Часть 9. Глава 56
Родион, покидая разрушенное до основания село, уже почти смирился с мыслью о том, что последний участок пути до своего батальона придётся совершить, имея на руках лишь один рожок с патронами. Его мысли прервало появление дрона. Он вылетел из-за верхушек деревьев, и когда боец услышал его противное жужжание, метнулся к ближайшим развалинам и затаился в надежде, что «комик» его не заметил. В противном случае всё может решиться довольно быстро: или сам врежется в цель, а скорее всего гранату сбросит.
Лёжа среди обломков кирпичей и досок, Раскольников сморщился, ожидая скорейшего взрыва. На передовой он слышал немало историй о том, что происходит в такие моменты. Да, бывали случаи, когда дрон швырял вниз гранату, она падала, и боец успевал схватить ее и отшвырнуть от себя. Случалось, некоторым удавалось сбить из стрелкового оружия вражеский летательный аппарат. Или выжить с лёгкой контузией после удара.
Но сколько было «двухсотых» и тяжёлых «трехсотых» после того, как по ним ударили фэпэвишки и прочие пакости, прилетающие с сопредельной стороны! Тот же Сусанин вспоминал, как его отец, прошедший Афган, рассказывал, как в самом начале кампании было, в общем, привольно. У советских – вся мощь: и артиллерия, и ракеты, и авиация, у «духов» – только стрелковое оружие. Потом уже стали появляться безоткатные орудия, миномёты, гранатомёты. Но ни бронетехники, ни авиации. «А теперь что? – рассуждал Сусанин. – Раньше, если снаряд или мина падали, то на кого Бог пошлёт. Нынче у дронов есть глаза и уши, – оператора. Он решает, куда направить летающую убийцу».
Пока Родион, вжимаясь в кирпичи и куски дерева, вспоминал об этом, стараясь не представлять, что с ним может случиться, дрон покружил-покружил и улетел. Видимо, оператор потерял цель среди развалин и решил впустую аппарат не тратить. Раскольников, полежав для верности еще несколько минут (вдруг оператор отвёл дрон подальше и повыше, а сам хитро наблюдает с за окрестностями), начал медленно подниматься. Встал, принялся поправлять камуфляж, сделал шаг в сторону. Под ногами предательски захрустело, и в следующую секунду боец полетел куда-то вниз.
Весь полёт длился считанные мгновения, и Родион, проскочив два с половиной метра, рухнул на утрамбованный земляной пол, охнув от пронзившей тело боли, – приземлился спиной аккурат на обломки досок, не выдержавших его веса. Простонав, Раскольников полежал немного, приходя в себя. Затем стряхнул пыль и землю с лица, приоткрыл глаза. Сверху, в пролом светило летнее солнце. Боец, стиснув зубы, – хорошо, на нём был броник, иначе бы как минимум несколько рёбер сломал, – поднялся, оглядываясь.
Пахло сыростью, плесенью, сырой землей. Было довольно холодно. Родион достал фонарик, посветил и понял, что провалился в типичный погреб. Не слишком большой, метров пять квадратных, с традиционными стеллажами вдоль стен, заставленными пыльными банками, внутри которых угадывались огурцы, помидоры, яблоки, вишня и прочие овощи и фрукты, – видимо, хозяева дома когда-то увлекались заготовками на зиму. Стеллажи тянулись с трёх сторон, с четвёртой оказался сундук, – один из тех, где люди в прошлые века предпочитали, вместо шкафов, хранить вещи.
«Это я удачно приземлился», – хмыкнул Родион. Он снял разгрузку, бронежилет, ощупал себя. Крови на ладонях не оказалось, значит, кожа не поранена. Глубоко вдохнул и выдохнул. Боли нет особой, то есть рёбра целы. Покашлял, сплюнул: слюна не розовая, то есть и лёгкие целые. «Остальное заживёт», – решил боец. Его взгляд упал на одну из банок с прозрачной жидкостью, в которой плавали несколько крупных абрикосов. Родион взял ее, прочитал на крышке надпись фломастером: «Комп. абр. 2022 г.» Посмотрел, подумал: попробовать или ну его, вдруг пропал? Всё-таки решился. Достал нож, аккуратно, чтобы стеклянную горловину не раскрошить, снял крышку, посветил. Плесени внутри не было, а запах оказался таким ароматным и вкусным, что солдат ощутил, как рот заполняется слюной. «Диарею эту мы переживём», – на мотив песенки кота Леопольда пропел Раскольников шёпотом и приник к трёхлитровой банке.
Компот, несмотря на трёхлетнюю давность, показался солдату божественной амброзией. Ароматный, в меру сладкий и вкусный настолько, что Родион едва всю банку не выпил, остановившись на половине. Отодвинув ее ото рта, он крякнул от удовольствия, зажмурившись, и мысленно поблагодарил судьбу за то, что привела его в это прекрасное место. Потом отложил компот, решив вернуться к нему чуть позже и добить ягоды, а сам подошел к сундуку, решив поинтересоваться, что внутри.
Сначала тщательно осмотрел на предмет проводков. Если есть, значит, заминировано, и лучше не соваться: в таком маленьком пространстве любой взрыв превратит погреб в могилу. Осыплется всё, и найдут потом разве что археологи, да и станут гадать, как всё было на самом деле. Родион однажды смотрел видео, как учёные пытаются определить причины смерти у жертв извержения Везувия в древнеримскую эпоху. Но ничего подозрительного не оказалось. Боец взялся за крышку, – привычного замка, хотя накладка имелась, не было, – осторожно приподнял, подсвечивая фонариком, а когда крышка со стуком ударилась об стену, ахнул.
Весь сундук оказался под завязку набит всевозможным военным имуществом, и прежде всего патронами не натовского, а нашего – 5,45 мм, калибра. Родион принялся выкладывать всё на пол: гранаты различного предназначения, брикеты пластида с детонаторами, индивидуальные аптечки, сухпайки и много что еще. Когда сундук был опустошён, Раскольников ощутил себя Али-Бабой, угодившим в пещеру с сокровищами.
Но сразу затем пришло осознание: это самый настоящий схрон, всё верно. Но раз он здесь находится, то кому-то обязательно принадлежит, и этот кто-то рано или поздно за своим имуществом вернётся. Мысли о побеге и его последствиях, даже о поварихе Марусе сразу отошли на второй план. Родион, отойдя в сторону, задумчиво смотрел на внезапно свалившееся ему на голову (хотя фактически сам на него упал) богатство и пытался понять, как быть дальше. Поставить растяжку, чтобы следующий, кто сюда сунется, подорвался? Нет, так нельзя, – эта деревенька давно в тылу, сюда могут вернуться местные и пострадать.
«Оставить? – думал боец. – А если хозяин схрона придёт забрать?» В том, что это явно не военнослужащий российской армии, сомнений у Раскольникова не было. Зачем нашим прятать столько армейского имущества? В расчёте на будущие смутные времена? Или, может, здесь жил какой-нибудь поклонник идеи грядущего апокалипсиса? Готовился, собирал… «Нет, тогда бы тут еще лежали другие припасы: крупы, соль и сахар, спички и топливо в канистрах, – рассудил Родион. – Значит, это спрятал кто-то… чужой».
Возникла мысль: по возвращении в батальон первым делом доложить о схроне. «Да, и меня сразу же потащат к особисту, а тот, как увидит, кто к нему пришёл в руки, сильно обрадуется», – подумал солдат и помотал головой. Нет, не пойдёт. Оставался один вариант: всё перепрятать, а потом, когда с него снимут все обвинения, рассказать. Он осмотрелся. Наверху в крыше погреба, помимо провала, имелся люк. Но судя по тому, как выглядит дом сверху, он напрочь завален обломками. Да и лестница там же осталась.
Возник новый вопрос: как подняться на поверхность? Пришлось подтаскивать под провал сначала сундук, затем укладывать на него доски, снятые со стеллажей, благо не прикреплены были. Лишь после этого, подпрыгнув, Родион сумел дотянуться до торчащей над головой балки. Он подтянулся и вскоре оказался снаружи, пригнувшись и прислушиваясь: дрон запросто мог вернуться. Потом стал думать, как организовать более лёгкий доступ в погреб. Побродив по окрестностям, нашёл толстую верёвку. Навязал на ней узлов, один конец обмотал вокруг неподъёмного куска кирпичной кладки, второй бросил вниз. После этого начал спускаться и подниматься, доставая всё, что было в схроне. Пока складывал неподалёку, решив потом перенести в ближайшие заросли кустарника, – благо до него было метров сорок всего, и сложить в яму, которую еще предстояло выкопать.
Работа оказалась муторная, пыльная и грязная, но Родиона подстёгивала мысль: враг останется без схрона, а значит и нашим меньше опасности. Но зачем здесь столько оружия? Судя по всему, оно в погребе оказалось недавно, – на одной из коробок солдат увидел дату изготовления, на ней был прописан текущий год. Значит, совсем свежий схрон. Вытащив всё наверх, Раскольников начал переносить к кустам. Лишь после, перекусив заготовками, принялся копать яму, а затем складывать в нее военное имущество. Себя, конечно, тоже не обделил. Благо, в сундуке нашлись не только патроны россыпью, но и пластиковые магазины для его автомата. Когда закончил, ощутил себя полноценной боевой единицей, то есть полностью укомплектованным к дальнейшему походу. Засыпал «сокровища» землей, сверху накидал веток, но только собрался двинуться к своим, как замер, услышав вдалеке голоса.
Они приближались, и Родион ощутил, как внутри растёт ощущение опасности. Он спрятался за ближайшим деревом, лёг и стал всматриваться. Не прошло и нескольких минут, как мимо него прошли семеро в камуфляже, притом отечественного образца. Раскольников оценил, насколько незнакомцы хорошо вооружены, и сперва подумал, что это наши разведчики, но задался вопросом: «Что им делать у нас в тылу?» Когда же услышал, как мужчины переговариваются вполголоса не немецком языке, который узнать нетрудно из-за грубых лающих звуков, сразу понял: это и есть те самые хозяева схрона. А именно – вражеская диверсионно-разведывательная группа.
Ощущение опасности достигло своего предела. Раскольников внутренне сжался, крепко держа автомат в руках. Он вёл стволом в сторону врагов, и было страшно сильное желание дать им в спины очередь. Длинную, во весь рожок. Но сразу понял: максимум ранит кого-нибудь, остальные прыгнут по сторонам, а потом ему жить останется всего несколько минут – или расстреляют, или гранатами закидают. А может, даже в ножи возьмут, эти ведь наверняка такому прекрасно обучены.
Группа подошла к тому самому разрушенному дому, откуда Родион недавно закончил выносить схрон, и разошлись. Несколько заняли круговую оборону, другие принялись разбирать завал: Раскольников как чувствовал, что понадобится, и завалил провал сначала досками, а затем кирпичами, чтобы скрыть следы своего присутствия. Теперь он осторожно выглядывал из-за дерева, наблюдая за поисками германских наёмников и ощущая себя советским партизаном, который видит перед собой солдат противника.
Родион понимал, что времени у него не так уж много. Немцы явно спешили: камни и доски отлетали в стороны, и вскоре завал закончится, открывая им доступ к схрону. Каждое движение наёмников отзывалось в груди солдата болезненным толчком. «Ещё немного, – думал он, – и поймут, что внутри кто-то побывал. Тогда всё… Станут рыскать».
Эта мысль тревожила сильнее всего. Не сам бой, не смерть даже, а столкновение с сильными, всемеро превосходящими силами противника. Боец представил искажённые яростью лица врагов, когда они обнаружат шиш с маслом вместо боеприпасов. Как мгновенно переменится их поведение: рассыплются в стороны группами, начнут прочёсывать окрестности, высматривать следы… Раскольников знал – от таких, как эти, скрыться почти невозможно, и закусил губу. В голове отчаянно метались варианты: открыть огонь и попытаться взять инициативу? Попробовать отползти глубже в чащу и затаиться? Но любая мысль разбивалась о суровую действительность – семеро против одного. Шансов нет.
Возле дома бородатый немец что-то резко коротко выкрикнул. Его голос прозвучал, как удар кнута, и сразу двое из тех, что стояли со стороны леса, вскинули оружие, прицеливались. Родион похолодел. Показалось, что его заметили, и ещё секунда – вспыхнет очередь, рвущая тишину. Но нет: один из наёмников показал рукой куда-то в сторону дороги, и напряжение немного спало.
Родион вдруг понял, что не имеет права отступать. Эти немцы, как их предки в Великую Отечественную, снова пришли на нашу землю. Значит, здесь и должны остаться. Навсегда.