Часть 9. Глава 54
Мария Викторовна Краскова, поспешно покинув собственный особняк с прилегающим большим участком, которые втайне ото всех, – даже прислуга не знала, – именовала не иначе, как поместьем, решила, что будет слишком очевидно просто помчаться на Московский железнодорожный вокзал или в аэропорт Пулково, чтобы сесть на поезд или самолёт и умчаться подальше от города.
Будучи женщиной умной, она прекрасно понимала: если ее уже разыскивают в родном городе, то значит недалёк час, когда объявят в федеральный розыск, и тогда совсем скоро ее портреты в больших количествах появятся на досках объявлений «Их разыскивает полиция». А может, и «Плен-перехват» объявят, или как эта штука у них там называется, – тревожно думала Клизма, уныло глядя в окно такси, которое везло ее в сторону, где, как она была уверена, ее искать пока не станут, – Гатчина. Чтобы полиция не проследила, куда отправилась опальная чиновница, такси она тоже заказала не со своего телефона, который отключила сразу же, сев в машину (боялась быть отслеженной), а с аппарата одной из горничных: просто потребовала, и всё.
Единственное, о чём глубоко сожалела Клизма, так это о том, что ничего не сказала единственному сыну Клименту. Она утешала себя возможностью поступить так позже, когда окажется за границей. Но прежде требовалось туда попасть, и путь, избранный Марией Викторовной, был не из простых. Чиновница планировала сначала добраться до Гатчины, там сесть на поезд, добраться до Пскова, оттуда махнуть в Сочи, дальше купить билет на какой-нибудь круизный лайнер и вскоре оказаться в Турции, а там уже «весь мир под ногами, я счастлив и нем», как пелось в одной песне любимого барда Красковой – Владимира Высоцкого.
Но как ни старалась она отвлечься, а мысли постоянно возвращались к сыну. Что он будет делать без нее? Сможет ли выстоять перед искушениями взрослой жизни? Прежде мать постоянно держала его в узде, стараясь, чтобы Климент окончательно не скатился, превратившись в изнеженного мажора, который ничего не умеет, кроме как тратить родительские деньги. Правда, он постоянно только этим и занимался, ведя праздную жизнь, но недаром Марию Викторовну, – знала это прекрасно, – звали Клизмой. Умела прочищать мозги для пущей ясности, и Климент много раз в том убеждался.
Но теперь он остался совершенно один, и что с ним дальше будет, мать не знала. Да, она оставила ему много денег на трёх банковских счетах, открытых на подставные фамилии, доступ к которым был только у нее, и собиралась по-прежнему содержать своего великовозрастного балбеса, обеспечивая его всем необходимым. Средств, которые она «заработала», им обоим должно хватить до глубокой старости, если, конечно, не шиковать слишком. Но Клизма и не собиралась, памятуя о том, на чём погорали подпольные миллиардеры, сбежавшие из России в Европу: вели себя слишком открыто и независимо, скупая недвижимость, драгоценности крутые тачки. И чем это для них заканчивалось? То одного экстрадировали, то другого, а кого не могли, те «случайно» тонули в своих роскошных бассейнах или падая с яхты в океан.
Клизма спланировала свой побег поспешно, но постаралась всё предусмотреть. Таксист довёз ее до Гатчины, но не до самого железнодорожного вокзала: пассажирка попросила ее высадить за километр от него, сбивая полицию: если вдруг захотят проследить, куда направилась, то это их здорово запутает. Едва одного такси отъехало, как Мария Викторовна достала телефон, оформленный на одного из подчинённых, и вызвала другое. Через десять минут она уже была возле кассы и покупала билет до Пскова.
***
Я по-прежнему не могу дозвониться до Игоря. Ну что же там на Северном флоте за учения такие, что человек с семьей связаться не имеет права! Даже такой, как мой муж, капитан первого ранга, командир новейшей АПЛ! И на него тоже немного злюсь. Хоть бы придумал какой-нибудь способ со мной связаться. Через штаб Балтийского флота, например, пусть бы приехал посыльный и сказал: «Эллина Родионовна, в такое-то время у вас сеанс связи с вашим супругом». Всё бы бросила и рванула к нему, лишь бы поскорее сообщить главную новость нашей совместной жизни – я беременна!
Осаживаю себя, вспоминая одно четверостишие, которое попалось однажды на глаза:
«Забыть моряка – это подлость.
Не ждать моряка – это месть.
Любить моряка – это гордость.
А ждать моряка – это честь».
«Вот ничего другого тебе, Элли, не остаётся, как ждать и терпеть», – думаю, но уже через полчаса, не выдержав, хватаю телефон и набираю номер брата Димы, чтобы порадовать его своим распрекрасным известием. Он ведь сам многодетный папа, должен меня понять. И еще как понимает! Мне кажется, брат даже прыгает от радости, а еще слышу, как кричит своей жене:
– Алла! Представляешь, Элли снова беременна!
– Поздравь ее от меня и пожелай удачи, – смеётся невестка, продолжая что-то делать по дому. Ну да, это у меня есть неоценимая Роза Гавриловна, а Диме финансовое положение не позволяет нанимать кого-либо для помощи своей второй половине. Прости, братик, но здесь уж ты сам, взрослый же дядя.
Мы говорим о том, как дела, Дима сообщает, что уже две недели не может дозвониться до родителей. Приходится ему соврать, что мама уговорила папу отправиться в паломнический тур по святым местам: сначала Соловки, после Валаам, затем еще куда-то. В тех местах со связью плохо, но когда вернутся, обязательно позвонят и расскажут о впечатлениях. Даже говорю Диме, что хотелось бы всем собраться. Но когда это только будет? Молчу о случившемся с домом родителей в Волхове, иначе знаю брата: рванёт туда смотреть, а потом замучает вопросами. Счастье в неведении. Расскажу ему всё задним числом, потому как у его Аллы слабое сердце, нельзя ей сильно волноваться.
Мы обсуждаем с Димой детей, делимся новостями. Некоторое время назад я рассказала ему о мальчике Мише, который поселился в нашем доме, будучи вызволен из омского Дома ребёнка. Тогда брат не совсем понял, зачем я так поступила, сказав, лучше бы сразу отвезла пацана к родному отцу – Гранину. Пришлось и на этот раз придумать, что у Никиты пока нет времени, закрутила его личная жизнь (что, кстати, правда), но в скором будущем он воссоединится со своим сыном. Теперь же мне ничего не остаётся, как сказать Диме правду. Вернее, почти: не сообщаю об отказе Никиты от Миши, а излагаю события так: Гранин попал в аварию, пережил клиническую смерть. Он находится в нашей клинике в коме, в стабильно тяжелом состоянии. Выживет или нет неизвестно, а ребёнку нужен уход. Потому я решила до выздоровления Никиты оставить Мишу у себя. Про то, что этот мальчик формально стал моим сыном, опять не говорю. Дима вряд ли оценит этот мой поступок.
Я рассказываю про Олюшку и то, как она подружилась с Мишей, про то, как идут дела на работе. Что у нас недавно назначили новую заведующую клиникой вместо Гранина, ей оказалась Ольга Тихонькая, некогда работавшая у Никиты секретарём в приёмной. Дима смеётся, рассуждая о том, как некоторые дамы умудряются строить себе карьеру. Из пешек в дамки, как говорится. «Вот и тебе, Элли, надо было не учиться и гордость свою показывать, а стать чьей-нибудь любовницей, глядишь, и заняла бы кресло главврача», – в шутку говорит брат.
Мы смеёмся, и я скрываю от него, – прости, Димочка, но так надо! – еще одну новость: о решении, которое сейчас оформляется в высших эшелонах власти. И о гуманитарном проекте, придуманном доктором Вежновцом, и о том, кто вскоре сменит его на посту главного врача клиники имени Земского. «Не говори «гоп!», пока не перепрыгнешь», – так всегда говаривал папа, потому и рано Диме знать.
– Ой, погоди, совсем забыл тебе сказать! – неожиданно говорит брат. – Ты смотрела криминальные новости?
Смеюсь в трубку.
– Мне острых ощущений и на работе хватает выше крыши. Порой такие события случаются, впору книжку о них писать.
– Это да, работёнка у вас там, как на передовой, – соглашается Дима. – Но я не об этом. Сегодня утром, пока завтракал, услышал: первый заместитель главы комитета по здравоохранению мэрии Санкт-Петербурга... Так, кажется. Краскова объявлена в федеральный розыск, она подозревается в коррупции, мошенничестве и много еще в чём.
Я слушаю брата и ушам своим не верю.
– Дима, это точно не фейк какой-нибудь?
– Нет, серьезно всё. По телевизору показали. Диктор текст прочитал. Там еще говорили, мол, она наворовала то ли три миллиарда, то ли четыре. Короче, очень много!
Я слушаю его, это кажется невероятным. Несокрушимая, непотопляемая Клизма и вдруг – разыскивается полицией всей страны?!
– Дима, а почему ее ищут? Что, сразу арестовать не смогли?
– Ну ты даёшь, сестрёнка! – смеётся брат. – Кто в Питере живёт, я или ты?
– Я, но работа…
– Ой, знаю, знаю. Короче, когда к ней пришли с обыском, оказалось, она собрала вещички и рванула в неизвестном направлении.
– Ничего себе… – выговариваю ошеломлённо. – Куда же это она, интересно, могла поехать? За границу полетела, наверное.
– А вот и нет, – произносит загадочно Дима.
– Братик, ты меня пугаешь… тебе что-то известно?
– Ага, – радуется он, как ребёнок. – Я видел ее полчаса назад.
– Что?! Где?!
– Да здесь, у нас, в Пскове.
В горле пересыхает, слова вымолвить не могу. Хватаюсь за стакан с водой, делаю крупные глотки, рискуя подавиться, но это единственное, что помогает хоть как-то вернуть себе контроль над дыханием. Сердце бешено колотится, ладони слегка потеют от волнения.
– Подробнее! – требую, стараясь придать голосу спокойный тон, но получается с трудом.
– Да ничего такого, – говорит Дима, стараясь загладить напряжение (он всегда меня чувствует, даже на расстоянии). – Я приятеля подвозил до аэропорта. Он с семьёй собирался на отдых в Сочи. Попросил их подбросить втроём, чтобы тачку не оставлять – там парковка дорогая, а времени утром мало. Ну, я так и сделал. Приехал, высадил их, собрался трогаться с места… и вижу: эта ваша Краскова собственной персоной. Выбралась из такси, сунула водителю купюру, чтобы тот её чемоданы до здания аэропорта донёс, и потом осталась там стоять, словно никуда не спеша, совершенно спокойная, будто знала, что её никто искать не будет.
– Дима, ты уверен, что это была она? – спрашиваю, стараясь не выдать дрожь в голосе.
– Так говорю же, – отвечает он невозмутимо. – Утром её портрет по телевизору показывали, запомнил. Чётко и ясно. У нее лицо такое… неприятное.
– И она что же, не изменилась никак? Платок не надела, парик, чёрные очки?
– Не-а, была, как есть, – говорит Дима. – Видимо, думает, что здесь искать не будут. Уверена в себе до невозможности.
– Ты в полицию сообщил? – спрашиваю.
– Элли, нет, – голос Димы становится серьёзным, почти тяжёлым. – Ты же знаешь: после того случая им не доверяю.
Да, всё верно. На брата однажды было совершено покушение: его сбила машина, которую так и не нашли. Если бы захотели – отыскали бы. Но, видимо, нашлись дела поважнее. С тех пор доверие к официальным органам у Димы полностью подорвано. Я не спорю, потому что сама знаю, как это ощущается, когда системе оказываются неинтересны беды маленького человека.
– Она одна была? – возвращаюсь к разговору, который теперь больше напоминает допрос.
– Да.
– А куда могла полететь, как думаешь? – спрашиваю, пытаясь удержать спокойствие и рассудок.
– В Сочи, ясное дело. Туда же, куда мой приятель. В этот день других рейсов не было – Псков маленький город, вариантов немного, – отвечает он.
Я говорю, что пора возвращаться к работе, обещаю позвонить, как только будут новости о родителях. Дима ещё раз поздравляет с «особенным положением» и кладёт трубку. Тишина кабинета вдруг кажется ещё более гнетущей, чем прежде. Обхватив голову руками, пытаюсь выстроить события в голове: куда Краскова могла направиться, что оставила сына здесь, зачем вообще решилась улететь одна? Потом думаю о том, стоит ли мне «сообщить куда следует».
Минуту пытаюсь собраться с мыслями, а потом решительно набираю номер капитана Рубанова. Рассказываю, что сегодня Марию Викторовну Краскову видели в аэропорту Пскова. Илья, немного удивлённый, начинает задавать уточняющие вопросы. Я отвечаю спокойно, коротко:
– Илья, мне об этом рассказал знакомый. Он удивился, встретив её там. Больше ничего не знает. Кто именно это сообщил, не скажу – это не важно. Краскова в федеральном розыске. Дальше действуйте сами.
Рубанов благодарит. Я кладу трубку и снова возвращаюсь к мыслям о Красковой. Точнее, о её сыне. Дима его рядом с матерью не видел. Значит, она оставила его здесь, в Питере, без присмотра? С каждой секундой мысль становится всё более поразительной. Как можно было так поступить? Как вообще человек способен оставить ребёнка, будто он вещь? Ну да, Климент не маленький мальчик, и всё же…
Самая важная мысль приходит следом. Она звучит вопросом: как бегство Клизмы отразится на клинике имени Земского?