Ненужные 2. 31
В течение недели улажены были все дела. Начальник, к его удивлению, без особых проволочек согласовал все её условия с вышестоящим руководством. Юристы подготовили дополнение к трудовому договору, где чёрным по белому были прописаны все её полномочия, бюджет и гарантии. Контракт был подписан на полтора года. Отдел кадров подобрал вариант жилья — новый кирпичный коттедж в небольшом, но закрытом посёлке для местной элиты, с круглосуточной охраной и видеонаблюдением. Ключи и документы на временное проживание ей должны были передать на месте.
– Ирина Андреевна, ну что ты заартачилась в самом деле? Давай купим тебе билеты на поезде, и доедешь до городка с комфортом в отдельном купе, - уговаривал ее Григорий Аполлонович. - Сама за безопасность топишь, а сама собралась несколько тысяч километров на машине отмахать.
– Машину я проверила, с ней всё в порядке. Не хочу ни от кого зависеть, мне нравится мобильность, а без автомобиля это сложно, - нахмурилась Ирина.
– У тебя там свой водитель будет. Зачем тебе машина? К тому же сейчас практически зима на дворе. Такой долгий путь, это небезопасно, мало ли что может случиться по дороге.
– Я уже объяснила зачем. Вдруг мне куда-нибудь захочется поехать. Я же не собираюсь все выходные сидеть дома или круглыми сутками торчать на работе. Не переживайте, ничего не случится, всё будет нормально.
– Тебя не переубедишь, - вздохнул начальник.
– Нет, - ответила она с легкой улыбкой.
– Тогда периодически отправляй мне отчет, где ты и куда дальше едешь.
– Хорошо, - согласилась она.
Ирина набила полный багажник вещами, надо было всё предусмотреть, полтора года – это тебе не пара недель, нужно взять не только одежду и белье, но и сезонные вещи, а также то, без чего не обойтись в быту.
Дорога заняла несколько дней. Ирина ехала не торопясь, с остановками в придорожных мотелях. Она наслаждалась свободой и возможностью самостоятельно планировать каждый отрезок пути. Пейзажи за окном медленно менялись от городских окраин к бескрайним полям и лесам.
В дороге она много думала о своей жизни, о своем одиночестве. О том, как аккуратно и предсказуемо она её выстраивала все эти годы. Карьера, стабильность, тихие вечера в одиночестве. Уравнение с одним известным результатом, как она сама это называла.
Пока колёса мерно отсчитывали километры, перед ней проплывали не только пейзажи, но и воспоминания. Мама родила ее в сорок три года, как она говорила – для себя. И сколько себя помнила Ирина, всё должно было крутиться вокруг мамы. Она так и не дала дочери выйти замуж, отваживая от нее всех женихов.
– Зачем тебе замуж? Мы и так с тобой хорошо живем. От мужчин одни беды. Они ненадежные, злые, агрессивные, будут мучать тебя и бить, пропивать все деньги, - настраивала она дочь. – Это в первые месяцы они такие хорошие, а потом показывают свое нутро. Не надо тебе замуж. Тем более я уже старенькая, больная вся, за мной уход нужен. Пока я еще не совсем немощная, занимайся карьерой.
Ирина слушала, кивала и... отдалялась. Её математический ум бессильно буксовал перед этой иррациональной, удушающей логикой. Она не могла вывести формулу, которая доказала бы матери её неправоту. Та просто переходила на слёзы, на жалобы на здоровье, на упрёки в чёрствости.
Ирина выбрала путь наименьшего сопротивления — тихое подчинение. Проще было отменить свидание, чем выслушивать часовую истерику. Проще было сказать «нет» очередному мужчине, чем неделю ходить по квартире по струнке, утешая обиженную «старушку», которой на тот момент едва исполнилось шестьдесят пять.
Перепечатка и копирование текста с канала evgehkap запрещена автором.
Она сжалась в комочек, заперла свои мечты о семье и детях в самом дальнем уголке души и нашла утешение в работе. Там всё подчинялось логике. Там можно было всё просчитать и получить предсказуемый результат. Там её ценили за точность, а не пытались винить за желание быть счастливой.
Когда Ирине исполнилось тридцать лет, у нее случился короткий и яркий роман на отдыхе. Там вдали от матери она позволила себе расслабиться и побыть немного счастливой. Уезжая с курорта, она прекрасно понимала, что никогда не встретится больше с этим мужчиной.
Через несколько месяцев стал виден результат романа. Выпирающий живот не скрылся от внимательного взгляда матери. Она закатила жуткий скандал с истериками и битьем посуды. Ирина стояла посреди кухни и молча смотрела на свой округлившийся живот. Казалось, каждый крик, каждое обвинение матери физически обжигают её кожу.
«Как ты могла! Опозорила меня! Двусмысленное положение! Что люди скажут?!» — голос матери срывался на визг. — «Ты думала головой вообще? Нет, конечно! Подумала бы о моём здоровье, о моих нервах! Я же не переживу этого позора!»
В тот момент в Ирине что-то переломилось. Не страх, не вина. А леденящая, кристально чистая ярость. Она не сказала ни слова. Развернулась, прошла в свою комнату, заперла дверь на ключ и села на кровать, положив ладони на живот, где уже теплилась новая жизнь.
Скандал за дверью постепенно стих, сменившись рыданиями, а затем гробовой тишиной. Ирина не вышла. Она сидела и смотрела в одну точку, и сквозь ледяную пелену шока к ней приходило осознание. Её ребёнок. Её единственный, возможно, шанс.
На следующее утро мама была тиха и неестественно спокойна. Она приготовила завтрак и сказала примирительным тоном:
— Ну что поделать, случилось — значит, случилось. Будем решать. Я уже всё узнала. Есть хорошие врачи, всё сделают аккуратно, быстро. Никто и не узнает. Поедем в частную клинику.
Ирина подняла на неё глаза.
— Нет.
— Как это «нет»? Ирина, опомнись! Ты что, собираешься рожать? Одна? Без мужа? С ребёнком на шее? Ты погубишь и свою жизнь, и мою! На что ты будешь жить? Как работать? Кто тебе поможет? Только я! А я старая, больная! Ты хочешь меня в гроб загнать? Мне уже семьдесят три года. Мне не нужны все эти пеленки и детские крики по ночам. Дай мне спокойно прожить оставшиеся годы.
— Нет, — повторила Ирина тем же ровным, безжизненным голосом. — Я не погублю его жизнь.
Она встала и вышла из кухни. Решение созрело мгновенно и было непоколебимым. Она будет рожать. Она защитит этого ребёнка от всего мира. От осуждения, от страха, от ядовитых речей её собственной матери.
Беда пришла, откуда ее не ждали. В один из вечеров Ирина почувствовала себя плохо. Она прилегла и попыталась уснуть. Мама принесла ей чай и таблетку.
– Это обезболивающее, — пояснила она. — Безвредно для беременных.
Мир поплыл перед глазами, в висках застучало. Она попыталась встать, но ноги не слушались.
— Мама… — её голос прозвучал слабо и испуганно. — Мне плохо…
Мать стояла около двери, неподвижная, как изваяние. Она не обернулась.
— Всё пройдёт, — прошептала она в ответ. — Скоро всё закончится. Это к лучшему.
Жгучая, режущая боль сковала живот. Ирина поняла. Поняла всё — и странную горечь чая, и ледяное спокойствие матери, и этот взгляд, полный не любви, а отчаянного, больного решения.
Она скатилась на пол, хватая ртом воздух. Невыносимая физическая боль смешалась с всепоглощающим ужасом и предательством. Она пыталась кричать, но из горла вырывался лишь хрип. Она пыталась дотянуться до телефона, но пальцы не слушались.
Последнее, что она увидела перед тем, как сознание поглотила тьма, — это ноги матери, неподвижно стоявшие на полу. И осознание того, что самый страшный враг оказался не в большом мире, а здесь, в её же доме, в лице самого близкого человека.
Очнулась она уже в больнице. Белые стены, тихие голоса врачей, капельница. И пустота. Душераздирающая, всепоглощающая пустота внутри. Там, где ещё вчера билась новая жизнь, теперь была лишь тишина.
Медсестра, меняющая ей капельницу, с жалостью сказала:
— Вам повезло, что скорая успела. Вызвали же вовремя…
Ирина молча закрыла глаза. Она не вызывала скорую. Это сделала её мать, испугавшись содеянного. Спасла жизнь дочери, отняв у неё будущее.
Именно в тот миг, в стерильной больничной тишине, родилась новая Ирина. Не сломленная, не плачущая. Холодная, как лёд, и твёрдая, как сталь. Её математический ум, наконец, нашёл единственно верное решение в этом уравнении боли и предательства.
Она выживет. Ради того, чтобы никогда больше не быть жертвой. Чтобы обрести такую силу, что никто и никогда не смог бы снова причинить ей боль. Эта мысль стала её кислородом, её единственной целью.
Тогда, после больницы, она больше не вернулась домой, уехала покорять большой город, начала всё с нуля. Через пару лет мать перебралась к ней, но уже не давила и не командовала, не лезла в жизнь дочери. Ирина снимала ей квартиру в соседнем доме, опасаясь жить вместе с ней.
Мама умерла три года назад. Скорая, больница, тихий уход во сне. Ирина организовала похороны с той же чёткостью, с какой вела отчёты. Подобрала гроб, заказала поминки, разослала извещения. И только когда последние соболезнующие разошлись, а в квартире повисла оглушительная, давящая тишина, она осознала страшную правду.
Она была свободна.
И абсолютно одна.
Не было больше ничьих ожиданий, ничьих упрёков, ничьих слёз. Не было даже той, ради кого всё это подчинение имело хоть какой-то смысл. Осталась лишь пустота и горькое, щемящее чувство вины — за не сложившуюся жизнь, за несделанный выбор, за несвоевременное прозрение.
И теперь, глядя на убегающую назад дорогу, Ирина впервые позволила этой боли выйти наружу. По её щекам текли слёзы, но она даже не пыталась их смахнуть. Она плакала по той девушке, которой не дали стать женщиной. По тем годам, что были потрачены на обслуживание чужого страха и одиночества. По той любви, которой так и не случилось.
Но в этой боли рождалось и новое чувство — ярость. Тихая, сдержанная, холодная. Ярость на себя за слабость, за покорность, за позволение сломать свою жизнь.
Именно эта ярость и заставила её сказать «да» Григорию Аполлоновичу. Не два с половиной оклада, не карьерные перспективы. А шанс сбежать. Вырваться из клетки, которую она сама же и построила, по кирпичику, годами.
Она съехала на обочину, заглушила двигатель и дала волю слезам. Здесь, в чистом поле, под бескрайним небом, не было никого, кто мог бы её осудить или потребовать утешения.
Когда слёзы иссякли, она глубоко вздохнула, завела машину и тронулась в путь.
Автор Потапова Евгения