В штабном блиндаже генерал-майора Пронина, казалось, можно было закуривать от самого воздуха. Он был наэлектризован до предела. Эйфория первых двух дней прорыва сменилась новым, еще более острым напряжением — ожиданием.
Все офицеры, от седого начальника артиллерии до молоденького адъютанта, сбились вокруг стола с картой, на которой два красных клина — танковые армии 2-го и 3-го Украинских фронтов — неумолимо ползли навстречу друг другу, готовясь замкнуть кольцо за спиной у всей немецко-румынской группировки.
Пронин не садился. Он стоял, заложив руки за спину, и смотрел на карту, как гроссмейстер смотрит на доску перед решающим ходом. Он почти не спал, питался крепким чаем и табаком, но усталости не чувствовал. Он был на пике своих командирских возможностей.
— Товарищ генерал-майор! — голос радиста, до этого монотонно бубнившего позывные, вдруг сорвался от волнения. — «Волга-три»! На связи «Волга-три»!
Все замерли. «Волга-три» — это был позывной передового отряда 6-й танковой армии, того самого острия копья, что прорвалось дальше всех.
— Давай сюда! — рявкнул Пронин, выхватывая у радиста наушники и микрофон.
— «Волга-три», я «Сокол-один», докладывайте! — его голос был спокоен, но костяшки пальцев, сжимавших микрофон, побелели.
В наушниках, сквозь треск и помехи, прорвался молодой, запыхавшийся, абсолютно счастливый голос:
— Товарищ «Сокол-один»! Видим их! Видим «Днепр»! Повторяю, наблюдаю танковую колонну «Днепра»! Они на том берегу Прута, у переправы Леушены!
Пронин на мгновение прикрыл глаза. Свершилось.
— «Волга», установить связь! Проверить опознавательные сигналы! Немедленно!
— Есть! — крикнул голос в наушниках, и через несколько бесконечных секунд ожидания добавил: — Есть подтверждение! Это наши! Точно наши!
В блиндаже взорвался гул. Офицеры, забыв про субординацию, обнимались, хлопали друг друга по плечам, кто-то украдкой вытирал слезы.
Пронин медленно снял наушники. Он подошел к столу. Взял толстый красный карандаш. Все замолчали и расступились, наблюдая за ним.
И он, медленным, твердым, как приговор, движением провел по карте последнюю черту. Жирную, красную, окончательную. От позиций «Волги» до позиций «Днепра».
Круг замкнулся. Огромная вражеская группировка, десятки дивизий, сотни тысяч солдат — все они были теперь здесь, внутри этого красного кольца.
— Ну что, товарищи... — сказал он тихо, и его уставшее лицо впервые за много дней озарила улыбка. — Поздравляю. Мы захлопнули мышеловку. Котел готов. Теперь... начинается охота.
***
Лейтенант Михаил Орлов видел этот исторический момент не красной линией на карте, а пыльной дорогой, ведущей к мосту через реку Прут. Его Т-34, головной в колонне, осторожно выполз на высокий берег.
Четыре дня непрерывных боев и стремительного рейда превратили его экипаж в единый, идеально слаженный механизм. Они почти не спали, питались всухомятку, и от рева мотора и лязга гусениц у них постоянно звенело в ушах. Но они были пьяны от скорости, от успеха, от чувства погони.
— Командир, гляди! — крикнул в ларингофон механик-водитель Гришин. — На том берегу!
Орлов прильнул к панораме. Действительно, на противоположном берегу, из-за холма, выползала другая танковая колонна.
— Стой! — скомандовал он. — Зайцев, к орудию! Опознать!
Наступили самые напряженные секунды. Кто это? Немцы, успевшие перегруппироваться? Румыны, пытающиеся прорваться? Силуэты танков были знакомыми, родными... но на войне ошибка стоит жизни.
— Сорокин, давай сигнал! — приказал Орлов.
Радист выпустил в небо серию зеленых ракет.
И с того берега, в ответ, взмыли точно такие же.
— Наши! — заорал Сорокин. — Товарищ лейтенант, наши! 3-й Украинский!
Орлов выдохнул. Он открыл люк и высунулся по пояс. Воздух после спертой атмосферы танка показался невероятно свежим и сладким. Он увидел, как из головного танка на том берегу тоже высунулся танкист — такой же молодой лейтенант, в таком же промасленном комбинезоне.
Танк Орлова медленно въехал на мост. Танк с того берега двинулся ему навстречу. Они остановились в самом центре, башня к башне.
Орлов спрыгнул на пыльные доски моста. Лейтенант с той стороны сделал то же самое. Они были абсолютно незнакомы, но сейчас, в этот момент, они были самыми родными людьми на свете. Они молча подошли и крепко, по-братски, обнялись.
— Лейтенант Орлов, 6-я танковая армия, 2-й Украинский, — сказал Михаил.
— Лейтенант Василенко, 4-й мехкорпус, 3-й Украинский, — ответил тот, улыбаясь во весь рот. — Ну, с прибытием, что ли. Или это мы к вам. Черт его разберет. Главное — встретились!
Они стояли, два чумазых, уставших лейтенанта на старом мосту посреди Молдавии, а мимо них, громыхая, шли на запад танки. Кольцо окружения, которое на картах было просто красной линией, здесь, на земле, обрело плоть и кровь.
***
Для обер-лейтенанта Эриха фон Лебека это кольцо обрело совершенно другой смысл. Последние двое суток его жизнь превратилась в хаос. Его рота перестала существовать как боевая единица. Он собрал вокруг себя несколько десятков уцелевших солдат, и они, вместе с остатками других разбитых частей, пытались отступать на запад.
Но куда бы они ни двигались, они натыкались на русских.
Они пытались прорваться через село — но из-за глиняных заборов их встречал огонь противотанковых ружей. Они пытались уйти через лес — но натыкались на засады. Русские танки, казалось, были повсюду. Они возникали из ниоткуда, с флангов, из тыла, перерезая дороги, захватывая переправы.
Связи со штабом полка не было. Эфир был забит паническими криками, обрывками приказов и русскими голосами, которые нагло вклинивались в их частоты и предлагали сдаваться.
— Achtung, achtung! Soldatten der sechsten Armee! Вы окружены. Ваше сопротивление бессмысленно...
«Шестая армия...» — это слово эхом отдавалось в голове у фон Лебека. — «Снова. Снова Сталинград».
Сейчас он и его жалкий отряд пытались пробиться к переправе у Леушен, через которую, по слухам, еще можно было уйти за Прут. Они вышли на холм и увидели ее. И увидели русские танки, уже стоявшие на обоих берегах.
— Они замкнули кольцо, герр обер-лейтенант, — прошептал его адъютант Шмидт, и в его голосе было отчаяние. — Мы в котле.
Фон Лебек молча смотрел в бинокль. Он видел, как на мосту встречаются два русских танка. Он видел, как обнимаются два русских офицера. Он смотрел на триумф своего врага.
И в этот момент он почувствовал не ненависть. Он почувствовал холодное, липкое прикосновение ужаса. Его война за фюрера и рейх закончилась. Началась примитивная, животная борьба за то, чтобы просто выжить.
***
Ольга Нечаева тоже видела это кольцо. Оно было не из стали, а из человеческого страдания. Ее медпункт, двигавшийся за наступающими частями, превратился в госпиталь под открытым небом. Раненые поступали бесконечным потоком. Но теперь к ним добавились другие.
Колонны пленных. Тысячи румынских солдат, которые сдавались целыми батальонами, часто даже не сделав ни одного выстрела. Они шли, понурив головы, и в их глазах не было ненависти — только усталость и облегчение.
Ольга дала фляжку с водой молодому раненому румыну. Он жадно пил, а потом посмотрел на нее и прошептал на ломаном русском:
— Spasibo... Acum — pace. (Спасибо... Теперь — мир).
Мир. Для них он уже наступил.
А потом она увидела беженцев. Местные жители, молдаване, и даже фольксдойче — этнические немцы-колонисты, — все смешалось в этом потоке.
Они бежали от боев, таща на себе свой скудный скарб, и в их глазах был один и тот же испуг. Война, как огромный каток, давила всех, не разбирая национальностей.
***
Вечером в штабном блиндаже генерал-майор Пронин получил новый приказ от командующего фронтом.
— ...плотно сжать кольцо окружения. Разрезать группировку на части и уничтожить по отдельности. Оказывать максимальное психологическое давление. Пленных до особого распоряжения не брать.
Пронин повесил трубку. Он снова подошел к карте. Красный круг, еще утром бывший символом триумфа, теперь смотрелся иначе. Он был похож на огненное кольцо, внутри которого в агонии бились двести тысяч человек.
— Начинаем зачистку, — глухо сказал он своим офицерам. — Передайте в части. Котел должен быть вычищен.
В следующей главе: 23 августа. Исторический день. Мы перенесемся в румынские окопы к капралу Виктору Станеску. До них доходит невероятная весть о перевороте в Бухаресте и переходе Румынии на сторону союзников. Начинается драма предательства и мести — румыны поворачивают оружие против своих вчерашних хозяев, немцев...