Звонок в дверь прозвучал как-то особенно настойчиво. Я отложила вязание и поплелась открывать, на ходу поправляя домашний халат. За дверью стояла Ирина — племянница, которую я не видела лет пять. Рядом мужчина с усталым лицом держал на руках спящую девочку, а у ног громоздились два потрёпанных чемодана.
— Тётя Галя... — Ирина виновато улыбнулась, и я сразу поняла: дело плохо.
Что тут скажешь? Родная кровь стоит на пороге с ребёнком на руках. В глазах слёзы едва сдерживаются. Я молча отступила в сторону, освобождая проход.
— Проходите, — только и смогла выдавить.
Алексей — так звали мужа Ирины — кивнул и протащил чемоданы в прихожую. Маленькая Соня проснулась от движения, заплакала тихонько. Ирина прижала её к себе крепче.
— Мы ненадолго, правда, — заговорила она торопливо, пока я ставила чайник. — Квартиру продали, новую ещё не нашли. Думали, в гостинице поживём, но с ребёнком там никак. Максимум месяц, и мы съедем.
Я кивала, разливая чай по старым чашкам с облупившимися розочками. Что ещё оставалось? В трёхкомнатной квартире я жила одна после смерти мамы. Места хватало. А Ирина... она же дочка покойной сестры. Как откажешь?
— Комната папы свободна, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал приветливо. — Располагайтесь.
Алексей поблагодарил сдержанно, но в его глазах мелькнуло что-то похожее на облегчение. Или мне показалось? Соня уже освоилась, тянула ручки к вазочке с печеньем.
— Спасибо, тётя Галя. Вы нас спасаете, — Ирина обняла меня, и от неё пахнуло дешёвыми духами вперемешку с запахом дороги.
Я погладила её по спине, чувствуя, как внутри шевельнулось смутное беспокойство. Но тут же одёрнула себя: что за мысли? Племянница в беде, надо помочь.
Первые недели
Утро теперь начиналось не с тишины и неспешного кофе, а с детского плача и грохота кастрюль. Ирина вставала в шесть, варила овсянку, собирала Соню в садик. Алексей занимал ванную минут на сорок — брился, принимал душ, что-то напевал себе под нос.
Я сидела на кухне, ждала своей очереди и смотрела, как племянница хозяйничает у плиты. Сковородка моя любимая уже подгорела с одного бока — Ирина забыла её на огне. Чайник новый появился — электрический, шумный какой-то.
— Тётя Галя, вы не против, если мы диванчик в комнату поставим? — спросила Ирина однажды, намазывая Соне бутерброд. — А то кровать одна, неудобно втроём.
— Конечно, ставьте, — что ещё я могла ответить?
Через неделю в папиной комнате появился не только диван, но и детский столик, ящик с игрушками, телевизор. Алексей притащил его откуда-то, подключил к антенне. Теперь по вечерам оттуда доносились звуки мультиков и футбольных матчей.
Мои любимые фиалки на подоконнике завяли — Соня оборвала все цветочки, пока никто не видел. Книги пришлось переставить повыше — маленькие ручки тянулись ко всему яркому. А вчера обнаружила, что моё кресло-качалка перекочевало из гостиной в их комнату.
— Ребёнку нужно место для игр, — объяснил Алексей, даже не подняв глаз от телефона.
Я промолчала. Сидела на кухне, пила остывший чай и думала: ну месяц же, потерпеть можно. Скоро найдут квартиру и уедут. Надо просто подождать.
Но почему-то с каждым днём чувствовала себя всё более лишней в собственном доме. Будто не они ко мне приехали погостить, а я к ним забрела случайно и никак не могу найти повод уйти.
Соседка во дворе
Тамара Ивановна поймала меня у подъезда, когда я возвращалась из магазина. Усадила на лавочку, придержав за локоть своей цепкой рукой.
— Галка, сколько уже твои-то у тебя живут? — спросила в лоб, прищурив выцветшие глаза.
— Три недели... Месяц скоро.
— Ага, месяц, — хмыкнула она и покачала головой. — Я вчера твоего зятька видела. Мебель какую-то грузил во двор из машины. Шкафчик детский вроде.
Я пожала плечами, переложила пакеты из руки в руку. Тяжёлые — картошки накупила, круп. Теперь ведь на четверых готовить надо.
— Временно это, — сказала неуверенно. — Квартиру ищут.
Тамара Ивановна посмотрела на меня как на малое дитя. Достала из кармана семечки, принялась лузгать.
— Я тебе что скажу, соседка. Видела я таких временных жильцов. У Верки с третьего этажа тоже племяш приехал на недельку. Два года жил. Потом квартиру через суд делили. — Она сплюнула шелуху. — Ты смотри там, не будь дурой. Они у тебя уже как дома.
— Да что ты такое говоришь? Родная племянница же!
— Родная-неродная... Квартира в центре, трёшка. Знаешь, сколько стоит? Миллионов двадцать не меньше. За такие деньги и родная мать удавится.
Я встала резко, пакеты едва не выронила.
— Не наговаривай, Тамара Ивановна. Ирина хорошая девочка.
Соседка только плечами повела. Смотрела мне вслед, пока я шла к подъезду, и что-то бормотала себе под нос. А у меня внутри всё сжалось от её слов. Глупости же, правда? Но отчего-то весь вечер думала о том детском шкафчике. Зачем покупать мебель, если съезжать через неделю?
Разговор за столом
Ужинали всей компанией — Ирина приготовила макароны с котлетами, нарезала салат. Соня размазывала по тарелке картофельное пюре, Алексей читал что-то в телефоне. Обычный семейный вечер, только я сидела как-то с краешку, будто гость нежданный.
— Тётя Галя, — начала Ирина, наливая чай, — мы тут подумали... Дальняя комната у вас совсем пустая стоит. Может, сделаем там детскую для Сони? Ей нужно своё пространство, психологи говорят.
Я поперхнулась чаем. Дальняя комната — это мамина. Там её вещи, фотографии, швейная машинка старенькая.
— Так вы же временно... — начала я.
Алексей оторвался от телефона, усмехнулся:
— Ну месяц, два, какая разница? Ребёнку нужны условия. — Он обвёл взглядом кухню. — Да и вообще, квартира большая. Можно бы перепланировку сделать. Из трёшки — четырёшку. А Гале и комнаты поменьше хватит. Или вообще из кладовки что-нибудь устроить, там окно есть.
Ирина толкнула его локтем, но он не обратил внимания. Говорил дальше, размахивая вилкой:
— Стены вот эти снести, тут арку сделать. Современно будет.
У меня в груди всё похолодело. Кладовка? Мне? В моей собственной квартире?
— Это мамина комната, — сказала тихо. — Я там ничего трогать не буду.
— Ой, тёть Галь, ну что вы как маленькая? — Ирина закатила глаза. — Бабушки уже два года как нет. Чего вещи хранить? Это нездоровая привязанность.
Я молчала. Смотрела в тарелку, где остывали недоеденные макароны, и чувствовала, как внутри поднимается что-то горячее, злое. Но промолчала. Встала, отнесла посуду в раковину.
— Спасибо за ужин, — сказала и ушла к себе.
За спиной Алексей что-то буркнул про старческие причуды. Ирина зашикала на него, но как-то вяло, для вида. А я сидела в своей комнате на кровати и впервые подумала: а что, если Тамара Ивановна права?
Точка невозврата
Почтовый ящик проверяла редко — одни рекламки да квитанции. Но в то утро почему-то решила заглянуть. Среди обычной макулатуры белел официальный конверт.
Уведомление из паспортного стола. Дрожащими пальцами развернула бумагу, пробежала глазами... Временная регистрация. Ирина, Алексей и Софья. По моему адресу. Сроком на год.
Год!
Ноги подкосились. Прислонилась к стене в подъезде, пытаясь отдышаться. Как? Когда? Без моего ведома?
Поднялась домой как в тумане. Ирина на кухне кормила Соню завтраком, напевала что-то весёлое.
— Ирина, — голос сорвался, пришлось откашляться. — Что это?
Показала бумагу. Племянница глянула мельком, пожала плечами.
— А, это... Ну да, оформили регистрацию. Для садика нужно, без прописки не берут. Да и вообще, без регистрации никуда. Временная же, тёть Галь, не переживайте.
— Но... на год? И без моего согласия?
— Ой, да ладно вам! — Ирина отмахнулась. — Какое согласие? Вы же разрешили пожить. А регистрация — это формальность. Подумаешь, бумажка.
Бумажка. Я смотрела на неё и понимала: всё. Теперь их отсюда не выгнать. По закону имеют право жить. И что-то подсказывало: год — это только начало.
Руки тряслись, когда убирала уведомление в карман халата. В голове стучало: предали, обманули, предали, обманули... А Ирина уже щебетала про то, что надо бы ремонт в ванной сделать, плитка старая совсем.
Я вышла из кухни, не сказав ни слова. Зашла к маме в комнату, села на её кровать. Погладила покрывало — мама сама вязала, два месяца над ним сидела. На стене фотографии: вот мы с ней на даче, вот папа молодой, вот сестра с маленькой Ириной...
И вдруг поняла: если сейчас не остановлю, потеряю всё. Дом, память, себя саму. Стану приживалкой в собственной квартире. Они уже планируют ремонты, делят комнаты... А я? Что же я?
Диалог с сыном
Набирала Мишкин номер трясущимися пальцами. В Германии сейчас день, должен быть на работе, но мне было всё равно. Нужно было выговориться, услышать родной голос.
— Мам? Что случилось? — сразу насторожился он.
И я прорвалась. Рассказала всё: про Ирину с семьёй, про регистрацию, про кладовку, в которую меня хотят переселить. Говорила и плакала, плакала и говорила. Слова лились потоком, перебивая друг друга.
— Стоп, мам, погоди, — оборвал меня Миша. — Они что, серьёзно регистрацию без тебя оформили?
— Да! И на год! А говорили — месяц поживём!
Молчание в трубке. Слышно было, как сын дышит, обдумывает.
— Слушай меня внимательно, — заговорил он жёстко. — Прекрати реветь. Ты хозяйка квартиры или кто? Твоё имя в документах на собственность?
— Моё, конечно...
— Вот и действуй как хозяйка! Какая кладовка, мам? Ты в своём уме? Это твой дом! — Он помолчал, потом добавил мягче: — Мам, я понимаю, тебе трудно. Но если сейчас не поставишь их на место, они тебя сожрут. И квартиру отберут, помяни моё слово.
— Но как? Они же родные...
— Родные, которые за твоей спиной регистрацию оформляют? Мам, очнись! Дай им неделю на сборы. Неделю, слышишь? И чтобы духу их не было.
— Миш, а если не уедут?
— Участкового вызовешь. Скажешь, что незаконно вселились. Регистрация без согласия собственника — это вообще-то подделка документов. Хочешь, я билет куплю, прилечу?
— Нет, нет... Сама справлюсь.
— Вот и молодец. Ты сильная, мам. Просто забыла об этом. Покажи им, чья это квартира. И позвони мне потом, расскажи, как всё прошло.
Положила трубку и сидела долго, смотрела в окно. На улице шёл снег, крупный такой, пушистый. Как в детстве, когда мы с мамой лепили снеговиков во дворе. Мама никогда не давала себя в обиду. Мягкая была, добрая, но когда надо — стеной вставала.
— Прости, мам, — прошептала я пустой комнате. — Я сейчас всё исправлю.
Ультиматум
Собрала их на кухне после ужина. Специально дождалась, пока Соню уложат. Ребёнок ни в чём не виноват.
Села напротив, сложила руки на столе. Ирина мыла посуду, Алексей листал журнал. Обычный вечер, только сердце колотилось так, что, казалось, все слышат.
— Мне нужно вам кое-что сказать, — начала спокойно.
Ирина обернулась, вытирая руки о полотенце. Алексей поднял глаза нехотя.
— У вас неделя, — сказала чётко, глядя им в глаза по очереди. — Ровно семь дней. Чтобы найти жильё и съехать.
Повисла тишина. Ирина открыла рот, закрыла. Алексей отложил журнал.
— Тёть Галь, вы что? — наконец выдавила племянница. — Мы же родные...
— Родные не оформляют регистрацию за спиной. Родные не обсуждают, куда переселить хозяйку квартиры.
— Да это же Лёша пошутил! — Ирина бросила испуганный взгляд на мужа.
— Неудачно пошутил. Неделя. Это окончательное решение.
Алексей встал, навис надо мной:
— А если не уедем? Мы прописаны тут, между прочим!
Я тоже встала. Оказалось, что злость придаёт сил.
— Незаконно прописаны. Без моего согласия. Это называется подделка документов. Участковый у нас хороший, отзывчивый. Думаю, разберётся быстро.
— Вы нас на улицу с ребёнком выгоняете! — Ирина всхлипнула, но слёзы были какие-то дежурные.
— Я вас к себе с улицы пустила. Месяц назад. Обещали на пару недель — живёте второй месяц. Хватит. Ищите жильё.
Развернулась и ушла. За спиной Алексей что-то рычал про старую ведьму, Ирина шипела на него. А я закрыла дверь своей комнаты и впервые за долгое время улыбнулась. Получилось. Я смогла.
Съезд
Собирались молча. Ирина демонстративно громко вздыхала, укладывая вещи. Алексей носил коробки, хлопал дверью при каждом выходе. Только Соня крутилась под ногами, не понимая, почему все такие злые.
Я сидела на кухне, пила чай и делала вид, что читаю газету. На самом деле следила краем глаза за процессом. Вещей оказалось удивительно много для тех, кто приехал с двумя чемоданами. Детский шкафчик, о котором говорила Тамара Ивановна, диван, телевизор, какие-то коробки, пакеты...
— Тётя Галя, — Соня подошла ко мне, протянула сложенный листок. — Это вам.
Развернула — криво нарисованный домик, солнышко, три человечка держатся за руки. И я — отдельно, в углу листа. Маленькая точка с палочками-ручками.
— Спасибо, солнышко, — погладила её по голове. Не её вина, что взрослые такие.
— Соня, пошли! — рявкнул Алексей.
Девочка вздрогнула, побежала к родителям. Ирина подхватила её на руки, бросила на меня последний взгляд. Обиженный, злой. Как будто это я их обманула, а не наоборот.
— Попомните мои слова, тётя Галя. Пожалеете ещё, — сказала тихо.
— Возможно, — ответила спокойно. — Но это будет моё сожаление в моей квартире.
Хлопнула дверь. Я подошла к окну, смотрела, как они грузят вещи в такси. Алексей что-то кричал Ирине, та плакала уже по-настоящему. Соня тёрла глаза кулачками.
Грустно? Да. Но правильно. Иногда нужно отпускать людей, даже родных. Особенно если они начинают считать твою доброту слабостью.
Возвращение к себе
Неделя прошла как в тумане. Сначала просто ходила по квартире, открывала окна, проветривала. Потом начала переставлять всё на свои места. Кресло-качалку вернула в гостиную, к окну. Фиалки новые купила, расставила на подоконниках.
А потом решилась на большее. Купила краску — нежно-персиковую, как мама любила. Целый день красила стены в гостиной, испачкалась вся, но было так хорошо! Будто не просто ремонт делала, а себя обновляла, слой за слоем.
Вечером сидела в своём кресле, пила чай с лимоном. Тишина обволакивала, успокаивала. Никто не кричит, не хлопает дверями, не обсуждает, куда бы меня переселить. Мой дом. Мои стены. Моя жизнь.
Позвонил Миша:
— Ну как ты, мам?
— Знаешь, хорошо. Правда хорошо. Стены вот крашу.
— Молодец! А они?
— Уехали. Ирина обиделась страшно. Наверное, больше не придут.
— И слава богу. Мам, ты не вини себя, ладно? Ты всё правильно сделала.
— Знаю, Миш. Теперь знаю.
Положила трубку и улыбнулась. На столе лежал рисунок Сони — единственное, что осталось от их пребывания. Подумала и убрала в ящик. Когда-нибудь, может быть, достану и посмотрю без боли. Но не сейчас.
Сейчас я заварю свежий чай, сяду в кресло с вязанием и буду слушать тишину. Свою тишину в своём доме. И знаете что? Я не просто живу в своей квартире. Я снова живу своей жизнью. И это самое главное, что я поняла за этот сумасшедший месяц.