Дима входил в квартиру, и вместе с ним врывался запах вечернего города, чужого офисного кофе и усталости. Он всегда был таким — шумным, громким, заполняющим собой все пространство их, в общем-то, не маленькой, но вечно тесной из-за его раскиданных вещей квартиры. Он бросал ключи в стеклянную вазу на тумбе — всегда мимо, с глухим стуком о дно, — вешал пиджак на спинку стула, а не в шкаф, тяжело вздыхал и произносил сакральную фразу:
— Уффф… Выжали, как лимон. Ничего не хочу. Ничего не могу.
Это был сигнал. Сигнал к тому, что его день, полный важных встреч и решений, окончен. А ее день, полный таких же встреч (по Zoom) и решений (какую кашу сварить Марку), но еще и бесконечного быта, должен был продолжиться в усиленном режиме. Потому что теперь у нее на попечении был еще один большой, уставший ребенок.
Света в этот раз не бросилась ему навстречу. Не поставила на стол сразу же теплый ужин. Она стояла у ноутбука на кухне, заваленной папками, детскими раскрасками и чашками с недопитым чаем, и пыталась вставить в презентацию сложный график. Пальцы летали по клавиатуре. Марк капризничал у нее под ногами, требуя внимания.
— Свет, ты что, не слышишь? Я голодный, как волк, — раздался из прихожей его голос, уже с ноткой раздражения.
— Сейчас, Дим, минуточку, — пробормотала она, не отрываясь от экрана. — Просто допилю…
Он появился в дверях кухни — большой, недовольный. Его взгляд скользнул по ней, по ноутбуку, по плачущему сыну.
— Опять твои «допилю»… Брось, никто не умрет, если ты сделаешь это завтра. Иди лучше, накормишь меня наконец. И займись ребенком, а то он тут прямо ноет.
Света на секунду закрыла глаза. Собрала всю волю в кулак, встала.
— Дима, — начала она, и голос ее прозвучал непривычно ровно. — У меня тоже был рабочий день. Очень тяжелый. И он еще не закончился. Я не присела ни разу с обеда.
— Ну и что? — он искренне не понимал. — У тебя же это… несерьезно. Фриланс. Порисовала в компьютере и свободна. А я-то в людях, в стрессе…
Он махнул рукой и плюхнулся на стул, доставая телефон.
Света посмотрела на него. Посмотрела на его уставшее, привыкшее к комфорту лицо. На его руки, которые умели только печатать отчеты и листать ленту соцсетей. И приняла решение. То самое, которое зрело в ней месяцами.
Она молча подошла к холодильнику. Сняла с него магнитик, которым были прикреплены два листа бумаги. Один — со списком продуктов. Второй… Второй она протянула ему.
— Что это? — недовольно буркнул он, не отрываясь от экрана.
— Распечатка. Моя поездка. Завтра утром уезжаю на конференцию. Вернусь послезавтра к ужину.
Он медленно поднял на нее глаза. В них читалось сначала непонимание, потом изумление, а затем — чистая, неподдельная ярость.
— Ты… Ты что, с ума сошла?! — он швырнул телефон на стол. Тот звякнул, задев чашку. — Какая еще конференция?! А кто всем этим будет заниматься? А Марк? А я? Я же работаю!
— Я тоже работаю, Дима, — ее голос все так же оставался ледяным и ровным, будто она диктовала коммерческое предложение самому сложному клиенту. — Это моя работа. Мой шанс. Ты справишься. Отпросись на день, если надо. Вот расписание Марка на эти дни: во сколько сад, что на обед, какие кружки. Вот список дел по дому. Продукты я все купила.
Он вскочил, сметая со стула свой же пиджак. Его лицо покраснело.
— Да ты вообще охудела! — закричал он. Это было его любимое слово, когда он терял над собой контроль. — Я устал после работы! Я не могу еще этим всем заниматься! Это твои обязанности! Убирай сама! Готовь сама! Занимайся ребенком сама!
Тишина, наступившая после его крика, была оглушительной. Даже Марк на секунду замолчал, испуганно глядя на отца.
Света не отступила ни на шаг. Не заплакала. Она взяла со стола свою кружку, допила из нее остывший чай и поставила обратно с тихим, но четким стуком.
— Странно, — сказала она почти задумчиво. — А я со всем этим справляюсь каждый день. И работаю. И почему-то не срываюсь на крик. Может, потому что я и так уже все тяну на себе? Всю эту семью.
Она повернулась, взяла на руки испуганного Марка и вышла из кухни, оставив Диму одного с его яростью, его беспомощностью и двумя листками бумаги, на которых была расписана его собственная пытка под названием «ее обязанности».
Она шла укладывать сына, а сама уже мысленно собирала чемодан. Всего на двое суток. Но эти двое суток должны были перевернуть все.
***
Первые полчаса после ухода Светы Дима провел в состоянии легкой эйфории. Тишина. Никаких упреков. Никаких ноющих «сделай то, принеси это». Он — полноправный хозяин положения. Он — глава семьи, который сейчас грамотно и по-деловому разрешит эту мелкую бытовую проблему.
Он посмотрел на список, оставленный Светой. «Забрать Марка из сада в 18:00». «Приготовить ужин: гречка, паровая котлета, огурец». «Проверить уроки (рисование)». «Искупать». «Почитать на ночь». «Помыть посуду». «Пропылесосить в зале».
Дима фыркнул. Ерунда. Не царское это дело. Он же добытчик. Его время стоит дорого. Логичнее делегировать.
Первым делом он открыл приложение доставки еды. Гречка? Котлеты? Нет, это несерьезно. Он заказал на ужин пиццу с дорогой ветчиной и суши-сет. Взрослый, солидный ужин. Потом нашел в записной книжке номер клининговой службы, которую они разок вызывали перед приездом тещи.
— Алло? Мне нужна уборка. Однокомнатная… э-э-э, нет, двухкомнатная квартира. Да, сегодня. Да, полная. И постирать тоже, — он с гордостью оглядел квартиру. Вот он, по-настоящему мужской подход.
Самым сложным был поиск няни. Позвонил в несколько агентств — все были заняты. В отчаянии он скинул в общий чат соседей: «Срочно нужна няня на вечер. Забрать из сада, посидеть 3-4 часа». Откликнулась какая-то студентка из соседнего подъезда. Дима, довольный, выдохнул.
В 17:55 он величественно сообщил студентке-Кате номер группы Марка и откинулся на диване. Дело сделано. Он — гений управления. Он решил все проблемы, не вставая с дивана. Он даже успел пару раз прокомментировать пост коллеги в LinkedIn. Продуктивный вечер.
В 18:30 раздался звонок. Катя-студентка срывающимся голосом сообщила, что Марк наотрез отказывается идти с ней, уперся в косяк двери в саду и ревет. Дима, бурча, рванул к машине.
Марк и вправду был в истерике. «Я не пойду с тетей! Ты не мама! Где мама?!» Дима, краснея под взглядами воспитателей и других родителей, буквально оторвал сына от косяка и сунул в машину.
Дома их уже ждала пицца и команда клинеров — две бойкие женщины в одинаковых фиолетовых фартуках. Они уже гремели пылесосами и швабрами.
— Папа, а что это за тети? — испуганно спросил Марк, прижимаясь к его ноге.
— Убираются, сынок. Чтоб чисто было, — бодро ответил Дима.
— А где мама так громко убирается?
Дима проигнорировал вопрос. Он распаковал пиццу. Марк посмотрел на треугольник с ветчиной с подозрением.
— Я это не буду. Я котлету хочу. Как мама делает.
— Ешь, что дают! — рявкнул Дима, уже начиная терять уверенность.
Видя его расстройство, одна из клинеров, Людмила, подошла к Марку.
— Мальчик, не плачь, хочешь, я тебе сосиску согрею?
— У него на сосиски аллергия, — мрачно буркнул Дима, вдруг вспомнив этот факт из списка Светы.
Суши Марк тоже есть отказался. В итоге он грыз огурец, плача над тарелкой. Клинеры мыли пол на кухне, и Диме с Марком пришлось сидеть в зале, как в осаде.
Потом началось рисование. Марку нужно было раскрасить бобра в синий цвет. Карандаш сломался. Дима потянулся точить его, но точилка куда-то подевалась. Ее, как выяснилось, «убрали в ящик» бдительные клинеры. Марк заревел с новой силой.
К девяти вечера клинеры, получив круглую сумму, ушли, оставив за собой стерильный, чужой блеск. Вещи на полках стояли не на своих местах. Пахло химией. Марк, измученный и голодный, наконец уснул в одежде прямо в зале, не дождавшись чтения.
Дима сидел на кухне среди блестящих поверхностей и смотрел на счет: клининг, няня, еда… Сумма была неприличной. За эти деньги он мог бы купить ей… Он мог бы купить ей что? Цветы? Духи? А она кормила, убирала и воспитывала каждый день. И еще работала.
Его телефон завибрировал. Света.
— Ну как? — спросила она. В трубке слышался гул голосов, звон бокалов. Она была на каком-то банкете.
— Нормально, — сипло сказал Дима.
— Марк поел? Уснул?
— В общем, да.
Она помолчала.
— Дима. Что случилось?
Ее голос был спокойным. Не злым. Не упрекающим. Просто… знающим.
И он сломался. Он не стал рассказывать про истерику в саду, про аллергию, про потерянную точилку. Он сказал самое главное, что вдруг с кристальной ясностью пришло ему в голову.
— Я… я сегодня потратил кучу денег, Свет. На клининг, на еду, на няню. Кучу.
Он ждал ее упрека. Сказала же — «деньги не главное».
Но она ответила совсем иначе. Тихо и безжалостно.
— Поздравляю. Ты просто впервые попытался оплатить мою работу. Рыночную стоимость моего труда. Узнал, сколько я экономлю этой семье каждый день? Или, если смотреть иначе, сколько я на самом деле зарабатываю невыходом из дома?
Дима открыл рот, но не смог ничего сказать. Он смотрел на идеально вымытую, холодную и пустую кухню. На спящего в зале сына. На экран телефона с цифрами потраченной суммы.
Он не смог купить самого главного — тепла, уюта и покоя. Того, что Света производила из ничего, просто потому что она — мама. Она — жена. Она — хозяйка.
Он сидел один в сияющей чистоте купленного быта и понимал, что его деловой, рациональный мир дал трещину. Самую страшную трещину в жизни.
***
Возвращение было похоже на въезд в чужой, слишком чистый отель. Воздух пахнет химической свежестью, все поверхности блестят, но нет того уюта, того самого запаха дома — смеси кофе, свежей выпечки и детских красок.
Дима встретил ее у двери. Он стоял с таким видом, словно готовился к защите годового отчета перед строгим советом директоров. За его спиной сияла чистота, на столе скромно красовалась та самая гречневая каша (немного подгоревшая по краям) и одна, одинокая паровая котлета. Пахло не едой, а усилием.
— Входи, — он произнес это слишком громко, нервно. — Я… все сделал. Как в списке. Почти.
Света молча прошла в гостиную. Ее взгляд скользнул по безупречным полам, по стерильным полкам. Она увидела спящего Марка — умиротворенного, чистого, в свежей пижаме. И огромный букет роз на столе. Кричащий, дорогой, совершенно не в ее вкусе.
Она сняла пальто. Разместила его в шкафу — не на вешалке Димы, а на своей, аккуратно. Потом повернулась к нему. Он все еще стоял в той же позе, ожидая то ли похвалы, то ли приговора.
— Спасибо, — сказала она ровно. — За цветы. И за то, что справился с Марком.
Он выдохнул — шумно, с облегчением. На его лице появилась робкая улыбка. Он уже готов был начать свою речь — отрепетированную, полную раскаяния и новых обещаний.
Но Света подняла руку, мягко останавливая его.
— Я два дня провела с людьми, которые видят ценность в моих идеях. Которые слушают меня, а не перечисляют, как они устали. Я спала восемь часов подряд. Я ела горячую еду, которую не готовила сама. И я поняла одну простую вещь.
Она сделала паузу, глядя куда-то мимо него, в блестящую, чужую кухню.
— Я не хочу больше быть главным менеджером этого дома. Даже если меня наконец-то «оценят». Эта должность меня увольняет. Без выходных и без компенсации.
Лицо Димы вытянулось. Улыбка исчезла. Он не понимал.
— Но… я же все понял! Я осознал! Я буду помогать, клянусь! Список дел, график… — он засуетился, залебезил.
— Нет, Дима, — ее голос был спокойным, как поверхность озера перед штормом. — Ты не понял. Помощь — это когда ты делаешь МОЮ работу. Я не хочу быть тем, кому нужно помогать. Я больше не несу за это ответственности.
Она подошла к столу, обвела рукой сияющую стерильность кухни.
— С понедельника мы нанимаем домработницу. На пять дней в неделю. На полный день. Готовить, убирать, гладить. Ее зарплата — это наш общий расход. Как ипотека или плата за сад. Или… — она посмотрела на него прямо, — ты берешь на себя пятьдесят процентов этой работы. Без списков. Без моих напоминаний. Без моего ментального контроля. Как взрослый человек. Как равный партнер.
Он молчал. Его рот был приоткрыт. Он готов был к скандалу, к слезам, к просьбам. Но не к этому. Не к этому холодному бизнес-плану по разделу его комфорта.
— Но… это же дорого… И чужая тетя в доме… — это было все, что он смог выжать из себя.
— Дорого? — Света тихо рассмеялась. — Дима, ты только за вчерашний вечер потратил почти ее месячную зарплату. И чужая тетя будет делать только свою работу. И уходить. Она не будет никому предъявлять претензии, что устала. Она не будет ждать благодарности. Это честно.
Она подошла к своему рюкзаку, достала оттуда папку с материалами конференции и новую, дорогую ручку — подарок спонсоров.
— Я не ухожу от тебя. Я ухожу с должности твоей и Маркиной прислуги. Я остаюсь твоей женой и его мамой. Но я больше не ваша проблема. Решайте сами, что для вас выгоднее — платить деньги или платить своим временем.
С этими словами она развернулась и пошла в спальню. Не в их общую. В гостевую. Тот самый чемодан стоял у кровати, нераспакованный.
Дима остался стоять посреди сияющей, купленной за большие деньги чистоты. Он смотрел на одинокую котлету, на дурацкие розы, на дверь в гостевую комнату, которая была прикрыта, но не закрыта наглухо.
Он ждал скандала, бури, войны. А она объявила ему бессрочный мирный договор с совершенно новыми, непривычно честными условиями. И теперь ему предстояло решить, готов ли он под ним подписаться.
А Света за дверью прикладывала ладони к горящим щекам. И впервые за много лет ее слезы были не от отчаяния и усталости. Они были от дикого, первобытного, щемящего страха перед собственной смелостью. И от предвкушения новой жизни.