Рубиновый венец 94 Начало
— Даша... Я долго искал слова, — заговорил он тихо, голос дрожал. — Все книги, что читал, все речи, что слышал — ничто рядом с тем, что чувствую, когда смотрю на тебя.
Она опустила глаза, щёки покраснели. В свете фонаря было видно, как трепещут её ресницы.
— Ты думаешь, я ещё мальчишка... — продолжал он горячо. — Что не знаю жизни, что это юношеская блажь. Но клянусь тебе, никогда не знал ничего сильнее этого чувства. Люблю тебя, Даша. Слышишь? Люблю так, что каждый день без тебя пустой и бесцветный. Не знаю, куда приведёт нас судьба, но знаю одно — ты для меня единственная.
Дарья подняла глаза. Они блестели в полумраке, как утренняя роса на траве. В них читались тысячи невысказанных слов, боль и радость вместе.
— Не говори так... — прошептала она. — Нам всё равно не позволят... Твоя мать, твой отец... Я же никто, Алексей. Сирота без роду, без племени.
— Пусть весь свет встанет против нас! — перебил он, крепче сжимая её руки. — Всё выдержу, всё преодолею. Лишь бы ты верила мне. Лишь бы знала: сердце моё навеки твоё.
Дарья молчала, и только ветер перебирал складки её простого платья. В глазах загорелось что-то новое, несмелое, как первый огонёк в долгой темноте. Она словно собиралась с духом, чтобы произнести то, что давно жило в её сердце.
— Алексей Александрович... — произнесла она едва слышно. — Я плохо помню матушку и батюшку, но мне сними было хорошо. А потом я осталась одна. В имении у дедушки и бабушки — одна. У злой Раиды — одна. Всегда чужая, всегда лишняя. И в доме, и на улице, и среди людей. Думала, так будет до самой смерти... пока не встретила тебя.
Она отвела взгляд, будто боялась читать ответ в его глазах:
— Ты первый, кто смотрит на меня не как на сироту, не как на нищенку... а как на человека. Настоящего человека, у которого есть душа, есть мысли, есть чувства. Ты веришь в меня, и от этого я сама начинаю верить, что стою чего-то в этом мире.
Её голос становился всё тише, но слова звучали всё отчётливее:
— В булочной, когда приносили от тебя письма, я читала каждую строчку по сто раз. Оставляла их под подушкой и засыпала. Это были единственные светлые минуты за всю зиму. Ради них я жила.
Дарья сжала его ладонь:
— Я тоже люблю тебя, Алексей Александрович. Люблю так сильно, что пугает меня эта любовь. Она слишком большая, слишком яркая для такой, как я. Иногда просыпаюсь ночью и думаю: вдруг всё это сон? Вдруг завтра проснусь, а тебя нет, и не было никогда?
Алексей резко наклонился ближе, почти шептал ей в волосы:
— Нет, Даша. Это не сон. Это наша правда, наша жизнь. Слышишь меня? Ты моя навсегда. И никогда, слышишь — никогда не позволю нас разлучить.
Она дрожала от его слов, от близости, от того чувства защищённости, которого не знала с детства. Впервые за долгие годы она ощущала себя не потерянной сиротой, которую все отталкивают, а счастливой девушкой, которой подарили целый мир.
— А что будет, когда ты уедешь в Берлин? — тихо спросила она. — Что будет со мной?
— Я вернусь, — твёрдо сказал он. — Год, два — не важно. Вернусь и заберу тебя. Главное, что будем вместе.
— Твоя мать никогда не простит...
— А мне не нужно её прощение, я уже выбрал тебя, — Алексей взял её лицо в ладони. — Даша, ты слышишь меня? Я выбрал тебя. Только тебя.
Она посмотрела на него, ошеломлённая. В глазах её мелькнул испуг и что-то тёплое, нежное.
—Ты барин. Я никто. Как мы будем жить? — она запнулась.
Алексей смотрел прямо в глаза. Голос дрожал, но глаза горели:
— Не знаю, как. Но знаю одно: когда ты станешь моей женой, никто нас больше не разлучит. Ни мать, ни чужие слова. Никто.
Дарья отдёрнула руку:
— Женой? Алексей Александрович, не шути так.
— Не шучу, — твёрдо ответил он. — Клянусь: мы обвенчаемся.
Она не могла поверить. Слишком много раз её обманывали, слишком часто жизнь отнимала последнее. Но в его словах звучала такая решимость, что сердце невольно откликнулось надеждой.
— Ты с ума сошёл, — прошептала она. — Твоя матушка...
— Матушка ничего не сможет сделать, когда мы станем мужем и женой, — упрямо повторил Алексей. —Всё неважно. Главное, что будем вместе.
Дарья смотрела на него — этого молодого человека из богатой семьи, который готов отказаться от всего ради неё, сироты, булочницы с дурной славой. Это казалось невозможным, как сказка.
Они стояли под старыми липами. Вокруг шелестела листва, пахло нагретой солнцем травой. Впервые они обнялись — робко, неловко, но в этом объятии была вся их правда, вся любовь, которую так долго скрывали.
И в этот момент им казалось, что они смогут преодолеть всё — и родительский гнев, и разлуку, и злые языки. Любовь делала их сильными, давала надежду на будущее, которое они построят вместе.
Фонари горели всё ярче, сад погружался в ночную тишину. Они сидели рядом, держась за руки, и впервые не боялись будущего.
***
Алексей долго решался. В груди жгло ощущение, что он обязан что-то сделать, обязан хоть чем-то облегчить её жизнь. Когда они в очередной раз встретились в парке, он, волнуясь, достал из внутреннего кармана кожаный кошелёк.
— Даша, возьми, — он протянул несколько аккуратно сложенных купюр и маленький мешочек с серебром. — Ты не должна так жить. У тебя всё должно быть иначе. Пусть хоть немного станет легче.
Дарья сразу отпрянула, будто он подал ей раскалённый уголь. Глаза её блеснули горечью и гордостью:
— Нет, Алексей Александрович. Я не возьму.
— Но почему? — он умолял почти шёпотом. — Разве я не вижу, как тебе трудно? Разве не понимаю, что у тебя каждый день борьба? Пусть это будет хотя бы малой помощью.
Она качнула головой. В её голосе звучала твёрдость, которой он раньше в ней не слышал:
— Мне ничего не нужно.
— Но… — он хотел возразить, но осёкся, глядя на её взгляд. В этих глазах было всё: благодарность, нежность — и решимость.
— Если я возьму деньги, — тихо сказала Дарья, — то стану такой же, как все вокруг, кто только и ждёт подачек. А я хочу, чтобы ты знал: я с тобой не ради хлеба и не ради монет.
Алексей сжал кулаки. Его сердце разрывалось. Он понял: она сильнее, чем он думал. Её гордость и чистота — вот что притягивало его всё сильнее, вот ради чего он был готов перевернуть свою жизнь.
Он убрал деньги. Внутри него боролись противоречивые чувства: она не позволила ему облегчить её путь, но именно это делало её ещё дороже, ещё прекраснее.
На следующее утро Алексей проснулся другим человеком. Признание, сказанное Дарье накануне, не ослабило его — наоборот, словно зажгло внутри неистощимый огонь. Он лежал в постели, смотрел на потолок и знал твёрдо: теперь не отступит. Что бы ни случилось, он найдёт способ помочь ей, защитить, вытащить из этой проклятой нищеты.
За завтраком он молчал, рассеянно отвечал на вопросы матери о планах на день. Наталья Петровна с удовлетворением отметила, что сын стал спокойнее — видимо, известие о поездке в Берлин подействовало отрезвляюще. Она не подозревала, что за этим спокойствием скрывается решимость, против которой окажутся бессильны все её интриги.
После завтрака Алексей поднялся к себе в комнату. Подошёл к старинному комоду красного дерева, достал ключ и открыл небольшую шкатулку, стоявшую на самой дальней полке. Там, в бархатном углублении, лежали золотые запонки с бриллиантами — подарок родителей к его восемнадцатилетию. Тогда отец торжественно говорил о том, что эти камни — символ рода Мезенцевых, знак принадлежности к древней дворянской семье.
Алексей взял запонки в руки, повертел на свету. Бриллианты сверкали холодным огнём, золото отливало тёплым блеском. Когда-то он гордился этим подарком, носил в особенно торжественных случаях. Но теперь смотрел на них совершенно иначе — как на ключ к будущему, как на возможность помочь единственному дорогому человеку.
Он представил себе Дарью — её осунувшееся от недоедания лицо, руки, покрытые цыпками от тяжёлой работы, её робкий взгляд. Сердце сжималось от боли и ярости. Нет, он не позволит ей жить дальше в такой нужде. Он в состоянии все изменить.
***
Вечером он послал записку своему другу по кадетскому корпусу — Виктору Левицкому. Тот был на год старше, рассудителен и надёжен, но главное — предан Алексею и умел хранить тайны.
Виктор явился через час, любопытный и слегка встревоженный загадочностью послания.
— Что случилось? — спросил он, усаживаясь в кресло у камина. — Ты в записке писал — дело срочное.
— Виктор, мне нужна твоя помощь, — сказал Алексей, сжимая в руке бархатный футляр с запонками. — Но условие одно — никому ни слова. Клянёшься?
— Клянусь, — без колебаний ответил друг. — Что ты задумал?
Алексей помолчал, собираясь с духом:
— Идём в ломбард.
Виктор вскинул брови:
— В ломбард? Зачем?
— Мне нужны деньги. Срочно.
— Алексей, да у тебя есть всё, что душе угодно. Зачем тебе ломбард?
— Не для себя, — тихо ответил Алексей. — Для... одного человека, который мне очень дорог.
Виктор внимательно посмотрел на друга, увидел в его глазах то напряжение, ту решимость, которых прежде не замечал.
— Понятно, — кивнул он. — Пошли.