Утро у Екатерины начиналось так, как она любила: тёплая чашка кофе, тихий стук дождя по подоконнику и ленивый муж, который возился на кухне с бутербродами. Кофемашина, блестящая и дорогая, стояла как символ их «устоявшегося» брака. Андрей подарил её пару лет назад на годовщину, и Катя до сих пор помнила его слова:
— «Теперь у нас всё будет по-взрослому. Кофе каждое утро — как в лучших домах Европы!» — сказал он тогда с широкой улыбкой.
Сейчас она смотрела на эту кофемашину и ловила себя на странной мысли: а если именно с неё и начнётся крах?
— Катя, — протянул Андрей, входя в комнату с двумя тарелками, — ну скажи, я всё ещё умею удивлять?
— Ты? — усмехнулась она. — Удивлять? Разве что количеством майонеза на одном кусочке хлеба.
Он шутливо обиделся, но она знала — под этим весельем пряталась его вечная тревожность. Андрей умел играть роль заботливого мужа, но за этим всегда было что-то скрытое, как тень на стене.
И тут прозвенел звонок телефона. На экране высветилось имя: «Максим».
Катя сразу помрачнела. Этот звонок был как сигнал тревоги, как сирена перед бурей.
— Возьми, — сказала она сухо.
— Да ну, — замялся Андрей. — Опять начнёт жаловаться.
— Возьми, — повторила Катя, и её голос был жёстким.
Андрей нажал кнопку. И понеслось.
Максим, его младший брат, жаловался так, как будто мир против него сговорился. Он снова «погорел» в бизнесе, его выгнали с квартиры, и теперь ему срочно негде жить.
— Я к вам приеду на пару дней, — проговорил Максим по телефону, но прозвучало это не как просьба, а как ультиматум.
Катя чуть не поперхнулась кофе.
— На пару дней? — прошипела она после того, как Андрей отключил звонок. — Ты прекрасно знаешь, что «пару дней» у него обычно растягиваются до полугода.
Андрей развёл руками, словно школьник перед строгой учительницей.
— Кать, он же брат. Ну не можем мы его выгнать.
— Брат, говоришь? — она прищурилась. — А я тогда кто? Соседка, которую можно переселить в кладовку?
Он попытался пошутить:
— Ну… кладовка у нас тёплая.
Катя хмыкнула, но внутри у неё закипало. В этом браке она слишком часто ощущала, что её мнение — факультативное. И кофемашина, стоящая на столе, вдруг показалась ей не подарком, а тонким напоминанием: всё общее. Даже то, что вроде её.
Через три дня Максим уже сидел на их диване, в спортивных штанах и с видом потерпевшего бедствие. Он не стеснялся есть всё подряд, громко зевал и утверждал, что «восстанавливается после стресса».
— Ох, как вы тут живёте шикарно, — протянул он, откусывая от котлеты, которую Катя готовила для себя и Андрея. — Кухня просторная… Вид из окна отличный… Вот если бы мне так повезло.
Катя сжала зубы.
— Тебе не везёт не потому, что мир против тебя, Максим, а потому что ты ничего не делаешь, чтобы ему понравиться.
— Ну да, конечно, — ухмыльнулся он. — У тебя же всё всегда по плану.
Андрей в этот момент сделал вид, что уткнулся в телефон. Катя уловила это молчание: он не собирался вмешиваться. Опять.
Вечером они с мужем сели на кухне. Катя смотрела на гору грязной посуды и не выдержала:
— Андрей, скажи честно. Ты вообще понимаешь, чем всё это кончится?
— Да ну тебя, — вздохнул он. — Давай не будем драматизировать. Мама говорит, надо помочь.
Катя замерла.
— Ага, вот оно что. Значит, мама говорит. А я, видимо, здесь просто статист.
Он нахмурился.
— Не начинай, ладно?
— Нет, Андрей, это ты не начинай. Я не позволю твоей маме и братцу превратить мою квартиру в общежитие.
— Нашу квартиру, — тихо поправил он, и эта фраза ударила её сильнее, чем любое оскорбление.
Через неделю Катя уже чувствовала себя чужой в собственном доме. Максим хозяйничал: включал телевизор на полную громкость, устраивал звонки друзьям в полночь, занимал ванну на час. А однажды Катя обнаружила, что её шампунь наполовину пуст.
— Максим, — сказала она на повышенных тонах, — я тебя предупреждаю: ещё раз полезешь в мои вещи — и вылетишь отсюда, как пробка из бутылки шампанского.
— Да ладно тебе, — усмехнулся он. — У тебя же всего навалом.
Андрей вмешался.
— Кать, ну не будь занудой. Это же мелочи.
— Для тебя мелочи, — она вскинулась. — А для меня это принцип. Если в моём доме человек не уважает даже шампунь, то дальше будет только хуже.
Максим театрально закатил глаза.
— Господи, что за драма из-за шампуня. Ты бы в тюрьме пожила, там вот где настоящие проблемы.
— Так вот туда тебе и дорога, — бросила Катя.
И впервые за долгое время она почувствовала вкус победы, хоть и маленькой.
Но её настоящим ударом стало приглашение на «семейный ужин» от свекрови. Нина Васильевна позвонила сама, с её фирменной мягкой, липкой лаской:
— Катенька, ну что ты, мы ведь семья. Давай соберёмся, поужинаем все вместе. Надо поговорить…
Катя сразу поняла: это ловушка. Но отказаться было нельзя — Андрей уже сиял, мол, вот и шанс «наладить отношения».
Она сидела у окна, смотрела на улицу и думала: вот оно, начало конца. Её квартира перестала быть её крепостью. Теперь каждый шаг был борьбой.
Она сделала глоток кофе из той самой кофемашины и почти рассмеялась.
Стол у Нины Васильевны всегда выглядел так, будто она готовилась кормить полроты военных: тарелки с закусками, холодец в форме петуха, салаты в мисках размером с тазик. Екатерина смотрела на всё это изысканное изобилие и думала: даже трапеза у этой женщины — инструмент давления. Ни крошки еды, всё рассчитано на эффект.
— Катенька, садись ближе ко мне, — сказала Нина Васильевна с мягкой улыбкой, в которой Екатерина слышала яд. — Мы сегодня будем говорить откровенно, по-семейному.
Андрей сиял, как школьник, которому вручили медаль «за участие». Максим сидел рядом, облокотившись на спинку стула, и ел так, будто его в последний раз кормят на этой планете.
Катя держалась прямо, как на экзамене.
— Ну что ж, — начала Нина Васильевна, поднимая бокал, — я счастлива, что мои мальчики рядом. Вот бы ещё мы все жили под одной крышей…
Екатерина резко подняла глаза.
— Под одной крышей мы уже живём. С Максимом. В моей квартире.
— В нашей квартире, — тут же поправил Андрей, словно репетировал эту фразу.
Катя усмехнулась.
— Конечно, «наша». Только когда счета приходят, они почему-то «мои».
Максим, жуя, вставил своё:
— Да ладно тебе, Катя. Ты же сильная, справишься. Неужели жалко для брата кусочек крыши?
Она вонзила в него взгляд, как нож.
— Мне жалко не крыши. Мне жалко своей жизни, которую вы решили превратить в проходной двор.
Нина Васильевна театрально вздохнула:
— Ах, дети… Вот именно поэтому я и хотела поговорить. Дело серьёзное. Максим остался без жилья. Квартиру у него забрали за долги. И я думаю, что правильнее всего будет… оформить твою квартиру на Андрея.
На секунду в комнате воцарилась тишина, даже Максим перестал жевать.
Катя услышала собственный пульс.
— Простите, что?
— Катенька, — свекровь сложила руки, как будто молилась, — пойми, ты жена. Андрей — старший брат. Он должен помочь Максиму. А значит, и ты должна.
Екатерина рассмеялась. Резко, сухо, почти истерично.
— Должна? Я? Вам? Вы серьёзно?
Андрей поднял руки, будто миротворец:
— Катя, не горячись. Никто тебя не заставляет прямо завтра. Просто подумай.
Она повернулась к нему, и в её глазах было больше холода, чем в морозильнике.
— Ты сейчас на чьей стороне, Андрей? На моей или на маминой?
Он замялся, что само по себе было ответом.
— Я просто хочу, чтобы всем было хорошо… — пробормотал он.
Катя откинулась на спинку стула и улыбнулась.
— А знаешь, Андрей, с таким подходом ты идеально подошёл бы для политики. Только там люди хотя бы получают зарплату за то, что сидят на двух стульях.
Максим прыснул от смеха, но тут же прикрыл рот ладонью.
Нина Васильевна, напротив, оживилась.
— Ну зачем ты так, Катя? Ты молодая, красивая… У тебя вся жизнь впереди. А вот Максим одинокий, несчастный… Неужели трудно поделиться?
— Поделиться чем? Мужем? Квартирой? Или сразу собой? — в голосе Екатерины зазвенела сталь. — Вы вообще слышите, что говорите?
Максим вдруг стал серьёзным.
— Катя, я не прошу многого. Просто угол. Мне негде ночевать.
— Ты уже ночуешь. В моей квартире. И, между прочим, жрёшь мой хлеб. Причём буквально. — Екатерина наклонилась вперёд. — Так вот, Максим: я не благотворительный фонд.
Андрей положил руку ей на плечо, но она резко сбросила её.
— Не трогай меня. Ты мне чужой. С того момента, как ты позволил им обсуждать мою квартиру, — сказала она тихо, но так, что каждый слог резал воздух.
В этот момент Нина Васильевна решила нанести последний удар.
— Значит, ты против семьи? Ты никогда не станешь частью нашей семьи, Катя.
И тут Екатерина встала. Стул с грохотом отодвинулся назад.
— А я и не хочу. Лучше быть одной, чем с людьми, которые готовы выставить меня на улицу ради неудачника.
Максим вскочил:
— Эй, ты перегибаешь!
— Сядь, Максим, — отрезала она. — Ты даже на собственные ноги опереться не можешь, о чём тут говорить.
Андрей побледнел.
— Катя, не говори так…
Она повернулась к нему, и голос её был ледяным:
— Андрей, запомни: эта квартира — моя. Я в ней жила до тебя. И после тебя проживу.
Когда они вернулись домой, в воздухе стояла такая тишина, что можно было услышать, как холодильник тихо урчит.
Андрей попытался заговорить:
— Кать, ну зачем ты так резко? Можно же было мягче…
— Мягче? — перебила она. — Ты хотел, чтобы я мягко отдала свою жизнь твоей маме и брату?
— Это не так…
— Это именно так, Андрей. — Она смотрела на него, как на чужого. — И знаешь, что самое страшное? Я даже не удивлена.
Он хотел что-то сказать, но махнул рукой и ушёл в спальню.
Катя осталась на кухне. Взяла бокал, налила себе вина и сделала глоток. И вдруг почувствовала — да, это война. Настоящая.
И кто-то этой ночью должен будет уйти.
Ночь выдалась тяжёлой. Екатерина сидела на кухне и смотрела на огонёк кофемашины. Тот самый «символ семьи», подаренный Андреем. Ирония: железная коробка пережила их любовь.
За дверью слышались шаги — Максим бродил туда-сюда, разговаривал по телефону, смеялся. Как будто это его квартира. Как будто она здесь гость.
Нет. Не гость. Хозяйка.
Катя встала, подошла к зеркалу в прихожей и посмотрела на своё отражение. Уставшее лицо, тёмные круги под глазами, но во взгляде было то, что страшнее любой угрозы — решимость.
Утро началось с крика.
— Ты что, мои сигареты выкинула?! — влетел Максим на кухню, размахивая пустой пачкой.
Катя спокойно наливала себе кофе.
— Да. И тапки твои тоже.
— Да ты совсем… — он шагнул к ней, но тут же отшатнулся, когда она резко поднялась и в упор посмотрела ему в глаза.
— Попробуй только, Максим. Попробуй хоть пальцем меня тронуть. Я из твоей жалкой жизни сделаю кошмар, и ты об этом знаешь.
Он отступил, но закричал громче:
— Андрей! Ты видел, что она творит?!
Андрей вышел сонный, растрёпанный.
— Кать… ну что опять?
— Что опять? — её голос дрожал от злости. — Твой брат считает, что может хозяйничать здесь, как у себя. И ты молчишь.
— Так он же пока в трудном положении…
Катя засмеялась. Громко, зло.
— В трудном положении? А я, по-твоему, в каком? Живу среди чужих, слышу каждый день, что я эгоистка, и терплю, как меня выдавливают из моей же квартиры!
Нина Васильевна появилась через час, будто знала, что будет спектакль. Стояла в дверях с укоризненным видом.
— Катенька, ну зачем ты так? Женщина должна быть мягче. Уступить иногда.
— Женщина, — Катя шагнула к ней, — должна уважать себя. Иначе её будут рвать на куски такие, как вы.
Нина Васильевна вспыхнула.
— Ты неблагодарная! Мы тебя в семью приняли, а ты…
— Приняли? — Катя усмехнулась. — Вы меня никогда не принимали. Вы меня использовали.
Максим вмешался, голос сорвался:
— Да продай ты эту квартиру, Господи! Что ты за неё держишься, как собака за кость?
И тут Екатерина взорвалась.
— Потому что это МОЙ дом! Я его получила ещё до вас всех! Я здесь всё делала своими руками! И никто, слышите, никто не выгонит меня отсюда!
Она резко подошла к двери и распахнула её настежь.
— Вон. Все. Сейчас же.
Андрей шагнул вперёд.
— Катя, ты с ума сошла?! Это же моя мать, мой брат!
— А я? Кто я тебе? — её голос дрожал, но взгляд был твёрдым. — Ты выбрал их. Так иди к ним.
Молчание повисло, как петля. Нина Васильевна что-то зашептала Максиму, тот нахмурился. Но никто не двигался.
Тогда Катя подняла их сумки, которые за ночь уже сложила, и швырнула в коридор.
— Вон из моего дома. Сейчас.
Максим буркнул что-то матерное, но пошёл. Нина Васильевна, сжав губы, двинулась следом.
Андрей стоял в дверях, побелевший, как стена.
— Значит, так? Ты выбрасываешь меня?
— Нет, Андрей. — Екатерина шагнула к нему вплотную. — Ты выбросил меня, когда предложил мою квартиру своей семье.
Он ничего не ответил. Только взял куртку и вышел.
Тишина после их ухода была звенящей. Екатерина стояла в коридоре, прислушивалась — пусто. Впервые за долгое время в её доме было свободно.
Она вернулась на кухню, налив себе ещё чашку кофе. И в этот момент почувствовала странное облегчение.
Я одна. Но я дома.
Она сделала глоток и вслух произнесла:
— В этой квартире я всегда буду победителем.
И впервые за долгое время улыбнулась.
Конец.