Ноябрь выдался промозглым. Я тащила сумку с заказами — три пары туфель, две сумки, ремешок от часов. Спина ныла, в голове крутились цифры: сколько заработала, сколько отложить, что купить к ужину. Подошла к подъезду и замерла. Машины не было.
Просто не было. Пустое место между старенькой девяткой соседа и помойными баками.
Сначала подумала — перепутала. Обошла дом, заглянула на соседнюю парковку. Может, Толя переставил? Хотя куда, зачем? Набрала его номер — длинные гудки, потом сброс. Второй раз — то же самое. Поднялась домой, бросила сумку в прихожей.
— Толь, ты где машину поставил? — крикнула в пустоту.
Тишина. Конечно, его же нет. В последнее время он вообще редко бывал дома — то у друзей, то ещё где-то. Я налила чаю, села у окна. Смотрела на пустое место внизу и не понимала, что происходит.
Анатолий явился к девяти вечера. С пакетом продуктов — хлеб, молоко, пачка пельменей. Поставил на стол, даже не взглянув на меня.
— Толь, где машина?
Он достал пельмени, включил газ. Спокойно так, будто я спросила про погоду.
— Продал.
— Что значит продал? Как продал? Это же моя машина!
— Галь, ну что ты кричишь? Нужны были деньги. Срочно. Ты же всё равно на ней не ездишь.
Я села. Ноги подкосились, в горле встал ком. Не ездила — это правда. После аварии три года назад боялась садиться за руль. Но машина-то была моя! Копила на неё два года, покупала ещё до нашей свадьбы.
— Толя, ты не имел права...
— Имел. Ты же сама доверенность подписывала весной. На техосмотр, помнишь? Там всё оформлено, не придерёшься.
Он говорил это спокойно, помешивая пельмени в кастрюле. Будто объяснял что-то очевидное, простое. Я помнила ту доверенность — генеральную, у нотариуса. Толя сказал, что так проще будет, если что-то срочное понадобится с машиной сделать. Я и подписала. Дура.
— На что тебе деньги? — голос сел, превратился в хрип.
— Да какая разница? Долг отдать надо было. Не твоё дело.
Я смотрела, как он накладывает пельмени в тарелку, поливает майонезом. Жуёт, чавкает. На меня — ни взгляда. Будто я пустое место. Хуже — будто я надоедливая муха, которая мешает ужинать.
Сообщение от незнакомки
Две недели прошло с той истории. Я старалась не думать о машине, работала как проклятая. Заказов было много — предновогодняя суета, все чинят обувь к праздникам. Вечерами валилась с ног, засыпала под телевизор.
В тот вечер листала Одноклассники. Обычное дело — посмотреть, кто что выложил, полайкать фотки внучат у подруг. И тут — сообщение. От какой-то Светланы, фамилия незнакомая, на аватарке — молодая женщина с ребёнком.
"Галина Сергеевна, простите, что пишу. Но вы должны знать правду."
Сердце ёкнуло. Открыла сообщение полностью. Там было три фотографии. На первой — Толя с девочкой лет пяти на детской площадке. На второй — он же в кафе с той самой Светланой. На третьей — втроём у ёлки, прошлый Новый год судя по датировке.
"Это Анатолий, ваш муж. А это наша дочь Лиза. Ей пять лет. Спасибо, что все эти годы кормите мою семью. Только знайте — он никогда вас не любил. Просто использует. Как и меня, впрочем."
Я перечитала три раза. Потом четвёртый. Пятый. Слова расплывались, прыгали. Пять лет. Дочь. Наша дочь.
Не спала всю ночь. Сидела на кухне, пила чай, смотрела на эти фотографии. Девочка была похожа на Толю — те же глаза, тот же упрямый подбородок. На одной фотке он держал её на руках, смеялся. Я не видела его таким счастливым... никогда, наверное.
Утром дождалась, пока он проснётся. Молча показала телефон.
— Что это за бред? — он даже не покраснел. — Фотошоп какой-то. Не знаю я никакую Светлану.
— Толя, тут ребёнок. На тебя похожий.
— Мало ли похожих детей! Галка, ты совсем с ума сошла? Веришь каким-то левым бабам из интернета?
Он разозлился. Начал кричать, что я параноик, что везде ищу измену, что достала его своими подозрениями. Хлопнул дверью, ушёл. А я осталась сидеть с телефоном в руках.
Вечером написала Светлане. Спросила прямо — зачем она мне это прислала. Ответ пришёл через час.
"Он и мне изменяет. С какой-то студенткой. Надоело молчать. Пусть хоть вы знаете, с кем живёте. Может, хватит ума уйти от него. У меня не хватило — ребёнок же."
В кабинете юриста
Кабинет оказался на втором этаже старого офисного здания. Потёртый линолеум, облупившаяся краска на стенах. Но чисто, на столе — порядок, стопки папок аккуратными башенками. Пахло чаем и старой бумагой.
Алексей Петрович встретил у двери. Невысокий, седоватый, в простом свитере. Глаза внимательные, спокойные.
— Галина Сергеевна? Проходите, присаживайтесь. Чай, кофе?
Я отказалась. Села на край стула, сумку прижала к груди. Слова застряли в горле — с чего начать? Про машину? Про ребёнка? Про то, что живу с чужим человеком?
— Расскажите всё по порядку, — мягко сказал он. — Не торопитесь. У нас есть время.
И я рассказала. Про машину, про доверенность, про Светлану с ребёнком. Про то, что квартира моя, купленная до брака на деньги от продажи маминой двушки. Про то, что Толя не работает уже три года, живёт на мои деньги.
Алексей Петрович слушал, иногда что-то записывал. Не перебивал, не охал, не качал головой. Когда я закончила, помолчал немного.
— Ситуация неприятная, но не критичная. Машину, скорее всего, не вернём — генеральная доверенность даёт широкие полномочия. Но это и хорошо — будет повод для развода. Измена, растрата имущества без согласия супруга. Квартира останется вашей, не сомневайтесь. Добрачное имущество, есть документы?
Я кивнула.
— Отлично. Теперь о главном. Вы точно хотите развестись? Это не сиюминутное решение?
— Хочу, — выдохнула я. — Уже давно хочу, просто... боялась.
— Чего боялась?
— Остаться одной. В моём возрасте...
— Галина Сергеевна, вам пятьдесят семь, а не девяносто семь. И потом — вы же уже одна. Живёте с человеком, который вас не уважает, изменяет, распоряжается вашим имуществом. Это не семья, это... паразитирование, простите за прямоту.
Он говорил спокойно, без осуждения. Просто констатировал факты. И от этого становилось легче — будто туман рассеивался, и я впервые видела свою жизнь такой, какая она есть.
— Что мне делать?
— Для начала — подать на развод. Потом решим вопрос с его пропиской. Он у вас прописан?
— Да, пять лет назад прописала.
— Выпишем. Есть основания — квартира ваша, он в неё не вкладывался. Параллельно найдите свидетелей его образа жизни. Соседи, друзья, кто угодно. И главное — не бойтесь. Вы имеете право на свою жизнь, свою квартиру, своё спокойствие.
Вещи у порога
Никита оказался отличным парнем. Фельдшер с подстанции скорой помощи, снимал комнату через два дома от меня. Когда узнал, что я сдаю, сразу согласился — ближе к работе, да и цена устраивала.
Договор составили у того же Алексея Петровича. Всё официально — договор аренды, расписка о получении залога. Никита въехал в воскресенье, пока Толи не было. Поставил свой компьютер, повесил форму в шкаф, разложил книги.
Толя вернулся к вечеру. Увидел чужие ботинки в прихожей, замер.
— Это что ещё такое?
— Жилец. Комнату сдала.
— Какую комнату? Ты спятила?
— Маленькую. Где ты компьютер держал. Вещи твои я сложила, вон у двери стоят.
Он побагровел. Начал орать — как я посмела, это его дом, он тут прописан. Я молча протянула ему документы — заявление о разводе, копию договора аренды.
— Можешь не собирать вещи сам. Я вызову полицию, пусть помогут.
— Да я сам их вызову! Ты не имеешь права!
И вызвал. Через полчаса приехал наряд — два молодых лейтенанта. Толя кинулся к ним, начал размахивать руками, кричать про незаконное выселение.
— Документы на квартиру есть? — спокойно спросил старший.
Я показала — свидетельство о собственности, документ о том, что квартира куплена до брака. Заявление о разводе, договор аренды комнаты.
— А вы, гражданин, на каком основании проживаете?
— Я муж! Я тут прописан!
— Бывший муж, — поправила я. — Развод в процессе. И прописка не даёт права проживания против воли собственника.
Полицейские переглянулись. Старший вздохнул.
— Гражданин, собирайте вещи. Это частная собственность, владелец имеет право распоряжаться ей по своему усмотрению. Если считаете, что ваши права нарушены — обращайтесь в суд.
Толя стоял, открывая и закрывая рот. Потом схватил сумки, начал швырять в них вещи. Никита вышел из своей комнаты, прислонился к косяку. Высокий, спокойный. Толя на него зыркнул, но промолчал.
Ушёл, хлопнув дверью. А я села на кухне и заплакала. Не от горя — от облегчения. Будто камень с плеч свалился, которые тащила столько лет, что забыла, каково это — идти налегке.
Чай с корицей
Прошёл месяц. Комната, где раньше обитал Толя, преобразилась. Никита оказался мастером на все руки — поклеил новые обои, починил розетку, даже карниз перевесил. Платил исправно, по вечерам пил чай на кухне, рассказывал про смены.
Развод прошёл быстро — Толя даже не явился в суд. Прислал смс: "Надеюсь, ты довольна, стерва". Я удалила, не отвечая.
В тот вечер Алексей Петрович принёс последние документы. Свидетельство о разводе, выписку из домовой книги — Анатолия там больше не было.
— Всё, Галина Сергеевна. Вы свободны.
Я держала бумаги, не веря. Свободна. Пятьдесят семь лет, и я снова свободна.
— Чаю? У меня есть печенье, Никита испёк. Он, оказывается, печь любит.
Алексей Петрович улыбнулся, снял пальто. Сели на кухне, я заварила чай с корицей — мамин рецепт, давно не делала. Толя не любил пряности.
— Знаете, я тоже разводился, — вдруг сказал он. — Пять лет назад. Думал, жизнь кончилась. Пятьдесят два года, и снова один. А потом понял — она только начинается. Настоящая жизнь. Где ты решаешь, что есть на завтрак, какой фильм смотреть, когда ложиться спать.
— И не страшно было?
— Страшно. Первый месяц спал на диване, потому что привык, что кровать — это "наше место". Потом купил новую кровать. Потом — новые шторы. Потом понял, что могу поехать в отпуск туда, куда хочу я, а не куда "надо". В Карелию поехал. Один. С палаткой.
Мы говорили до полуночи. О разных вещах — о работе, о книгах, о том, как меняется город. Он рассказал про дочь — живёт в Питере, учится на архитектора. Я — про свою работу, про то, как люблю возвращать вещам жизнь.
— Как обувь чинить, — улыбнулась я. — Приносят стоптанные, сломанные. А уходят — как новые. Готовые идти дальше.
— Хорошая метафора.
Он ушёл за полночь. У двери обернулся.
— Галина Сергеевна, можно... можно я иногда буду заходить? На чай. Вы замечательно его завариваете.
— Галя, — сказала я. — Просто Галя. И конечно, заходите.
Закрыла дверь, прислонилась к ней спиной. В квартире было тихо. Никита спал, за окном падал снег. Я прошла на кухню, села у окна. Внизу, на парковке, стояли машины. На месте моей — чужая иномарка. И знаете что? Мне было всё равно. Абсолютно всё равно.
Я была дома. В своей квартире, в своей жизни. Пятьдесят семь лет — самое время начать сначала.