Рубиновый венец 93 Начало
Даша стиснула пальцы, сплела их в замок.
— Но люди теперь шепчутся. Раз даже до тебя слухи дошли...
— Слышал, — кивнул он. — Но разве это важно? — Алексей сделал шаг ближе, голос его стал тише, проникновеннее. — Важно, что я знаю тебя. Знаю твоё сердце, твою душу. И... — он запнулся, собираясь с силами, но сказал твёрдо, впервые в жизни не боясь открыть самого себя, — я люблю тебя, Дарья.
Эти слова повисли в тишине, словно колокольный звон.
Дарья задохнулась. Она не ждала этого, не верила, что такое возможно. И всё же глаза её наполнились слезами — не горечи, а какой-то щемящей радости.
— Алексей... — прошептала она. — Не говори так... У нас разные дороги. Твоя мать... твой дом... Я же никто, сирота...
Он шагнул ещё ближе и взял её за руку — впервые за все их встречи. Пальцы её были холодными, шершавыми от работы.
— Пусть весь мир будет против, но я не откажусь от тебя. Никогда.
Она стояла, не отнимая ладони, чувствуя тепло его руки. А в груди её вдруг стало разливаться тепло, согревающее душу.
— Я тоже... — едва слышно прозвучал её голос. — Я тоже люблю тебя.
И в этот момент весь мир сжался до размера их сплетённых рук, до звука падающих листьев, до биения двух сердец в летних сумерках.
***
Сад скрылся под снегом, аллеи опустели. Голые ветви клёнов и лип торчали из белых сугробов, словно чёрные письмена на бумаге. Встретиться больше не удавалось — Алексей жил в кадетском корпусе, а Дарья работала с утра до ночи, чтобы заработать полтора рубля для ненасытной Раиды. Но прощальные слова Алексея — «я буду думать о тебе» — звучали в сердце Дарьи каждый день, как тихий звон далёкого колокольчика.
Осень вновь их разъединила. Алексей продолжил учебу в кадетском корпусе.
Морозы стояли крепкие. Руки Дарьи зябли даже в рукавицах, щёки пылали от ветра. Она быстро разносила хлеб, пытаясь как можно скорее вновь оказаться в булочной. Здесь было тепло от натопленных печей, пахло дрожжами и корицей.
Иногда сюда к ней забегал посыльный мальчишка. Заносил сложенный листок тонкой бумаги.
— Это тебе, — шептал мальчишка, оглядываясь по сторонам, и тут же убегал, оставляя за собой только след мокрых сапог на деревянном полу.
Дарья дрожащими пальцами разворачивала эти драгоценные послания:
«Дарья, я видел первый снег и подумал о тебе. Ты тоже смотришь в окно на эту белую красоту?»
«Дарья, учёба тягостна, но мысль о тебе помогает пережить эти долгие дни. Когда-нибудь я снова сяду рядом на нашей скамейке».
«Храни себя. Я скучаю и жду весны».
***
Дарья отвечать не могла. Она перечитывала эти коротенькие строчки до тех пор, пока бумага не истрепалась по сгибам, прятала эти послания и жила ими. Каждое слово она знала наизусть, каждая буква была дорога.
Иногда ей казалось, что она слышит его шаги за дверью булочной — размеренные, знакомые. Сердце замирало, и она бросалась к окну, но видела лишь случайных прохожих, кутающихся в шубы и платки.
***
Зима тянулась долго. Февральские метели сменялись мартовскими оттепелями, но настоящая весна всё не приходила. Дарья похудела, осунулась от постоянного недоедания и тяжёлой работы. Раида стала ещё злее — заказов в булочной поубавилось, денег Дарья приносила меньше, и хозяйка грозилась выставить её на улицу.
— Совсем обленилась, воровка несчастная! — кричала она. — Другие девки по два рубля в день зарабатывают, а ты с копейками являешься!
Дарья молчала, стиснув зубы. Она работала от зари до зари. Но репутация воровки преследовала её повсюду, и многие отказывались иметь с ней дело.
И только письма Алексея согревали её душу. «Когда-нибудь я снова сяду рядом на нашей скамейке», — читала она, и сердце замирало от надежды.
Они оба ждали лета.
Он — утомлённый занятиями в кадетском корпусе и мечтающий о встрече.
Она — усталая от тяжёлой работы и вечных придирок Раиды, цепляющаяся за его письма, как за спасательный круг.
Наконец, холода отступили. Мартовские сугробы растаяли, обнажив тёмную, пропитанную влагой, землю. Весна бурлила и цвела — распускались клейкие листочки на берёзах, воздух наполнился запахом талой воды и молодой травы. А Алексей считал дни до окончания учёбы, словно узник, дожидающийся освобождения.
На письменном столе в его тумбочке лежал календарь, где он отмечал каждый прошедший день. «Ещё неделя... ещё пять дней... ещё три...» Товарищи подшучивали над его нетерпением, думали, что он просто соскучился по домашним удобствам. Как же мало они знали о настоящей причине его волнения!
Когда с обучением было покончено, когда последний экзамен остался позади, Алексей не стал дожидаться даже торжественного прощального обеда. Он тут же отправился на встречу, почти бегом пересекая летние улицы Петербурга. Сердце колотилось, как у мальчишки перед первым свиданием.
Хотя связь работала только в одну сторону, Алексей был уверен — знал всем сердцем, — что все его послания доходят до адресата и Дарья поймёт, что он вернулся. Что она придёт в их сад, к их скамейке.
И она пришла. В тот же день, едва закончив работу в булочной. Увидела его издалека — он сидел, выпрямив спину, всматриваясь в аллею. Сердце её екнуло от радости и одновременно от страха. Что, если за эти месяцы что-то изменилось? Что, если его чувства остыли?
Но когда Алексей поднял голову и увидел её, лицо его озарилось такой улыбкой, что все сомнения растаяли, как последний снег под весенним солнцем.
— Дарья, — произнёс он, вставая ей навстречу. — Как же я скучал...
Она подошла ближе, стесняясь своего поношенного платья, своих обветренных рук.
— И я скучала, — тихо ответила она. — Твои письма... они помогали мне выжить.
Он взял её руки в свои, почувствовал, какими они стали шершавыми, натруженными.
— Что с тобой делали эти месяцы? — с болью в голосе спросил Алексей.
— Не важно, — покачала головой Дарья. — Важно, что ты здесь.
И на другой день они тоже встретились. И через день. Они виделись каждый вечер. Говорили о прочитанных книгах, о тепле, о будущем — осторожно, как о чём-то хрупком и драгоценном.
Алексей рассказывал ей о жизни в кадетском корпусе, о товарищах, о планах поступить в университет. Дарья слушала, затаив дыхание, изредка вставляя робкие вопросы. Её жизнь была так скудна на события, что рассказать было нечего — только работа, усталость да Раидины придирки.
— Я думал о тебе каждый день, — говорил он, держа её руку. — И мечтал о том времени, когда смогу избавить тебя от всех этих тягот.
— Алексей, не говори так, — шептала она. — У нас разные судьбы...
— Нет, — твёрдо возражал он. — Мы сами можем выбирать свою судьбу.
Но не только они выбирали. За ними наблюдали чужие глаза, строились чужие планы.
Вечер в доме Мезенцевых проходил в привычной тишине. Слуги едва слышно переставляли посуду, стенные часы размеренно отмеряли каждую минуту. За окнами сгущались сумерки, где-то вдали слышался стук копыт по мостовой. Наталья Петровна уже не слушала ни тиканья, ни шелеста накрахмаленной скатерти. Она сидела напряжённая, ждала, пока сын уйдёт к себе в комнату.
Алексей был необычайно оживлён за ужином — рассказывал что-то о встреченных в городе товарищах, о планах на лето, о книгах. В глазах его светилось особенное счастье, которое мать научилась распознавать слишком хорошо.
Когда шаги Алексея стихли на втором этаже, когда хлопнула дверь его комнаты, Наталья Петровна медленно повернулась к мужу:
— Александр Львович... Я больше не могу закрывать глаза. Сын снова встречается с той девицей.
Александр Львович Мезенцев, мужчина средних лет, с добродушным лицом, поднял удивлённые брови:
— Ты уверена? Мне казалось, эта история давно закончена.
— Абсолютно уверена, — холодно ответила жена. — Я велела Игнатию проследить за ним. Каждый день после обеда он отправляется в Александровский сад. Встречается с той же особой — простой булочницей, сиротой, без рода, без имени. Он... он всё больше увлекается ею. Если мы сейчас не пресечём это безумие, боюсь, он совершит поступок, который опозорит наш род.
Александр Львович задумчиво крутил в руках золотую табакерку — подарок покойного императора за верную службу. Он был человеком более мягким, чем жена, привыкшим решать проблемы не интригами, а прямотой. Но и он понимал: для будущего единственного сына такие связи действительно недопустимы.
— Ты права, Наталья, — наконец, сказал он. — Пора действовать. — Помолчал, обдумывая варианты. — У меня давно был разговор с нашим знакомым в Берлине. Граф Штейнберг рекомендовал университет и отличный пансион для молодых людей из хороших семей. Серьёзные знания, знакомство с европейской культурой. Думаю, самое время отправить Алексея за границу.
На лице Натальи Петровны появилась холодная, удовлетворённая улыбка.
— Вот именно. Пусть увидит мир, займётся наукой, языками, заведёт полезные знакомства. Там он забудет её и поймёт, что увлекался химерой.
— Завтра же напишу письмо, — кивнул муж. — К осени всё будет улажено.
И они не подозревали, что в эти самые минуты их сын стоит у окна своей комнаты, смотрит на звёзды и думает о завтрашней встрече с единственной девушкой, которую сумел полюбить по-настоящему.
На следующий день слуга подошёл к Алексею с поклоном:
— Барин, родители в гостиной ждут. Дело важное, сказали.
Алексей отложил книгу. Гостиную родители использовали только для серьёзных разговоров.
Мать сидела в кресле у камина — прямо, держа руки на коленях. Отец ходил по комнате, изредка останавливался у окна. Лицо у него было добродушное, как всегда, но взгляд серьёзный.
— Алексей, — начал Александр Львович, — мы с матушкой приняли решение. Осенью ты отправишься за границу, в Берлин. Там продолжишь обучение.
У Алексея внутри всё оборвалось.
— За границу? Но почему так скоро?
Наталья Петровна ответила быстро, словно боялась возражений:
— Потому что тебе нужно образование, достойное твоего имени. Здесь слишком много соблазнов, пустых знакомств.
Последние слова она произнесла с нажимом. Алексей понял всё — они знали о Дарье. Хотели разлучить их.
— В Берлине выучишь языки, — продолжал отец. — Послушаешь лекции, познакомишься с молодыми людьми из хороших семей.
— Граф Штейнберг введёт тебя в общество, — добавила мать. — Встретишь достойных девушек...
Алексей молчал. В груди всё сжималось. Их встречи в саду, разговоры, планы — всё рушилось.
— Я понял, — сказал он наконец. — Решение окончательное?
— Окончательное. Письма отправлены. В сентябре поедешь.
Алексей поклонился:
— Разрешите удалиться?
— Конечно, сын мой. Иди, обдумай. Это лучшее, что могло случиться.
Он вышел из гостиной, в коридоре прислонился к стене. Сердце колотилось. Сентябрь... Несколько месяцев всего. Как сказать Дарье? Как объяснить, что их разлучают снова?
В своей комнате он рухнул в кресло. «Они знают... проследили... отправляют меня...» А потом подумал: «Сегодня вечер. Она будет ждать в саду».
Он должен ей всё рассказать. Какими бы страшными ни были эти новости.
Дарья шла в сад с нетерпением, она очень хотела вновь увидеть Алексея.
Он ждал у скамьи. Волнение захлёстывало. Голос дрожал.
— Даша... я должен тебе сказать. Осенью меня отправляют за границу. В Берлин.
Сердце у неё упало. Она отвела взгляд.
— Значит, это конец, — тихо сказала она.
— Нет! — резко перебил он. — Ты не понимаешь. Я не позволю нам расстаться.
Алексей взял её руки в свои — осторожно, словно боялся, что она вырвется. Но Дарья не отняла ладоней. Её пальцы были холодными, шершавыми, но он сжимал их так, будто они были дороже всех сокровищ мира.