Капли монотонно барабанили по крыше, создавая тревожную осеннюю симфонию.
В доме, однако, стало чуть уютнее после того, как девушки справились с капризной печью-буржуйкой. Рыжие языки пламени оживили помещение своим танцем, наполнили его теплом и уютом. Запах сырости отступил, словно напуганный жаром, уступив место скудному, но приятному аромату свежезаваренного чая и жжёной пыли.
Катя сидела за столом, обхватив чашку руками, и с тоской смотрела на последнюю пачку сухого печенья. Её взгляд был полон тревоги и неуверенности.
— Нам надо найти еду, — произнесла она, и в её голосе слышалась нескрываемая озабоченность. — И желательно, чтобы это было что-то, не пойманное в том самом лесу. И не выращенное на местной… почве.
Ирина, напротив, чувствовала прилив энергии. Она уже представляла, как будет исследовать этот загадочный посёлок, собирать информацию, находить новые зацепки. Новостные заметки, которые она нашла перед поездкой, обещали ей мистику во всей красе!
— Значит, идём в магазин, — решительно заявила она, пританцовывая и натягивая куртку, будто отправлялась на прогулку по центральному проспекту города. — Одновременно и разведка боем. Посмотрим, кто тут живёт. И главное — как.
Она окинула взглядом комнату, проверяя, всё ли готово к выходу. Старые половицы поскрипывали под её ногами, словно жалуясь на непрошеных гостей. Дождь за окном усиливался, превращая мир за стеклом в размытое серое полотно.
Катя, хоть и боялась, но понимала — сидеть в четырёх стенах бессмысленно. Она медленно поднялась и тоже принялась одеваться.
— Только давай без глупостей, — попросила она, стараясь придать своему голосу твёрдость. — И близко не подходим к лесу.
Ирина лишь загадочно улыбнулась, пряча в кармане куртки маленький диктофон.
Дорога до магазина заняла десять минут, показавшихся вечностью. Они шли по размокшей, раскисшей улице, в лужах отражалось серое небо, ветра не было, что не могло не радовать. Сырая земля чавкала под ногами, оставляя на ботинках грязные следы. Чувство, что за ними наблюдают из каждого дома, забралось в головы и не покидало их ни на секунду.
Покосившиеся заборы, казалось, наклонялись в их сторону, словно пытаясь рассмотреть лица, скрытые под капюшонами. Окна домов были зашторены так плотно, будто их обитатели прятались от всего мира. В воздухе витало ощущение заброшенности и забытости.
Из под калитки высунулась худая, костлявая морда злющей дворовой собаки. Шерсть животного свалялась, бока впали, а рёбра отчётливо проступали под кожей. Она даже не залаяла — лишь проводила их безразличным, пустым взглядом, и скрылась в недрах двора.
Улицы посёлка казались вымершими. Ни души, ни звука, кроме монотонного стука дождя и их собственных шагов. Время здесь, казалось, остановилось, застыло в вековой тоске.
Наконец, впереди показался магазин с вывеской «Продукты», на которой осталась одна одинокая, облезлая буква «П». Здание встретило их в том же состоянии, что и всё вокруг: облупившаяся краска, подоконники, заставленные пустыми бутылками, как трофеями забытых времён, и тяжёлая, засаленная дверь, которая с протяжным скрипом поддалась им после нескольких безрезультатных попыток.
Звякнул колокольчик, звук прозвучал неестественно громко в гнетущей тишине, нарушая покой этого места. Внутри пахло кислой капустой, сырым картоном и чем-то глубинно-затхлым.
Полки были полупусты, словно после нашествия саранчи: несколько банок с непонятными соленьями без этикеток, пачки соли, спички, дешёвое печенье «Юбилейное» и пыльные бутылки с мутной жидкостью, похожей на самогон.
За прилавком, словно паук в центре своей паутины, сидела женщина. Её ярко-рыжие волосы, собранные в неестественно тугой пучок, казались искусственными, будто парик, надетый наспех. Кислотно-розовая кофта резко контрастировала с окружающей серостью, а густой слой пудры на лице, призванный скрыть глубокие морщины, наоборот подчёркивал их. Её улыбка была широкой, но она резко контрастировало с глазами, которые оставались холодными, буравящими и оценивающими. В них читалось что-то хищное, настороженное.
— Ой, девочки, а вы кто же такие будете? — её голос прозвучал нарочито бодро, слащаво-приторно, будто мёд. — Новые дачницы? Так сезон-то уже кончился, ягодки все давно собрали. Грибочки тоже.
Ирина почувствовала, как Катя невольно прижалась к ней поближе, ища защиты. Её тело дрожало, словно натянутая струна. Катя с детства была трусихой, Ира до сих пор не понимала, как они, два абсолютно разных человека, дружат почти с рождения.
— Мы… я тут живу, — подала голос Катя. Её голос дрожал, выдавая внутреннее напряжение. — В доме на Приозерной.
Лицо продавца дрогнуло. Мгновенная, стремительная тень пробежала по её натянутой, как струна, улыбке, но тут же была сметена новым, ещё более широким оскалом.
— А-а-а, так это вы! Слышала я, слышала, пустовал домик-то. Ну как, устраиваетесь? Старичок Пётр Ильич не пугает? Он у нас тут… особенный, — она многозначительно понизила голос, делая вид, что делится страшной, заветной тайной. Её глаза блеснули недобрым светом, — а меня Марина зовут, если помощь нужна какая, обращайтесь.
Пока Катя робко и без всякого энтузиазма выбирала с полуголых полок немного съедобного, Ирина решила взять инициативу в свои руки.
— У вас тут тихо очень. И народ какой-то неразговорчивый. Ни с кем поздороваться нельзя, все шарахаются.
— Да кто ж тут остался-то? — взмахнула рукой Марина, и её дешёвые браслеты звякнули о прилавок, как кандалы. — Одни старики, да и те на своих огородах копаются. Не до разговоров. Работать надо. Выживать. Пусть и октябрь, а землю к зиме готовить надо.
В этот момент дверь снова звякнула, впустив порцию холодного, влажного воздуха, пахнущего дождём и прелой листвой. Вошёл пожилой мужчина в замасленной куртке, его лицо было частично скрыто тенью от низко надвинутого капюшона. Увидев девушек, он замер на пороге, его лицо стало каменным, абсолютно непроницаемым, словно высеченным из гранита. Секунду он стоял неподвижно, затем молча развернулся и вышел, хлопнув дверью так сильно, что колокольчик над входом противно задребезжал.
Ирина обменялась с Катей тревожными взглядами.
В магазине повисла такая густая, тягучая пауза, что, казалось, можно было резать её ножом. Даже старый холодильник, который до этого натужно сопел и хрипел, будто астматик, вдруг затих, прислушиваясь к разговору.
— Не обращайте внимания, — зашептала Марина, склонившись над прилавком с деланным рвением проверяя срок годности на пачке печенья, которому, судя по виду, было лет десять, не меньше. — Мужики у нас все как один — буки. А вы… надолго к нам?
Вопрос прозвучал невинно, по-соседски, но Ирина уловила в нём стальной, отточенный крючок, спрятанный за маской добродушия. Она почувствовала, как по спине пробежал неприятный холодок.
— Отдохнуть решили, — ответила Ирина слишком быстро, слишком бодро, выдавая своё волнение. — От города подальше. Тишину послушать.
— Правильно, правильно, — закивала Марина, но её глаза — холодные, пронзительные — кричали, что она не верит ни единому слову. Её взгляд был острым, как скальпель. — Только вот… — она наклонилась так близко, что Ирина почувствовала тошнотворную смесь запахов: сладковатый аромат дешёвого парфюма, пропитанный перегаром и запахом немытого тела. — Вы уж будьте осторожней, голубушки. Места тут… специфические. Лесок наш, болотце… Одна дурошка у нас тут недавно… то ли от любви, то ли от большого ума… утопилась. Теперь, говорят, бродит, туману напускает, бедненькая. Так что не шастайте зря, а то мало ли что… Ненасытное тут болотце-то.
Последние слова она произнесла с такой фальшивой, приторной заботой, что у Ирины мороз пробежал по коже. Это было не просто предупреждение — это была угроза, завёрнутая в сахарную оболочку лживого участия.
Расплатившись, они вышли под монотонный, бесконечный дождь, который, казалось, никогда не закончится. Капли барабанили по капюшонам. Они спинами ощущали пристальный, колючий взгляд Марины.
— Она всё врёт, — выдохнула Катя, когда они отошли достаточно далеко. Её руки дрожали, выдавая страх, который она пыталась скрыть. — Всё это она придумала, эту дурочку.
— Неважно, — ответила Ирина, сжимая пакет с продуктами так сильно, что костяшки пальцев побелели. Её любопытство, которое притухло на какое-то из-за страха, снова подняло голову, разгораясь опасным, азартным огоньком. — Важно, что она что-то знает. И очень боится, что мы это узнаем. А значит, мы на правильном пути.
Дождь продолжал лить, словно пытаясь смыть их следы, стереть их присутствие в этом странном, недружелюбном месте.
Возвращение домой не принесло облегчения. Гнетущая атмосфера, словно тяжёлое одеяло, накрыла девушек с головой. Она чувствовалась повсюду: в затхлом воздухе, в скрипе старых половиц, в каждом шорохе за окном.
В молчании они разложили скудные покупки по полкам, и вновь сели за стол, чтобы согреться чаем после неудачной разведки. Предупреждение Марины висело в спертом воздухе, смешиваясь с запахом пыли и старого дерева, пропитывая собой каждую клеточку пространства.
Ирина не могла усидеть на месте. Атмосфера всеобщего заговора молчания действовала на неё, как наркотик. Её блогерское чутьё, отточенное годами работы с алгоритмами и хайпом, кричало, что здесь, под этой серой, унылой оболочкой, скрывается настоящая золотая жила. Нечто такое, что может взорвать её блог, сделать его ещё более популярным, принести тысячи просмотров и подписчиков.
— Не могу я так сидеть! — воскликнула она, вскакивая со скрипучего стула с такой силой, что тот с грохотом опрокинулся на пол, заставив пыль взвиться в воздухе маленькими смерчами, — пойду прогуляюсь! Должен же тут быть хоть один нормальный человек, с которым можно поговорить!
— Ира, да что ты делаешь?! Останься! — взмолилась Катя, и в её голосе слышалось неподдельное напряжение, почти паника. — Сиди здесь, пожалуйста… Посмотри в окно — там ни души! Все прячутся, и нам настоятельно советуют то же самое.
Но Ирина уже не слушала. Её охватило то знакомое чувство азарта, которое всегда появлялось перед большими открытиями. Движения стали резкими, порывистыми, почти лихорадочными.
— Именно потому, что все прячутся, я и уверена — в посёлке есть что-то стоящее риска! — она уже натягивала куртку, проверяя, на месте ли камера в кармане. — Я ненадолго. Просто осмотрюсь, поговорю с кем-нибудь.
Катя смотрела, как подруга, не обращая внимания на её протесты, выходит за дверь. В её глазах читался страх, смешанный с отчаянием. Она знала — остановить Ирину невозможно, когда та загорается новой идеей.
Ира вновь вышла под дождь. Улица была пустынна, словно после эпидемии. Заброшенные дачи с заколоченными глазами-окнами чередовались с жилыми домами, но и те казались неживыми: глухие заборы, наглухо закрытые ставни, словно от осады. Лужи отражали серое небо, в них дрожали искажённые силуэты домов.
Из одной трубы слабо вился дымок — единственный признак жизни в этом мёртвом царстве. Ирина, поддавшись порыву, направилась туда, чувствуя, как сердце учащённо бьётся в груди, а пульс стучит в висках.
Во дворе, под низким навесом, почерневшим от времени и непогоды, с облупившейся краской, сидел старик. Его скрюченные пальцы, покрытые пигментными пятнами, чинили лопату. Он был похож на древнее дерево — такой же корявый, сучковатый, сгорбленный под тяжестью лет.
Увидев её, он замер. Его глаза, маленькие и запрятанные глубоко в сети морщин, сузились до щёлочек. В них не было интереса или любопытства — только откровенная враждебность, Ирина явно была незваным гостем в его владениях.
— Здравствуйте, — начала Ирина, стараясь, чтобы голос звучал радостно и невинно, хотя внутри всё дрожало от напряжения. — Мы тут недавно, в том доме на…
— Знаю, — бросил он, отворачиваясь и снова принимаясь яростно стучать молотком по черенку. Удары были такими громкими, что Ирина вздрогнула, словно от пощёчин. Разговор был окончен.
Бесповоротно.
Но любопытство, словно острый шип, впилось в её сознание. Она не могла отступить так просто.
— Я бы хотела спросить… Слышала, у вас тут грибники пропадают? — не сдавалась она, чувствуя, как на щеках выступает краска, а ладони становятся влажными. — Может, можно куда-то обратиться, помочь с поисками?
Молоток замер в воздухе. Старик медленно, с трудом, будто заржавевший механизм, повернул к ней голову. Его взгляд был тяжёлым, как булыжник, готовый обрушиться на голову.
— Не твоё дело, деваха, — прорычал он, и голос его был таким же скрипучим, как несмазанная дверь. — Грибы — они подчиняются лесу. Кто за ними пошёл — тот сам и виноват. И ты туда не ходи, коль жить хочешь.
Он плюнул себе под ноги и резко развернулся, уходя в дом. Дверь захлопнулась с таким грохотом, будто за ним опустили железный занавес.
Ирина стояла, оцепенев, чувствуя, как капли дождя стекают по лицу, смешиваясь со слезами разочарования. Она ещё вчера поняла — в этом посёлке каждый хранит свою тайну, и никто не намерен делиться ею с чужаками. Но чем больше её отталкивали, тем сильнее разгоралось желание узнать правду.
Ирина почувствовала, как по спине пробежал ледяной холодок, не имеющий ничего общего с погодой, внутри всё сжималось от необъяснимого страха. Она прошла ещё немного, ощущая себя прокажённой, от которой все шарахаются в сторону.
Возле колодца стояла женщина, неторопливо поднимающая ведро. Её силуэт казался вырезанным из чёрного картона на фоне серого неба. Ирина снова попыталась завязать разговор — та, не поднимая глаз, лишь ускорила шаги и буквально впорхнула за калитку, громко щёлкнув засовом.
Ощущение было жутким, почти сюрреалистичным. Она была невидимкой. Призраком, которого не замечают, или чумой, которую сторонятся. Это было в тысячу раз хуже, чем открытая злоба. Это был ледяной, тотальный игнор, равнозначный изгнанию.
И она уже почти повернула назад, сломленная, когда увидела её.
Худая, жилистая, с сутулыми плечами и острым подбородком, она вышла из-за угла своего дома с метлой, как стражник, вышагивающий по периметру концлагеря. Её глаза-буравчики сразу же впились в Ирину:
— Вы чего тут похаживаете? — её голос был пронзительным, как скрип железа по стеклу, и разнёсся по пустой улице, словно сирена воздушной тревоги. — Смотрители, что ли? Урожай считать приехали? Или грибники опять потерялись?
— Я просто…
— Знаю я ваше «просто»! — перебила её старуха, делая резкий шаг вперёд. Ирина невольно отступила, натыкаясь на мокрый забор, покрытый плесенью и облупившейся краской.
— Шумите тут, мусорите, по чужим огородам шляетесь! Убирайтесь-ка отсюда, пока целы! Нечего тут по ночам шнырять!
— Мы нигде не шныряли! — возмутилась Ирина, но её голос дрогнул, выдав страх. Агрессия женщины была настолько чистой и концентрированной, что сносила все барьеры.
— Врешь! Всю ночь у вас свет горел, машина ваша рычала! Спать людям мешаете! Мне соседи сразу сказали, Марья Петровна, не будет нам покоя, мародёры приехали, — это была откровенная, наглая ложь, но Марья Фёдоровна произносила её с такой непоколебимой уверенностью, будто это было чистейшей правдой, — у нас тут тихо. Спокойно. А вы со своим любопытством всё погубите! Проваливайте отсюда!
Она сделала ещё шаг, размахивая метлой, как копьём, готовясь к атаке. Ирина, в смятении, отпрянула.
Первый порыв — ввязаться в драку на словах — был мгновенно сметён инстинктом выживания.
Не сказав больше ни слова, Ирина развернулась и почти побежала по направлению к своему пристанищу, по скользкой дороге, где каждая лужа казалась ловушкой. Она чувствовала на спине колючий, ненавидящий взгляд старухи, который, казалось, прожигал ей куртку насквозь и оставлял на коже метку, словно клеймо.
Она влетела в дом, захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, пытаясь отдышаться. Сердце бешено колотилось, выпрыгивая из груди. Руки тряслись, а в горле стоял ком.
Катя сидела за столом, побелевшая, как полотно, её лицо казалось высеченным из мрамора.
— Что случилось? Ты такая… испуганная. И грязная…
— Они… они все сумасшедшие, — выдохнула Ирина, и голос её сорвался, словно натянутая струна. — Все до одного. И они нас ненавидят. Просто за то, что мы приехали!
—Давай уедем, пожалуйста, — в глазах Кати была мольба.
—Ты чего?! Сдаёшься?? Нет! Мы остаёмся здесь, нужно всё узнать! — Ира, которая только что чуть не поддалась истерике, решила идти до конца.
Стена молчания местных казалась сложенной из льда, страха и лжи.
И первая же попытка пробить её едва не закончилась сокрушительным поражением. Ирина поняла: они столкнулись не просто с деревенской обособленностью — а с чем-то гораздо более глубоким…
Друзья, не стесняйтесь ставить лайки и делиться своими эмоциями и мыслями в комментариях! Спасибо за поддержку! 😊
Также вы можете поддержать автора любой суммой доната
