Рубиновый венец 103 Начало
Тишина, наступившая после признания сына, что он обручен с оборванкой, была оглушительной. Наталья Петровна стояла, словно громом пораженная, лицо ее стремительно белело. Губы шевелились, но не издавали ни звука.
— Женат? — наконец прошептала она. — Тайно? Без моего... без благословения...
Наталья Петровна пошатнулась.
— Мама...
Но было поздно. Лицо Натальи Петровны исказилось от боли, глаза закатились, и она медленно осела в кресло, хватая ртом воздух.
— Мама! — Алексей кинулся к ней, но состояние матери ухудшалось с каждой секундой. Руки ее судорожно сжимали край кресла, дыхание становилось прерывистым и тяжелым.
— Игнатий! — закричал он. — Игнатий, скорей!
В доме поднялась суматоха. Слуги сбежались со всех концов, кто-то бросился за доктором.
Доктор приехал быстро — пожилой, усталый, но опытный человек. Он велел всех удалить из комнаты, оставил только служанку с флаконом нашатыря. Алексей стоял в коридоре, сжимая голову руками. В ушах звучали собственные слова: «Я венчан с Дарьей…»
Через несколько томительных минут дверь отворилась. Доктор выглядел хмурым.
— Сердечный приступ серьёзный, — сказал он строго. — Ей необходим полный покой. Ни волнений, ни резких разговоров. Если повторится, последствия могут быть трагическими.
Алексей шагнул было к матери, но доктор остановил его взглядом:
— Молодой человек, теперь не время. Она едва пришла в себя.
В комнату вошёл Александр Львович. Слуга успел передать ему весть. Он нашёл сына в коридоре, бледного, как мрамор.
— Что случилось? — голос его был сух и суров.
— Я… я сказал ей правду, — с трудом выговорил Алексей.
— Какую правду?
— Что я женат.
Между ними повисла тишина. Александр Львович медленно расстегнул пуговицы, посмотрел на сына долгим тяжёлым взглядом.
— Женат? — повторил он, и в голосе не было удивления, только ледяное спокойствие. — Ты понимаешь, что ты сделал?
— Да, отец. Я люблю эту девушку и венчался с ней.
Александр Львович прошёлся по коридору, заложив руки за спину.
— Хорошо. Мы ещё поговорим. Но знай, твоя мать теперь между жизнью и смертью. Ты обязан был щадить её.
Эти слова обрушились на Алексея ещё тяжелее, чем материнский упрёк. Он стоял, как преступник, ощущая груз вины.
В доме наступила тягостная тишина. Слуги ходили на цыпочках, окна завесили, чтобы не тревожить больную. Наталья Петровна лежала неподвижно, и только редкое дыхание напоминало, что жизнь ещё не покинула её.
Алексея больше не подпускали к матери. Отец говорил с ним мало и холодно. А сам Алексей мучительно рвался к Дарье — единственной, у кого он мог найти утешение. Но оставить мать в таком состоянии было непозволительно.
Прошла ночь, тревожная и длинная. Алексей почти не сомкнул глаз — то сидел в кресле, то ходил по комнате, слушая каждый звук из материнских покоев. На рассвете наконец, вызвали доктора вновь. Осмотрев больную, он немного смягчился.
— Опасность миновала. Но ей нужен полный покой, уход и тишина. Постарайтесь, чтобы ничто не взволновало её вновь.
Весть о том, что состояние матери улучшилось, принесла Алексею облегчение, но и новое бремя: он ясно понял, что теперь вся семья будет смотреть на него, как на виновника её недуга.
Наталья Петровна впервые приоткрыла глаза. Лицо её было бледным, измождённым, но взгляд — прежним, властным. Она позвала мужа, и Александр Львович склонился к ней.
— Александр… он сказал… что женат… — прошептала она.
— Тсс, тебе нельзя волноваться, — остановил её муж. — Всё уладится.
Но Наталья Петровна слабо покачала головой.
— Я должна знать… где она…
Александр Львович промолчал. Он видел, что вопрос мучает жену больше, чем болезнь.
Тем временем Алексей, узнав, что матери лучше, решил написать Дарье записку. Он вышел на улицу, будто прогуляться в сад, и отдал записку мальчишке.
В письме было всего несколько строк:
«Даша, милая, прости меня. У нас беда. Мама тяжело хворает. Я не могу прийти, но сердце моё с тобой. Жди — я найду способ увидеть тебя.»
Вернувшись домой, он застал мрачную атмосферу.
**
Дарья дрожащими пальцами разворачивала записку. Сердце сжалось, когда она дочитала до слов: «Жди — я найду способ увидеть тебя.» Весь день она ждала. Металась по апартаментам, ясно понимая, что богатство не приносит облегчения.
Он пришёл вечером. Бледный, взволнованный, но с тем же живым огнём в глазах. Он схватил её за руки.
— Даша… завтра я уже не смогу вырваться. А послезавтра — отъезд. Сегодня наш последний вечер.
У неё перехватило дыхание.
— Уже…? Но я думала… может, ещё неделя…
— Нет, — качнул он головой. — Отец и мать решили ускорить всё. Мне велено выехать вместе с наставником. Но сегодня мы будем вместе. Ты и я.
Дарья сжала его руку, будто боялась, что он растворится в воздухе.
— Как я буду жить без тебя?
— Ты будешь ждать. Я клянусь, я вернусь к тебе. Всё это время я буду думать только о тебе. Каждый день. Писать тебе письма. А ты… храни меня в своём сердце, Даша.
— Сегодня мы вместе, и ничто не имеет значения, — сказал он. — Пусть завтра придёт разлука, но я унесу с собой твою улыбку и твой взгляд.
Дарья прижалась к нему, слёзы тихо текли по щекам. Он целовал её слёзы, говорил шёпотом слова любви, уверенности, клятвы.
— Скажи мне ещё раз, что ты моя, — попросил он.
— Я твоя. Навсегда, — прошептала она.
Это их последняя встреча перед долгой разлукой.
Утро отъезда выдалось пасмурным, словно само небо печалилось о предстоящей разлуке. В доме Мезенцевых царила особенная тишина, та самая, что наступает перед важными событиями, когда каждый звук кажется слишком громким, а каждое слово — весомым, как свинец.
Наталья Петровна лежала на бархатной кушетке в своей спальне, укрытая кашемировым пледом. Лицо ее было бледным, но спокойным, словно сердечный приступ выжег из души всю прежнюю тревогу и гнев. Доктор накануне долго держал руку на ее пульсе, качал седой головой и прописал полный покой, лекарственные капли и никаких волнений.
Алексей время от времени выходил в коридор. Взгляд его то и дело скользил к двери, за которой лежала мать, и каждый раз сердце сжималось от вины.
Наконец, Алексей тихо прошел в материнскую спальню. Наталья Петровна лежала с закрытыми глазами, но он знал, что она не спит. Слишком ровным было ее дыхание, слишком напряженными — черты лица.
— Мама, — позвал он негромко.
Она пошевелилась, открыла глаза.
- Подойди ко мне, мой мальчик, она пошевелила рукой.
Алексей опустился на колени рядом с кушеткой. Мать обняла его за голову, прижала к себе, как делала когда-то, когда он был совсем маленьким и прибегал к ней с разбитыми коленками или детскими обидами.
— Прости меня, — едва слышно проговорила Наталья Петровна. — Прости глупую женщину, которая хотела как лучше...
— Мама, не надо, — Алексей почувствовал, как перехватывает горло.
— Нет, я скажу. Езжай спокойно. Всё будет хорошо. Ни о чем не переживай. И береги себя там, за границей. Что бы ни было, но ты мой сын, и я люблю тебя.
Алексей поднял взгляд, посмотрел на матушку. В материнских глазах больше не было ни упрека, ни желания бороться. Только материнская любовь и благословение, которые были дороже любых слов.
— Спасибо, мама, — выдохнул он.
К удивлению своему, больше ни о чем она не спрашивала. Ни о Дарье, ни о том, как они поженились, ни о планах на будущее.
В доме не было суеты обычных проводов, только тихое достоинство семьи, привыкшей держать эмоции при себе.
Внизу, у кованых ворот особняка, поджидал Александр Львович. Отец стоял рядом с каретой, держа руки за спиной, и глядел на осенние деревья. Лицо его было спокойным, сдержанным, как всегда бывало в серьезные моменты. Он не одобрял тайного брака сына, но понимал, что возвращать прошлое бесполезно.
Алексей спустился по мраморной лестнице.
— Готов? — спросил отец, когда Алексей подошел ближе.
— Да, папа.
Александр Львович положил руку на плечо сына, легко сжал. В этом жесте было больше понимания и прощения, чем в любых словах.
— Поехали. Опаздывать нельзя.
За углом, прячась в тени липовой аллеи, стояла Дарья. Она приехала проводить мужа, но подойти ближе не решалась. Сердце ее билось так громко, что, казалось, его слышит вся улица. Девушка видела, как Алексей садится в карету, как отец его устраивается рядом, как кучер Петр поправляет вожжи.
В последний момент Алексей обернулся, словно почувствовал ее взгляд. Их глаза встретились через всю ширину улицы, и в этом коротком взгляде было все — и любовь, и боль разлуки, и обещание вернуться. Дарья прижала ладонь к губам, послала ему воздушный поцелуй. Алексей едва заметно кивнул.
Карета тронулась с места, колеса ее загрохотали по булыжной мостовой. Дарья провожала ее взглядом, пока та не скрылась за поворотом. Только тогда она позволила себе заплакать.
Легкий ветер с Невы колыхал полы ее темного пальто, щипал щеки. Слезы стекали по лицу, но девушка не вытирала их. Пусть текут — они омывали боль разлуки и в то же время несли в себе надежду на скорую встречу.
Дарья знала, что теперь ей предстоят долгие месяцы ожидания. Но в груди теплилась уверенность — их любовь была сильнее всех препятствий, а разлука лишь временное испытание, которое они преодолеют.
Вечер опустился на Петербург. Дарья вернулась в дом мадам Эльзы уже после того, как поезд унёс её счастье за границу. Казалось, стены комнаты сузились, стало душно. Она сидела на краю кровати и перебирала в руках нитку жемчуга. Всё происходившее с ней в последние недели — венчание, вечер в ресторане, ночь у озера — теперь казалось сном. Только кольцо на пальце напоминало: всё было по-настоящему.
Эльза, заглянувшая к ней поздно вечером, мягко произнесла:
— Ну что, сударыня, ваш барин уехал?
Дарья кивнула.
— Тогда привыкайте к новому порядку. Здесь вас никто не обидит. Живите спокойно, ждите.
Дарья благодарно кивнула. Ей было всё равно, что подумает мадам Эльза. Она знала одно: теперь она жена Алексея. Это давало силы.
Наутро Дарья проснулась рано. Села у окна и долго смотрела, как люди спешат по улице. Всё вокруг шло своим чередом, только её мир изменился. Она чувствовала пустоту, но и тихую радость.