— Я не могу так больше, Андрюш... Понимаешь? Не-мо-гу.
Марина отодвинула тарелку с пловом, который еще минуту назад уплетала за обе щеки. Рис дымился, зира пахла солнцем и летом, но взгляд жены был холодным, как ноябрьская лужа.
— Что такое, Мариш? Невкусно? Я же как ты любишь сделал, с барбарисом...
— Дело не в плове, Андрей. Дело в нас.
Она подняла на него глаза, и в них была такая вселенская усталость, что у Андрея самого опустились руки. Он уже знал, что сейчас начнется. Этот разговор, как старая пластинка, которую заело на самой тоскливой песне, крутился в их доме все чаще.
— Скоро у родителей юбилей. Золотая свадьба. Все съедутся. Сестра с мужем из Германии прилетит... брат со своей из Москвы...
Андрей молча кивнул. Он знал. И к этому «съезду элиты», как он его про себя называл, морально готовился уже месяц. Готовился к снисходительным взглядам зятя-немца, владельца какой-то логистической фирмы, и покровительственным похлопываниям по плечу от свояка-москвича, который крутился где-то в строительном бизнесе.
— И опять начнутся вопросы, — Марина перешла на сбивчивый шепот, будто враги подслушивали за дверью. — А как вы? А где отдыхали? А что нового? А кем Андрей работает? А сколько получает?..
Она закрыла лицо руками.
— Мне стыдно, понимаешь? Стыдно называть твою зарплату родителям.
Вот она. Главная фраза вечера. Резанула без ножа.
Андрей молчал. А что тут скажешь? Он смотрел на свои руки, лежавшие на столе. Широкие ладони, мозолистые пальцы, въевшаяся в кожу древесная пыль, которую не отмыть никаким мылом. Руки столяра-краснодеревщика. Руки, которые могли из бесформенного куска дерева создать чудо. Но эти руки не умели печатать деньги.
— Сеструхин Генрих им на юбилей путевку в Кисловодск подарил, в лучший санаторий. Олег, братец ненаглядный... машину отцу обещал обновить. А мы что? Опять принесем твою вот эту... как ее... шкатулку?
В ее голосе прорвалось такое откровенное презрение к его работе, к делу всей его жизни, что у Андрея что-то оборвалось внутри. Он мог выдержать упреки в безденежье, сравнения с другими, но это...
Он медленно поднялся из-за стола. Марина вздрогнула, ожидая крика, скандала. А он просто посмотрел на нее долгим, непонятным взглядом. Таким, каким смотрят на совершенно чужого человека, случайно оказавшегося в твоем доме.
— Хорошо, Марин, — тихо сказал он. — Будет им подарок. Такой, что никому стыдно не будет. Обещаю.
Она не поняла. Она ждала чего угодно, но не этого ледяного спокойствия. В его глазах не было ни обиды, ни злости. Там было что-то другое. Что-то новое и страшное. Пустота.
*****
Следующий месяц превратился в странный, молчаливый марафон. Андрей будто не жил больше дома, а просто приходил переночевать. Глубокой ночью скрипела кровать, и в спальню тут же вползал густой, едкий запах морилки и дерева. Его рабочая одежда, брошенная на стул, казалось, пахла сильнее, чем он сам.
Этот плотный аромат и стал новой стеной между ними. Все попытки Марины пробиться сквозь нее, заговорить, узнать хоть что-то, разбивались о короткое, безразличное «увидишь», брошенное куда-то в сторону.
— Как дела?
— Нормально.
— Ты поел?
— Да.
— Может, расскажешь, что ты там делаешь? Какой подарок?
— Скоро увидишь.
И все. Ни слова больше. Марина сходила с ума от неизвестности. В голову лезли самые дикие мысли. Уж не связался ли он с какими-нибудь темными делишками? Может, влез в долги, чтобы купить что-то дорогое и пустить пыль в глаза ее родне? От этой мысли ей становилось дурно.
Она даже пару раз спускалась к гаражу, дергала запертую дверь, пыталась заглянуть внутрь, но ничего не видела. Слышала только мерный стук инструментов и жужжание станка.
Чем ближе была дата юбилея, тем сильнее ее трясло. Родственники уже обрывали телефон, обсуждая детали торжества в ресторане. Мать в трубку щебетала, какой Генрих молодец, как он обо всем позаботился. А у Марины на вопрос «Что вы дарите?» был только один ответ: «Сюрприз».
В день «Х» Андрей появился на пороге квартиры преобразившийся. В новом, идеально сидящем костюме, белой рубашке и с бабочкой. Марина ахнула. Она и забыла, каким он может быть красивым, когда снимает свою рабочую робу.
— Ты где это взял? — только и смогла вымолвить она, глядя на дорогой костюм.
— Купил. Не в шкатулке же мне ехать, в самом деле, — усмехнулся он одними уголками губ.
В его руках была большая, тщательно упакованная в мешковину и перевязанная джутовой веревкой вещь, формой напоминающая картину.
Всю дорогу до ресторана они молчали. Марина кусала губы и украдкой поглядывала на мужа. Этот спокойный, чужой мужчина пугал ее гораздо больше, чем тот Андрей, который мог вспылить и накричать.
Ресторан гудел, как растревоженный улей. Все были нарядные, шумные, успешные. Генрих из Германии басил анекдоты, сверкая золотой коронкой. Олег из Москвы размахивал ключами от новой отцовской машины. Сестра и невестка мерились брендами на сумочках.
Марину и Андрея встретили снисходительно-радушно.
— О, наши отшельники! — зычно прокричал Олег. — Андрюха, ты где пропадал? Все в своем гараже в стружке копаешься? Бизнес-план строгаешь?
Все засмеялись. Андрей лишь вежливо улыбнулся и поздравил тестя с тещей.
Началось вручение подарков. Путевка в Кисловодск под аплодисменты. Ключи от машины под восторженные возгласы. Дорогие часы, бытовая техника, конверты с деньгами...
Наконец, очередь дошла до них. Марина почувствовала, что сейчас провалится сквозь землю. Все взгляды устремились на них.
— Ну, а теперь сюрприз от младшенькой! — провозгласил тамада.
Андрей молча встал, взял свой сверток и подошел к родителям жены.
— Николай Петрович, Анна Сергеевна... Я не умею говорить красивые слова. И не могу подарить вам санаторий или автомобиль. Я могу подарить только то, что умею делать руками и сердцем.
Он потянул за веревку, и мешковина соскользнула на пол.
В зале повисла тишина. Такая густая, что, казалось, ее можно потрогать.
На резной подставке из темного мореного дуба стояло их семейное древо.
Но это было не просто древо. Это была целая жизнь. В корнях, мощных и узловатых, угадывались лица прадедов и прабабок со старых, чудом сохранившихся фотографий. Ствол образовывали сами юбиляры – молодые, какими они были на свадебном снимке пятьдесят лет назад. Их фигуры были вырезаны с такой невероятной точностью и любовью, что казались живыми.
А от ствола расходились ветви. Дочери — Марина и ее сестра — с мужьями. Сын с семьей. И маленькие веточки-листочки — их внуки. У каждого было портретное сходство. Каждый листочек, каждый завиток коры был произведением искусства.
Над кроной дерева парили два голубя, держащие в клювах ленту с надписью: «Где любовь, там и жизнь».
Тесть, Николай Петрович, бывший военный, суровый и несентиментальный мужик, медленно поднялся. Он подошел к древу, коснулся своей фигурки, провел пальцем по лицу молодой жены... И все увидели, как по его щеке скатилась скупая слеза.
Он обернулся к Андрею. Посмотрел на него долго-долго. А потом шагнул и крепко, по-мужски, обнял зятя.
— Спасибо... сынок. Лучшего подарка... за всю жизнь не получал.
Тишину разорвал всхлип. Это была теща. Анна Сергеевна, всегда такая гордая и неприступная, плакала, не стесняясь.
Генрих, который секунду назад бахвалился своими евро, молча рассматривал мельчайшие детали резьбы, покачивая головой. А Олег... Олег, хвастун и балагур, просто стоял с открытым ртом, глядя то на древо, то на руки Андрея. Руки в старых мозолях, которые создали это чудо.
*****
Обратно они ехали в оглушительной тишине. Но это была уже другая тишина. Не ледяная и отчужденная, а теплая и звенящая.
Когда машина остановилась у подъезда, Марина не выдержала.
— Прости меня, — шепотом сказала она.
Он повернулся к ней. В свете уличного фонаря она видела каждую морщинку у его глаз.
— За что?
— За все. За стыд. За глупость. Я... я ведь даже не знала, что ты... что ты такой. Я видела только зарплату, цифры... А ты... ты вон оно что...
Слезы текли по ее щекам, размазывая дорогую тушь.
Андрей смотрел на нее все тем же спокойным взглядом. Но теперь в его глазах не было пустоты. Там была тихая грусть.
Он протянул руку и стер слезинку с ее щеки своим огрубевшим пальцем.
— Деньги — это пыль, Марин. Они приходят и уходят. А то, что в руках и в сердце — оно навсегда. Стыдно бывает не когда денег мало, а когда внутри пусто. Понимаешь?
Она молча кивала, не в силах вымолвить ни слова. И в этот момент она поняла, что все эти годы жила рядом с настоящим сокровищем, пытаясь променять его на горстку медяков. И впервые за долгое время ей стало стыдно. Но не за его зарплату.
А за саму себя.
🎀Подписывайтесь на канал — впереди нас ждет еще много интересных и душевных историй!🎀