— Вот, сыночек, я тебе котлеток пожарила, домашних! А то жена твоя тебя совсем голодом заморит, одними салатами этими…
Анна замерла в дверях кухни, сжимая в руках пакет с продуктами. Ключи от квартиры выпали из ослабевших пальцев и с тихим звоном упали на коврик. В ее доме, за столом сидел ее муж Кирилл и с аппетитом уплетал котлеты, приготовленные его матерью, Тамарой Павловной. А свекровь стояла рядом, вытирая руки о передник, и смотрела на сына с обожанием, а на невестку — с плохо скрываемым презрением.
Тамара Павловна жила с ними уже год. Год, который для Анны превратился в один бесконечный день сурка, наполненный непрошеными советами, ядовитыми намеками и тотальным контролем.
— Спасибо, мам, вкусно, — прочавкал Кирилл, отправляя в рот очередной кусок. — Ань, привет. Ты чего так рано?
Анна молча подняла ключи. «Рано?» Она вернулась с работы. В свой собственный дом.
— Здравствуйте, Тамара Павловна, — ледяным тоном произнесла она. — Я не знала, что у нас сегодня в меню котлеты. Я купила рыбу, хотела запечь.
— Ой, ну что твоя рыба, кости одни! — отмахнулась свекровь. — Мужика мясом кормить надо! Я вот и в холодильнике у тебя прибралась заодно. Выбросила всякую дрянь, просрочку. И в шкафу на антресолях порядок навела.
У Анны похолодело внутри. На антресолях. В старой обувной коробке она хранила то, что было ей дороже всего на свете.
Не говоря ни слова, она рванулась в коридор. Вскарабкалась на табуретку. Непослушными пальцами нашарила на полке знакомый угол. Пусто.
— А где… где коробка? — прошептала она, оборачиваясь.
— Какая коробка? — искренне удивилась Тамара Павловна. — А, та, старая, рваная? Так я ее выбросила. Там хлам какой-то лежал, бумажки пожелтевшие…
«Бумажки пожелтевшие». Это были письма. Письма от ее мамы, которой не стало десять лет назад. Ее единственный, самый близкий человек. Ее почерк, ее слова, ее любовь, сохраненная на бумаге. Все, что от нее осталось.
*****
Анна помнила, как Тамара Павловна переезжала к ним. После того, как осталась одна, Кирилл, конечно же, не мог бросить мать.
— Ань, ну ты пойми, она одна совсем. Поживет у нас годик, в себя придет, а там посмотрим.
Анна поняла. Она приняла. Она старалась быть хорошей невесткой. Уступила свекрови самую светлую комнату, готовила то, что та любит, слушала ее бесконечные истории про болячки и соседей.
Но Тамаре Павловне было не нужно принятие. Ей нужна была власть. Она хотела вернуть себе сына, которого, как она считала, «эта вертихвостка» у нее отняла.
Началось с малого. С перестановок в ее квартире.
— Анечка, я твою любимую вазу в сервант убрала. А то стоит на самом виду, пыль собирает.
Потом подоспела критика ее кулинарных способностей.
— Нет, борщ надо варить не так! Мой Кирюша любит, чтобы свекла была тертая, а не резаная.
Потом — ее внешнего вида.
— Что это за платье? Слишком короткое для замужней женщины! Мужа срамишь.
Кирилл на все жалобы жены отвечал одно:
— Ань, ну не придирайся. Она пожилой человек, так привыкла. К тому же, она из лучших побуждений. Потерпи.
И Анна терпела. Она проглатывала обиды, запивала их чаем и молчала. Она не хотела быть «скандальной бабой». Она хотела сохранить семью.
Но год превратился в пытку. Анна перестала чувствовать себя хозяйкой в своем доме. Она ходила на цыпочках, говорила вполголоса и вздрагивала каждый раз, когда свекровь входила в комнату. Тамара Павловна была повсюду. Ее вещи, ее запахи, ее правила. Она заполнила собой все пространство, вытесняя Анну из ее собственной жизни.
А Кирилл… Он был как будто слеп и глух. Он превратился из любящего мужа в сына своей мамы. Он смотрел на жену ее глазами, говорил ее словами.
— Мама сказала, у нас пыльно. Надо бы убраться получше.
— Мама считает, тебе не стоит общаться с этой твоей подругой, она на тебя плохо влияет.
Анна чувствовала себя преданной. Дважды.
*****
И вот теперь — письма. Последняя ниточка, связывавшая ее с мамой. Оборвана. Выброшена в мусоропровод вместе со старым хламом.
Она медленно слезла с табуретки. Прошла на кухню. Села напротив мужа. Тамара Павловна, почувствовав неладное, засуетилась.
— Кирюш, может, чайку? С малинкой?
Анна смотрела только на Кирилла. На его сытое, довольное лицо.
— Твоя мама выбросила письма моей мамы, — сказала она тихо, но отчетливо.
— Ну и что? — не понял он, дожевывая котлету. — Мам, ты выбросила?
— Так там же мусор был! — всплеснула руками свекровь. — Старье!
— Это не мусор, — в голосе Анны появился металл. — Это была моя память. Моя жизнь. Все, что у меня осталось от родного человека. И она это уничтожила.
До Кирилла наконец начало доходить. Он нахмурился.
— Мам, ну зачем ты полезла?
— Я ж как лучше хотела! — на глазах Тамары Павловны мгновенно навернулись слезы. — Я для вас стараюсь, гнездо ваше в порядок привожу, а вы… Неблагодарные!
Это был ее коронный прием. Слезы. Обида. Манипуляция, отточенная годами. И она всегда работала.
— Ань, прекрати, — тут же встал на защиту Кирилл. — Ты видишь, ты мать до слез довела! Она же не со зла! Ну, выбросила и выбросила, что теперь, трагедию из этого делать? Новые напишешь!
«Новые напишешь». Эта фраза ударила ее, как хлыстом по лицу.
— Новые? Кому? Моей маме? На тот свет?! Кирилл, ты вообще соображаешь, что ты несешь?!
— А ты не кричи на меня! И на мать мою не кричи! — он вскочил, опрокинув стул. — Вечно ты всем недовольна! Что бы она ни сделала, тебе все не так! Она для нас все, а ты только нос воротишь!
— Я не прошу ее делать «все»! — закричала в ответ Анна, и плотина ее терпения наконец прорвалась. — Я прошу одного — не лезть в мою жизнь! Не трогать мои вещи! Не хозяйничать в моем доме!
— Это и ее дом тоже! Она моя мать!
— А я твоя жена! Или ты забыл? Мы — семья! Отдельная семья!
— Значит, так, — лицо Кирилла стало злым, чужим. — Хватит. Я устал от твоих вечных истерик. Это моя мать. Она будет жить здесь. И точка. А если моя мама тебе не нравится, можешь уходить. Маму я не брошу.
Он выпалил это и замолчал, тяжело дыша. В кухне повисла звенящая тишина. Было слышно только, как на плите шипит масло на сковородке.
Тамара Павловна за спиной сына победно улыбнулась.
Анна смотрела на мужа. На этого взрослого, сильного мужчину, которого любила половину своей жизни, и видела перед собой капризного мальчика. Испуганного мальчика, который прятался за мамину юбку.
Она вдруг все поняла. Это был не ее дом. И не ее семья. Это было их гнездо. Его и его мамы. А она в нем была лишь временной гостьей. Функцией. Той, что готовит «неправильный» борщ и хранит «ненужные» письма.
*****
Она встала. Совершенно спокойно. Внутри все выгорело дотла. Не осталось ни боли, ни обиды. Только пустота.
— Хорошо, — сказала она ровным голосом.
Она развернулась и пошла в спальню. Открыла шкаф. Достала чемодан. И начала методично, без суеты, складывать свои вещи. Платья, которые свекровь считала слишком короткими. Книги. Фотографии. Свой ноутбук.
Кирилл вошел следом. Он, кажется, не ожидал такой реакции. Он думал, она поплачет, поскандалит и успокоится. Как всегда.
— Ты… ты чего? Ты серьезно, что ли?
— Абсолютно, — ответила она, не глядя на него. — Ты сам все сказал. Я тебе не нравлюсь. Твоя мама тебе нравится больше. Ты сделал свой выбор. Я его уважаю.
— Да я не то имел в виду! — он начал суетиться. — Я просто хотел, чтоб ты… чтоб ты ее поняла…
— Я все поняла, Кирилл. Слишком хорошо поняла. Ты хочешь, чтобы у тебя были и мама, и жена. Но только чтобы жена была удобной. Молчаливой. Чтобы не мешала вам с мамой жить в любви и согласии. Я на эту роль не подхожу. Извини.
Она застегнула чемодан. Окинула взглядом комнату.
— Куда ты пойдешь? — в его голосе прозвучал страх.
— Не волнуйся. Не пропаду. Сниму квартиру. Я ведь тоже работаю, если ты забыл.
Она взяла чемодан и пошла к выходу. В прихожей, обуваясь, она увидела мусорный пакет, который свекровь приготовила на выброс. А в нем… уголок знакомого конверта.
Сердце екнуло. Она запустила руку в пакет и вытащила свою коробку. Руки дрожали, когда она открывала ее. Письма были там. Все до единого. Видимо, свекровь просто выставила ее за дверь, не успев донести до мусоропровода.
Слезы, которые она так долго сдерживала, хлынули из глаз. Она прижала коробку к груди, как самое дорогое сокровище.
— Вот видишь! — обрадованно воскликнул Кирилл за ее спиной. — Все на месте! Никто ничего не выбросил! Ну, все, успокойся. Пойдем, чаю выпьем. Мама пирог испекла.
Анна медленно выпрямилась. Вытерла слезы. Посмотрела на него долгим, прощальным взглядом.
— Дело не в письмах, Кирилл. И никогда не было в них. Дело в том, что ты даже на секунду не подумал встать на мою сторону. И защищал не меня, а ее.
Она открыла дверь.
— Прощай. Живи с мамой. Надеюсь, ее котлеты всегда будут для тебя вкуснее, чем моя рыба.
И она шагнула за порог. В новую жизнь. В свою жизнь. Где никто не будет наводить порядок в ее шкафу и в ее душе. И где она сама будет решать, что для нее мусор, а что — сокровище.
🎀Подписывайтесь на канал — впереди нас ждет еще много интересных и душевных историй!🎀