Дарья Десса. Роман-эпопея "Хочу его забыть"
Часть 9. Глава 45
Майор Королевских сухопутных сил Великобритании Джеффри Хилл всегда мечтал о блестящей военной карьере, овеянной пороховым дымом и блеском орденов. Да и как могло быть иначе, если он происходил из древнего дворянского рода, чьи мужчины из одного поколения в другое неизменно покрывали себя воинской славой? Его прадед, бригадный генерал Дуглас Хилл, командовал дивизией в кровавой мясорубке битвы при Сомме, одном из самых масштабных и кровопролитных сражений Первой мировой войны. Дед, полковник Генри Хилл, сражался с немцами при Дюнкерке и выжил чудом, когда германский генерал и в скором будущем фельдмаршал Эвальд фон Клейст вместе с другими едва не утопил британцев и французов в бурных водах Ла-Манша.
Отец Джеффри, Джон Хилл, как и его отец, дослужился до полковника, но его карьера пришлась на период заката Британской империи. Когда его собственный сын отправился в армию, то оказалось, что на всей планете нет ни одного вооружённого конфликта, где были бы масштабно задействованы Королевские сухопутные (да и остальные тоже) силы. После Второй мировой войны они много где участвовали, но с каждым годом всё меньше и меньше, поскольку некогда самая мощная на всей планете Британская империя скукоживалась под влиянием США. Однажды она превратилась из доминанта в мелкую комнатную собачонку, лающую, куда хозяин из Вашингтона прикажет.
Британцы давно уже стали прислуживать американской армии, ни о каком равноправном союзничестве и речи не шло. Потому и мечтать о битвах не приходилось, а размениваться на всякие мелочи в виде секретных военных операций, проводимых то в одной банановой республике, то в другой, Джеффри Хилл совершенно не хотел. После них награды если и давали, то носить их публично запрещалось ввиду повышенной секретности, а чаще всего было просто стыдно. Ему же хотелось проявить себя на поле боя, как его прославленные предки, а не участвовать в локальных конфликтах, которые лишь подтверждали угасание былого величия.
Когда три с лишним года назад тогда еще капитан Королевской армии Хилл узнал о том, что между двумя бывшими самыми крупными республиками СССР начался вооружённый конфликт, британец тут же встал на сторону «обиженного и угнетаемого славянского народа». Тот факт, что его дед воевал с нацистами, а захватившие в той стране власть их большие поклонники и даже явные последователи, Джеффри нисколько не смущал. Он сразу захотел «помогать сохранению демократии и европейских ценностей», а заодно решил построить карьеру: когда вернётся в Британию, то кем его станут считать? Правильно: храбрым боевым офицером, а не тем, кто, как его папаша-алкоголик, всю жизнь протирал штаны в штабе и напивался по пятницам в пабе, чтобы прийти в себя к вечеру воскресенья.
Хилл попросился в военные советники, подписал кучу бумаг о неразглашении и отправился в зону боевых действий. То есть собственно к линии фронта его не тянуло, – он же не настолько глуп, чтобы рисковать своей жизнью, пусть и за хорошие деньги, но чего ради? Европейские ценности? Он, как приехал в ту страну, что пыталась противостоять России и яростно стремилась в НАТО, сразу понял: местные чиновники и особенно военные – ограниченные дикари, которым все эти ценности до фонаря. Воевать не умеют и не хотят, единственная их тактика – бросать собственных солдат на убой, благо народу много, а главное желание – набить карманы и потом свалить за границу, где уже будут прикуплены шато на Лазурном берегу или коттедж в Баварии, а к тому же есть кровавые деньги на счету в швейцарском банке. Его задачей было консультировать, обучать, передавать «самый современный и лучший» опыт, но он быстро осознал, что советы тонут в болоте коррупции и некомпетентности, а его присутствие здесь – лишь политическая игра, далекая от настоящих воинских подвигов.
Советник Хилл потому и перестал стремиться кого-либо и чему-либо обучать. Он лишь делал умное лицо, – торговал им, по сути, – рассказывая о том, как надо правильно сопротивляться «этим бешеным русским». Демонстрировал карты, чертил на них линии и всякие символы, пояснял и всё прочее. Но к линии боевого соприкосновения никогда не стремился, да и зачем? В глубоком тылу, на расстоянии полутора сотен километров, в хорошо укреплённом блиндаже под землей тихо и покойно, есть все удобства, и денег платят втрое больше, чем дома.
Всё испортил визит высокопоставленного представителя британского верховного командования. Одному напыщенному олуху, генерал-лейтенанту барону Джону Ричардсу на кой-то чёрт захотелось собственными глазами посмотреть, как будет происходить наступательная операция, спланированная при помощи майора Хилла. Генерал понятия не имел, что всё придуманное на бумаге было пшиком, никакой серьёзной подготовки не велось, поскольку деньги, выделенные на боеприпасы, технику и продовольствие, а также на всё необходимое оказались больше чем наполовину разворованы. В этом принимал участие и сам Джеффри: он же не глупец, чтобы отказываться, когда один местный вояка в приватном разговоре предложил поучаствовать в, как он выразился почему-то по-русски, «распиле бабла».
Когда «наступление» началось, майор Хилл пятой точкой ощутил приближение страшных последствий. Артиллерийская подготовка вместо двадцати минут продлилась девять, и огневые средства противника поражены не были. Из более чем двухсот боевых дронов в воздух смогли подняться только семьдесят с небольшим, некоторые упали, не долетев до места назначения, и когда штурмовые подразделения пошли вперёд, их накрыл такой мощный шквал русского огня, что в первые же полчаса потери стали катастрофическими.
С ужасом и огромными глазами генерал-лейтенант барон Ричардс наблюдал за тем, как от линии фронта бегут, спасаясь, солдаты. По одиночке и группами, здоровые и раненые, контуженные, с безумными лицами.
– Мистер Хилл, что происходит? – с трудом спросил барон, глядя на майора.
Тот вытянулся в струнку.
– Что-то пошло не так, господин генерал-лейтенант, – пробормотал в ответ.
– Здесь что… всегда… подобным образом? – задал Ричардс следующий вопрос.
– Никак нет, сэр. Просто… сказалась недостаточная боевая слаженность подразделений и родов войск! – придумал он оправдание.
К ним подошёл местный штабной полковник и на ломаном английском сказал, что нужно отсюда поскорее убираться: русские перешли в неожиданную контратаку и скоро будут здесь. Ричардса словно ветром сдуло. Он быстро поднялся на поверхность, прыгнул в «Боксёр», и тот, ревя двигателем, помчался на запад, поднимая за собой тучи пыли. Места для Джеффри в нём не было, пришлось ждать, пока подкатит австралийский, проданный сюда американцами, «Бушмастер».
На нём майор Хилл поспешил прочь от линии фронта, но не проехали и полукилометра, как в бронированную машину врезался русский дрон-камикадзе «Ланцет». О том, что это именно он, Джеффри узнал позже, когда его, сильно контуженного, вытаскивали из горящей техники. Все, кроме него, кто был внутри, погибли, а британцу повезло. Вернее, он сам так думал, пока рядом не рванул еще один дрон, но уже прилетевший с запада. Хиллу показалось, что кто-то отдал приказ ударить не по русским, а именно по нему, чтобы не оставлять в живых важного свидетеля.
Получив несколько осколочных ранений, майор потерял сознание, а когда очнулся, то поначалу не понял, где оказался. Говорили по-русски, и он подумал, что местные «дикари» опять не желают болтать на своей, как они ее называют, «великодержавной мове». Но, когда стало получше, пришло осознание настоящей катастрофы: это оказался русский военный госпиталь.
Джеффри сжался, словно пружина, натянутая до предела. Всякий раз, когда к нему в палату входила медсестра, чтобы сделать перевязку или укол, британец инстинктивно ждал смерти. Он вглядывался в женское лицо, пытаясь угадать момент, когда медик сменит шприц с лекарством на тот, что с ядом. Ему казалось: вот сейчас она вольёт ему в кровь какую-нибудь отраву или нарочно причинит как можно больше боли, дернув за рану под предлогом смены повязки. Ну что еще ожидать от этих диких русских, извечных врагов демократии и мирового прогресса, о которых ему столько рассказывали на инструктажах?
Когда приходил спокойный, немногословный доктор, Хилл думал то же самое, а потом, убедившись, что никто не собирается его убивать на больничной койке, придумал другое, не менее ужасное объяснение: его лечат какими-то страшно устаревшими, варварскими методами. «Лучше бы мне умереть прямо сейчас, чем потом страдать до конца своих дней от последствий этого “лечения”, калекой в инвалидном кресле», – горестно рассуждал британец, с тревогой прислушиваясь к каждому сигналу своего организма.
Но вот что удивительно: ему физически становилось с каждым днём всё лучше. Боль отступала, раны затягивались, возвращалась былая сила. Этот факт, однако, не приносил ему облегчения, а лишь порождал новые, еще более мрачные фантазии. «Ничего, – рассуждал он, глядя в потолок своей одиночной палаты. – Это они специально меня подлечивают. Когда окончательно выздоровею, отправят в подвал на Лубянку и станут пытать, чтобы выложил все секреты Королевской армии. А вот чёрта с два я вам что-то скажу! Честь рода Хиллов не будет запятнана». Потому реакция майора в день, когда пришли двое в камуфляже без знаков различия и представились офицерами Особого отдела, была жёсткой.
– Пошли к дьяволу. Ничего вы от меня не узнаете! – бросил он им в гладко выбритые, ничего не выражающие лица.
Офицеры переглянулись, и в их спокойных глазах британский майор на мгновение смог прочитать немой вопрос: «У него с головой вообще всё в порядке или как?»
– Вы же за этим сюда явились? – с вызовом спросил Джеффри, пытаясь улечься на кровати так, чтобы выглядеть достойно. – Чтобы узнать от меня военные секреты моей страны? Расположение частей, новейшие разработки, протоколы связи?
– Мистер Хилл, послушайте нас очень внимательно, – произнёс тот, что сидел слева, притом поразил пленного отличным, почти оксфордским английским, в котором лишь едва угадывался русский акцент. – Никакие секреты из тех, что касаются вашей армии, нам не интересны. Мы уважаем вас как представителя недружественной армии. Мы заинтересованы лишь в той информации, которая касается нашего противника. Вы не присягали стране, чьё незаконное руководство с нами воюет, уничтожая собственный народ, и потому мы спрашиваем: готовы ли вы к сотрудничеству? Если да, то в скором будущем окажетесь на берегах Туманного Альбиона, и мы будем считать инцидент с вашим пленением досадным недоразумением. Если нет, вы сядете в нашу тюрьму как военный преступник. За это у нас полагается пожизненное заключение. Как, впрочем, и у вас.
Майор насупился, его уверенность пошатнулась. Предложение было неожиданным. Они не требовали предательства Родины, они предлагали союз против третьей силы. Но можно ли им верить?
– У меня есть время подумать? – хрипло спросил он.
– Мы вернёмся завтра в это же время, – ответил второй офицер, до этого молчавший, и они, не прощаясь, вышли.
Хилл остался в оглушающей тишине, погруженный в глубокую, мучительную задумчивость. Всю ночь он не сомкнул глаз, прокручивая в голове их слова. Образ предков-героев стоял перед его мысленным взором, требуя стойкости и верности долгу. Но какому долгу? Долгу перед короной, который он не нарушит, или долгу перед самим собой, перед своим будущим, которое могло оборваться в безвестной русской тюрьме? Он вспоминал лица жены и маленькой дочери, оставшихся в Англии. Что важнее: абстрактная честь или возможность снова их обнять? К утру решение, тяжелое и горькое, как госпитальное лекарство, созрело в его измученной душе.